Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— А какого вида цветы? — спросил Дан Патрика.

— На деревьях? Голубые. И большие. Как у магнолий.

— Покажи, — попросил Дан.

— Теперь, надеюсь, ты понимаешь, почему мы привязаны к этому месту? — спросил Кнеуфи, когда Маран, последним прекратив осмотр, вернулся к входу, возле которого уже собрались остальные, и сел рядом с глеллом. — Эти сокровища собирали по всей Глелле несколько поколений. Чтобы перевезти их в другое место и создать галереи заново, нам понадобилась бы целая жизнь. Но тратить эту жизнь на подобные цели нет смысла, ибо на нас кончается история.

— У вас есть дети, — возразил Маран.

— Тридцать восемь. Три-четыре дейула. А из их потомков, наверно, не составится и одного.

Маран промолчал, и Кнеуфи продолжил, сумрачно глядя на разведчиков:

— Эти картины последнее, что у нас осталось. Если мы откажемся и от них, мы перестанем быть людьми. Превратимся в животных.

Дан вытаращил глаза, животных они на Глелле не видели, и на Палевой, хотя на необитаемых островах водились мелкие зверьки, однако на материке не было ни одного, но составляя еще палевианский словарь, компьютер включил в лексикон соответствующее понятие, каким-то образом раскопав его в диалоге с Миут. Кнеуфи заметил его замешательство и чуть улыбнулся.

— Непонятное слово? Это мифические существа, которые не умеют думать и чувствовать, некий символ, в сущности, просто оборот речи… — Он повернулся к Марану. — Ты спрашивал меня недавно… Я решил, что предложить совету. Мы попросим вас помочь нам дожить свой век и умереть без мучений. Это недолго. Одно поколение или два. Мы не причиним вам особых хлопот, нам, в сущности, нужна только вода. А в благодарность мы оставим вам Глеллу со всем, что на ней есть. Это, поверь мне, немало.

Дана охватило странное чувство. Совсем недавно он думал о высотах, каких должны были, без сомнения, достигнуть наука и техника этой древней цивилизации, и только что с изумлением смотрел на то, чего добились ее художники. Но мысль о том, что все это можно получить в наследство, была отталкивающей, никакой радости, наоборот, ужас, даже паника. Наверно, нечто подобное испытывают дети у смертного одра родителей. Он покосился на Марана. Хотя в речи Кнеуфи не содержалось прямого вопроса, но Дан ожидал, что Маран ответит. Однако Маран вместо того спросил:

— А сейчас кто-нибудь пишет картины? Или… Ну пусть не высекает из камня, но, допустим, лепит из глины?

— Нет, конечно, — сказал Кнеуфи. — Мы утратили и эти знания и навыки.

— Но руки-то у вас на месте, — сказал Маран неожиданно резко. — Вы умеете делать краски, ведь напиткам или одежде придается цвет. А глину я видел в десяти шагах от твоего дома. Сухую, правда, но ведь у вас была вода.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — вздохнул Кнеуфи.

Маран смотрел на него хмуро, но молча, и он уже прямо спросил:

— Так ты заступишься за нас перед своими? Добьешься, чтоб они позаботились о нас?

— Ты не о том меня просишь, Кнеуфи! — сказал Маран еще более резко, даже с гневом. — Я многим в своей жизни занимался, но работу гробовщика не делал и не буду! Я не для того вас спасал там, на площади! — Он посмотрел в тоскующие глаза Кнеуфи и смерил тон. — Я понимаю, ты перенес тяжелый удар. Наверно, ты любил Лаун больше других своих лейу и не можешь оправиться от этой потери. Но негоже тому, кого люди выбрали своим главой, пусть всего на год, свое личное горе превращать в камень, который придавит целый народ. Я предложу другое. И не совету, а всем глеллам. Я прошу тебя собрать их завтра же.

— Ты хочешь говорить с глеллами? — спросил Кнеуфи с удивлением. — Сам?

— Да. Не волнуйся, мне не впервой выступать на площадях.

Собрание выглядело необычно. На площади не было ничего, похожего на трибуну, вообще никаких возвышений. Кроме, разве что, собственного роста ораторов, ибо все присутствовавшие на собрании жители города или просто все, поскольку от встречи никто не уклонился, сидели прямо на пластиковом покрытии концентрическими кругами, оставив пустым лишь небольшой пятачок в центре. Если, говоря о выступлениях на площадях, Маран имел в виду ступени дворца Расти, он ошибся, на такой площади ему говорить не приходилось. Впрочем, необычность «трибуны» его не смутила. Совершенно спокойно он стоял рядом с Кнеуфи, который, подождав, пока все рассядутся, и наступит тишина, сказал своим негромким грустным голосом — усилитель, маленький черный шарик на цепочке, висел у него на шее:

— Я просил всех прийти сегодня сюда, потому что человек, лицо которого многие видели над собой, пробуждаясь от едва не настигшей их смерти, пожелал говорить с вами, глеллы. Выслушайте его.

Он указал на Марана и сам, чуть отойдя, сел в первом ряду, как и прочие, прямо на серое пластиковое покрытие. Дан поежился. Он волновался больше Марана, во всяком случае, если судить по внешнему виду. Тот стоял неподвижно, засунув, как всегда, руки в карманы, и переводил взгляд с одного лица на другое, словно только теперь подыскивая слова. Но потом заговорил, и Дан понял, что это не импровизация, конечно, Маран обдумал то, что собирался сказать, и, скорее всего, ночью, поскольку весь вечер они читали тетради Кнеуфи.

— Глеллы! — сказал Маран тоже негромко, но усилитель висел на шее и у него, и было отчетливо слышно каждое слово. — Возможно, я был дерзок и самонадеян, прося вас выслушать меня, представителя цивилизации, по сравнению с вашей пребывающей еще в младенчестве, но слишком велик вес каждого слова, вершится или завершается история, и промолчать я не мог.

Этот город вы избрали себе могилой. Не вы конкретно, но ваши отцы, деды, то есть глеллы в целом. Только родившись, вы уже знали, что вы умираете. Не каждый из вас в отдельности, не Кнеуфи, не Лируе, не Айсеу или Теуф, но глеллы в целом. И это знание медленно убивает вас. Вас убивает будущее, которого нет. В могиле жить невозможно. Нельзя творить, познавать, производить на свет детей. Нет сил бороться. И большинство из вас сложило руки в ожидании конца. И когда конец пришел, вы приползли сюда умирать, как вам было завещано теми, кто первым понял, что выхода нет. Но это ложь. Ложь! Оказалось, что вы способны бороться за жизнь. Многие из вас все эти дни вместе с нами искали и нашли воду, водили аппараты, которые стояли в ангаре чуть ли не век, среди вас есть молодые люди, сумевшие вновь освоить компьютеры. А если разумное существо сражается за жизнь, значит, у него есть будущее. Однако, чтобы жить дальше, вы должны жить иначе. Но здесь это невозможно. Вам надо уйти отсюда и начать все сначала в ином месте. И запомните, вы не одни. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь вам. Однако мы не будем работать вместо вас, якобы слабых и немощных. Мы будем работать вместе с вами. Сам я даю слово, что не покину вашу планету, пока не найдется город, обеспеченный водой, пока не будут пущены заводы, перевезены картины и скульптуры, пока вы не превратитесь из умирающих в выздоравливающих. Вот мои предложения. Я прошу вас обсудить их.