Иван Наживин - Искушение в пустыне

В дверь постучали.

— Войдите… — отозвался профессор.

В комнату вошел доктор Бьерклунд, спокойный и замкнутый швед.

— А-а, наш милый доктор!.. — воскликнул профессор.

— Рюмочку мадеры? Ах, да, как истинный коммунист, вы ведь абстинент… Что это какой у вас расстроенный вид?

— Так, неприятность тут маленькая вышла… — здороваясь с обоими, отвечал доктор неохотно.

— В чем дело? — спросил Пэмброк.

— Так… с туземцами…

— Ну, доктор, что же вы скрываете?.. — сказал профессор. — Мы же все здесь свои…

— Да я и не хочу скрывать, только… очень неприятно… — сказал Бьерклунд. — В соседнем поселке одна молоденькая девушка оказалась зараженной… сифилисом…

— Уже? — воскликнул профессор. — Это, что же, подарок ее белых братьев, что ли?

— По-видимому, да… — пожав плечами, сказал доктор.

— Туземцы раньше этой болезни не знали. Сейчас у наших идет горячее собрание: умоляют больного назвать себя, не подвергать опасности всю колонию, детей, но все молчат. На ушко мне шепнули, что это дело Скуйэ, но вслух сказать боятся: они забрали страшную силу и терроризовали всех.

— Видите, друг мой, как скоро дала нам жизнь иллюсттрацию на тему об искушении в пустыне!.. — сказал профессор Пэмброку. — Человек за прелести маленькой, черной, губастой Евы снова и снова отдал рай, — правда, на этот раз только коммунистический… Это что такое? — перебил он себя, когда в открытую на террасу дверь вдруг послышалось какое-то унывное хоровое пение.

Он встал, эаглянул на дорогу и воскликнул:

— Посмотрите-ка: голые!..

По залитой солнцем дороге шла толпа голых русских сектантов и в унисон тянула:

И, перебивая пение, со всех сторон летели крики:

— Все берите!.. Ничего не жалко!.. Не будем служить мамону, не будем купаться в крови человеческой!..

И они срывали с себя последнюю одежду и бросали ее прочь. Черные, и без того уже перегруженные всяким добром, шли следом и добродушно скалили свои белые зубы. Они думали, что это какая-то игра белых…

— А-а, бунт!.. — заревел, вырываясь из-за угла, Гаврилов. — Врете… И вы будете работать все… Скуйэ, заходи спереди… Эй, ты… как тебя? черт, не пускай… Бей их, черт их совсем дери…

Раздалось несколько беспорядочных выстрелов из револьверов, крики боли и ужаса. И сектанты, и черные бросились во все стороны, падая и роняя вещи.

Маслова бросилась между стреляющими и бегущими и исступленно кричала:

— Что вы обезумели, изверги? Что они вам сделали?

— Дай ей по башке, старой чертовке, Скуйэ!.. — распаленный, крикнул Гаврилов. — Вот так!..

Латыш рукояткой револьвера ударил старуху в висок и она ткнулась носом в пыльную дорогу. Шум, крики, истерика.

Ева и Надьо сидели за шитьем в небольшом запущенном садике. Рейнхардт курил, развалившись в дешевом плетеном кресле, и, видимо, нервничал. Сквозь деревья виднелась недостроенная станция радиотелеграфа, дремлющий на рейде крейсер, а дальше — голубой туман океана.

— О, добровольная бедность, которую проповедует ваш друг Макс, нисколько меня не прельщает, нисколько!.. — говорил Рейнхардт. — Бедности никто нам не запрещал и в старом мире. Нет, мы воздвигнем здесь золотые дворцы, мы с помощью науки и вольного труда, который делает чудеса, окружим себя такою роскошью, какая не снилась и восточным царям, мы весь остров наш превратим в цветущий, благоухающий и ликующий эдем…

— Удивительно!.. — опуская шитье, нетерпеливо воскликнула Надьо. — Неужели и теперь еще, после шестимесячного опыта, вы искренне верите во всю эту… чепуху? Какие золотые дворцы, когда я едва-едва получила жалкую хибарку, в которой во время дождя так льет с потолка, что я должна уносить детей к соседям? Какой благоухающий Эдем, когда неумелые скотницы перепортили всех коров и детям не хватает молока? Какая восточная роскошь, когда у вас у самого сапоги не чищены? И какой черт понес меня на этот проклятый остров, понять не могу!.. — схватившись за голову, с отчаянием воскликнула она. — А с детьми что делают! Одни учителя рассказывают им старые красивые легенды о Боге, а другие, издеваясь, кричат, что никакого Бога нет, — как только ребятишки с ума не сойдут!.. И зачем, зачем понесло меня сюда?!.. — повторила она, вставая быстро. — Извините, Ева, я… я… не… могу…

И, стараясь сдержать слезы, она, бросив шитье, торопливо пошла к бедному домику, который выглядывал из-за деревьев.

— Да… — вздохнула Ева, не подымая глаз от шитья. — Эти ваши слова похожи теперь на драгоценное шитье на старой, грязной тряпке. Какие, в самом деле, золотые дворцы, когда у нас нет ни куска сахара, а вчера все дети страдали и плакали от дурно выпеченного хлеба? И та ваша железная дисциплина, о которой вы так много говорили, не дала решительно ничего, кроме крови: люди трудятся, бестолково, aпатично, как запуганные рабы, все запутались в ваших распоряжениях и комиссиях, как в тенетах, и не только вдали не видно никаких золотых дворцов, но вся жизнь стала похожа на длинную, грязную, серую дорогу. И вы уже пролили кровь…

— Ева… — отбросив папиросу, страстно проговорил вдруг Рейнхардт, вставая. — Одного вашего слова достаточно, чтобы все было так, как вы хотите… Я никогда ничего не…

— Что такое? — воскликнула красавица с изумлением.

— Что вы говорите?

— Ева… Да неужели же вы, в самом деле, не видите, как я вас люблю?!.. — воскликнул он. — Ведь, это так страшно ясно! Я измучен…

— Не смейте говорить мне ни слова о вашей любви!.. — гневно воскликнула она, вставая. — Если я, побеждая отвращение, говорю еще с вами, чьи руки в крови, то только в надежде… А-а, профессор, как я рада вас видеть!.. — прервала она себя, обращаясь к профессору Богданову, который вышел из-за деревьев. — Милости просим…

Рейнхардт едва сдержал жест бешенства.

— Чему я обязан этой радостью прелестнейшей из женщин? — здороваясь с ней, пошутил тот. — Моим личным качествам?

— Разумеется… — улыбнулась Ева. — Садитесь…

— Мое почтение, председатель… — кивнул профессор Рейнхардту и сел. — Я к вам собственно только на минутку, чтобы поделиться с вами очень интересной новостью… — сказал он. — Вы помните, я рассказывал вам о сокровищах древних королей, скрытых в пещерах горы Великого Духа? Я, признаюсь, не особенно верил в эти сказки, но все же меня заинтересовало это, и я постарался поближе познакомиться со жрецами, которые живут при этом их святилище у подножия горы. На мое счастье один из них, старик, вследствие какого-то ушиба, что ли, страшно мучился невралгическими болями головы. Я дал ему своих порошков — ну, кофеин там, антипирин и еще что-то… — и все у него как рукой сняло. Жрецы были поражены моим всемогуществом, они воздавали мне чуть не божеские почести, а сегодня в благодарность старик принес мне вот это маленькое доказательство, что сокровища горы Великого Духа не легенда только, но факт. Посмотрите… — сказал он, вынимая из кармана целую горсть крупных алмазов и сапфиров и показывая их Еве. — Каково?