М Чертанов - Казнить нельзя помиловать

...декабря 200... года, пятница

Вход не для всех - только для сумасшедших. Гермина в аду.

Герман Гессе. "Степной волк"

Я проснулся в смутной тоске. Мне снилось, что я сделал кому-то зло, а какое, не могу вспомнить; знаю, что все презирают меня и никто не заступится; знаю, что меня должны вот-вот прийти расстреливать, а они все не идут и не идут; и вдруг я понимаю, что могу выйти из квартиры и убежать, но как только я это осознаю и кидаюсь к двери, раздается звонок...

- Привет. - Голос Марины в телефоне был свежий и бодрый. - Вань, тебе ведь, насколько я понимаю, на работу сегодня не надо?

- Не надо. И не только сегодня.

- Понимаешь, я дома продуктов не держу, у меня диета, да и лень... а вечером столько народу придет. Сходишь со мной в "Перекресток"? Тут, конечно, три шага, но мне и три шага не протащиться с такими сумками, а на машине нет смысла, до стоянки дольше переться...

- Конечно, - сказал я с готовностью. Я так обрадовался, что не проведу весь день в одиночестве, что готов был помогать кому угодно и в чем угодно. - Сей секунд буду у тебя.

За ночь выпало, наверное, полметра снега. Он был белый и чистый, как в деревне. Солнце, бледное, слабенькое, едва проглядывало сквозь низкое ватное небо. Ликующие пацаны швырялись снежками. Разве уже каникулы? Нет, просто прогуливают. Марина открыла мне уже одетая. В бесформенной куртке, штанах "шириной с Черное море", ботинках унисекс она была совсем похожа на мальчишку.

- Зайдем посмотреть, как там? - предложила она

Мне не хотелось говорить, что "там" уже пусто. Пусть своими глазами убедится. А вдруг снова кто-нибудь появился?

Проваливаясь в снег, мы обогнули угол дома и подошли к супермаркету. На пруду малышня каталась на коньках. Старушка кормила крошками воробьев, но прилетали жирные, наглые голуби и все съедали. Не люблю я городских голубей. Утки - другое дело. У нас на прудах всегда живет масса уток. В апреле прилетят. Они зимуют в Коломенском.

Действительно, за стеклянными дверями было пусто. Ни шкафов, ни столов. Даже мясистый фикус исчез. Только круг от кадки на пыльном полу.

- Я так и думала, - сказала Марина. - Ищи-свищи их теперь. Где-нибудь в другом месте других лохов ловят... Ну что ты стоишь? Пойдем, - она потянула меня за рукав пальто.

- Слушай, я, если честно, почти на мели. Вот только... хватит, как ты думаешь?

- Ванька, убери, - рассмеялась она. - У меня в мыслях не было предлагать тебе за меня расплачиваться. Ты ж не клиент!

Я покатил тележку вдоль продуктовых полок. Марина быстро, молча и деловито хватала какие-то банки, коробочки. У прилавка с салатами она застряла надолго. Я не вмешивался: терпеть не могу покупать еду, скучно это.

Когда я дотащил тяжелые пакеты, Марина предложила зайти к ней, и у меня словно камень с сердца свалился. Уж очень не хотелось сейчас остаться совсем без дела, наедине со своими паршивыми мыслями. Марина пошла разбирать покупки, я потащился за ней. Кухня была похожа на хозяйку: строгая, никаких висюличек и кружавчиков. Все сверкало. Я проявил наглое любопытство: без позволения залез в холодильник. Увидел то, что ожидал: обезжиренный йогурт, парниковую редиску и прочую ерунду - типичный рацион женщины, у которой над душой не стоит муж, с рычанием требующий мяса. Хозяйка прогнала меня, и я ушел, по пути заглянув в ванную: мини-сауна, гидромассажная душевая кабина, все путем, скромненько, но со вкусом. Взял с полки "1984" и расположился в углу здоровенного дивана. Минут через десять пришла Марина с дымящейся джезвой и, разлив кофе в чашки, уселась в другом конце дивана, тоже по-турецки. Черт, забыл ей сказать, что ненавижу кофе. Мы посмотрели друг на друга.

- Иван, - сказала она, - давай не будем толковать про "Перекресток". Всю ночь думала, мне уже тошно. Вечером опять начнется... Терпеть не могу по двадцать раз про одно и то же. Давай просто поболтаем... Расскажи, чем занимаешься, на ком женат и все такое прочее...

- Жены у меня нет, - сказал я. - Холост.

- Это радует, - просияла хозяйка. - Надоели женатые, тоска с ними. Как заведут про свои семейные дрязги, хоть вешайся.

- А чем занимаюсь... - я замялся. - Работал в приличной фирме, а теперь тунеядствую.

- С начальством не поладил? Взносы не платил? Или высказывался нелояльно?

- Разве это так видно? А у меня-то всегда была иллюзия, будто я произвожу впечатление человека покладистого, уживчивого и чуждого текущей политике...

- Сильно ошибаешься. Ну, а чего тебя в Москву принесло?

- Сбежал.

- От кого?

Взять да и рассказать, почему сбежал. Хоть одному человеку. Может, полегчает? Нет, не буду. Навру чего-нибудь, куда кривая вывезет. Иной раз я так завираюсь, что потом еле-еле свожу концы с концами, ну да ладно, наплевать, какая ей разница.

- Исключительно от себя, - сказал я. - Когда отец умер, мне не хотелось во Владике оставаться. Продал там квартиру и купил здесь чуланчик, как раз хватило.

- Вот только из-за того, что отец умер, ты не захотел остаться дома? А мать твоя где?

- Ну... так получилось, что он как бы из-за меня умер. Да это неинтересно.

- У тебя сейчас пепел на штаны упадет... Иван, ты будто хочешь о чем-то рассказать и стесняешься. Брось эти штучки. Я каких только жутких рассказов не слышала от своих знакомых!

- Я не стесняюсь. И жуткого ничего нет. Просто не хочется вспоминать.

Расскажу ей про своих родителей, тут-то зачем врать. Я и о них миллион лет никому не рассказывал, да никто меня и не спрашивал. Маму не помню почти, мне было года три, когда она умерла. Я был поздний ребенок. Легкие руки, нежное дыхание и что-то лучистое и спокойное. Говорят, мои глаза и рот ее. Отец был тихий, застенчивый, деликатный человек. Мне передались от него мечтательность, слабый характер, патологическая страсть к чтению и цитатам; но я не унаследовал ни его дружелюбия и доброжелательности, ни чувства долга и мягкой настойчивости. Я просто падаль, никчемный, сломанный, бесполезный человек. Мужчина к тридцати трем годам давно должен найти свое место в жизни и прочно стоять обеими ногами на земле. А я...

- Бесполезная поганка, - подытожил я. - Асоциальный элемент. Вошь на теле трудящегося народа. Не реализовался, как принято выражаться.

- Брось, - сказала Марина. - Зачем человеку нужно себя реализовывать? Может, ему лучше, когда он нереализованный. Кому какое дело? И вообще, ты собирался рассказать, как попал в Москву, а вместо этого занимаешься самобичеванием. Так почему из Владика уехал?

- Когда я учился на первом курсе, отец женился и переехал к жене в Пите... в Ленинбург. Черт, никак не привыкну его звать по-новому... Она хорошая такая тетка была. А я остался во Владике, потом в армию забрали, потом восстановился, короче, предполагалось, что доучусь и тоже в Ленинбург перееду. А тут начались всякие... истории.