Николай Чадович - Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви

Костя предъявил ей диплом и деньги, а заодно кратко рассказал о событиях этого дня, не забыв упомянуть и о своей просьбе к президенту.

Странно, но у Аурики эти вести особого восторга не вызвали.

– Ты поступил, не подумав и не посоветовавшись со мной. Нельзя вселяться в дом, у которого уже пылает крыша. И президент, и этот твой Верещалкин всегда успеют унести ноги. А вот куда денешься ты? Чужаков у нас не очень жалуют.

– Я уже успел это заметить, – кивнул Костя. – Только давай забудем сегодня о грустном.

– Давай! Сейчас будем пить вино. – Она за веревку вытащила из воды тщательно закупоренную трехлитровую банку. – Видишь, сберегла!

– Молодец! А закусывать будем конфетами.

– Лучше раками. Ты умеешь их ловить?

– Приходилось когда-то.

– Тогда лови, а я разведу костер.

Вновь накинув на плечи свой жуткий плащ, она занялась поисками сушняка, а Костя осторожно залез в воду, которая более или менее теплой была только сверху, а на глубине сажени – ледяной.

В береге было множество подводных нор, и уже в первой из них, куда рука ушла почти по плечо, в Костин указательный палец впилась жесткая рачья клешня…

Это был поистине царский пир – прекрасное вино; огромные, как лапоть, раки, с успехом заменявшие чужеземных омаров; персики – немного недозрелые, а оттого имевшие пикантную кислинку, и шоколадные конфеты, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся соевыми.

Но главным украшением этого пира была, конечно, Аурика – богиня, нимфа, ангел.

Осмелевший после прошлой ночи Костя все время лез к ней – гладил, целовал, по-телячьи тянулся губами к грудям, совал руки туда, куда их, в общем-то, совать не следовало, бормотал всякие милые глупости.

Аурика дрыгала голыми ногами и хохотала так, что рыбаки оставили свое бесплодное занятие и, дабы получше рассмотреть происходящее здесь, взобрались по береговой круче как можно выше.

– Я с самыми серьезными намерениями, – клялся Костя. – Распишемся… Заживем не хуже других… Правда, не мешало бы сначала проверить эту… как ее… сексуальную совместимость… Понимаешь меня?

– Нет! – давилась смехом Аурика. – У нас такого обычая нет. Если девушку взяли в жены, то она в лепешку расшибется, а с мужем совместится. Такой уж у нее крест.

– Даже если он старый, даже если больной?

– Какая разница! Бог для того и создал женщину, чтобы она услаждала мужчину.

– Услади меня, – заныл Костя. – Ну пожалуйста!

– А я что делаю уже второй день подряд?

– Я хочу не так!

– Знаю я, как ты хочешь. – Не переставая смеяться, она накрыла его лицо обеими ладонями. – Только одного хотенья мало. Прежде чем съесть лакомый кусочек, его надо заработать.

– А как?

– А вот так! – дурачась, она дунула ему в ухо. – Сначала поймай меня!

Костя тут же попытался ухватить ее, но Аурика легко вскочила и как была – босиком, в чисто условном купальнике – помчалась вдоль берега. Получалось это у нее, надо сказать, классно.

Что оставалось делать Косте, хоть и по уши влюбленному, но последний раз всерьез занимавшемуся спортом в армейской учебке? Лежать бревном? Стыдно… Бегать взапуски с быстроногой, как лань, девчонкой? Бесперспективно… Придется, значит, следовать тактике петуха: «Не догоню, так согреюсь». Авось Аурика сжалится над ним и прибегнет к тактике курицы, которая, как известно, только и ждет, чтоб ее догнали…

Аурика уже имела шагов двадцать форы. Для такого бегуна, как Жмуркин, отставание было безнадежным, однако, сопя и топоча, он устремился в погоню.

И внезапно произошло чудо! Зачарованный грациозными движениями девушки: мельканием пяток, взмахами локтей, резкими движениями лопаток и плавными движениями ягодиц, – он напрочь забыл и о своих годах, и о своих хворях, и о своем отвращении к физическим нагрузкам. В нем проснулся похотливый самец, кровожадный хищник.

Начав преследование лениво и неуклюже, как бегемот, Костя вдруг помчался, как лев, тем более что чувство, толкавшее его вперед, было сильнее азарта или голода.

Аурику он настиг на открытом месте, в двух шагах от зарослей тростника и сразу опрокинул на песок. При этом он, понятное дело, оказался сверху, как и положено хищнику, спешащему растерзать жертву.

– Ты сумел! – почти выкрикнула она. – А ведь я бегаю быстрее половины парней из нашей группы! И сейчас бежала изо всех сил! Но ты сумел! Значит, это судьба.

Все остальное произошло быстро, бурно и как бы само собой, прямо на глазах у ошарашенных рыбаков, а возможно – и снайперов, сквозь оптические прицелы тайком наблюдавших за пограничной рекой.

Все произошло быстро, но счастье, которым одарила Костю эта чудесная девушка, оправдывало все страдания его горемычной жизни.

Все произошло быстро, однако и этих немногих минут вполне хватило, чтобы понять, чем же таким соплеменницы Аурики отличаются от своих вздорных и заносчивых северных сестер.

Из студентки университета, изучающей русскую филологию, таскающей модные джинсы и, забавы ради, отплясывающей на пиршественном столе, она сразу превратилась в покорную рабыню, готовую стлаться перед своим господином, как мягкая трава, ластиться к нему, как кошка, угождать любому его желанию, как райская гурия…

Впрочем, желаний у Кости было не много. Вернее сказать – всего одно. Но уж зато ненасытное!

Окончательно он выдохся только в ранних сумерках, когда коровы, уже нуждавшиеся в дойке, стали проявлять признаки беспокойства.

– Небольшой перерывчик. – Аурика, на этот раз лежавшая сверху, потерлась своим носом о его щеку. – Побудь пока здесь, а когда взойдет луна, я вернусь за тобой.

Костя только расслабленно кивнул, поскольку от изнеможения у него даже язык не ворочался. Хотя надо ли говорить, что это было приятное, сладостное изнеможение, знакомое людям, хотя бы однажды сделавшим какое-либо важное дело, – футболистам, выигравшим финальный матч, писателям, завершившим книгу, взломщикам, очистившим банковский сейф.

Аурика, завернувшись в плащ, который спасал ее от непогоды и от безжалостного солнца, исчезла, хотя издали еще долго доносилось мычание коров, щелканье бича и лай Шандора.

Земля приятно холодила разгоряченное тело, небо, уже утратившее яркие краски дня, зачаровывало своей беспредельностью, и Костя вдруг подумал, что на этой земле и под этим небом ему, наверное, когда-нибудь придется умереть. Впрочем, такая перспектива сейчас совсем не печалила его.

Он ощущал себя Полем Гогеном, нашедшим на Таити свой маленький рай, Робертом Стивенсоном, построившим свое последнее жилище на далеком южном острове, в конце концов, тем же Овидием Назоном, на склоне лет написавшим: «Долго скитаться пришлось, но вот я достиг побережья, где от страстей и невзгод оградит меня муза моя».