Николай Чадович - Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви

Сейчас самое страшное для Кости было – остаться наедине с самим собой, и, дабы избежать этого, он постарался заснуть, тем более что к отдыху стремилась каждая клеточка его организма.

Сон его был тяжким, а пробуждение тревожным – мрак уже поглотил мироздание, но на севере, в той стороне, откуда текла невидимая сейчас река, разгоралось багровое, зловещее зарево восходящей луны.

Аурики рядом не было, однако он слышал ее быстро приближающиеся шаги и дыхание, такое частое, словно весь путь от дома до реки ей пришлось преодолеть бегом.

– Ты только не пугайся, но этой ночью может случиться большая беда, – сказала девушка, опускаясь возле него на землю.

– С чего ты взяла? – Костя еще не успел окончательно проснуться.

– Подслушала разговор братьев. Говорят они редко, но метко. Зря не треплются и впустую не суетятся.

– Честно говоря, я пока не врубаюсь…

– Когда врубишься, будет поздно. Времени в обрез. Велосипед тебе сейчас не поможет. Убьешься в темноте. На тропинку я тебя выведу, а там до шоссе уже сам доберешься. Голосуй на любую попутную машину, хоть на военную, хоть на милицейскую. Покажешь диплом, если надо – дашь денег. Главное сейчас – добраться до города. А уж там поступай как знаешь. Но самое лучшее – сразу уехать, пока еще ходят поезда.

Тревога девушки была неподдельной, и Костя невольно заразился от нее этим чувством, хотя виду старался не подавать. Поглаживая дрожащие пальцы Аурики, он сказал:

– Возможно, ты все преувеличиваешь. Психов хватает везде, и слова их не всегда нужно принимать за чистую монету. Но даже если ты права хотя бы наполовину и какая-то опасность существует, зачем тебе оставаться здесь? Давай уйдем вместе.

– Да ты что! – Она резко отдернула руку. – Я и так сказала, что иду искать отбившуюся корову. Минут через десять меня хватятся, и тогда здесь начнется такое!

– Ладно, допустим, я сейчас уйду. Как же мы отыщем друг друга потом?

– Я записала для тебя свой адрес. Вот, – она сунула ему клочок бумаги, наверное, оторванный от газеты. – Ведь когда-нибудь это безумие кончится, правда? Тогда ты вернешься или пришлешь весточку.

– Обязательно! – Он крепко прижал девушку к себе и ощутил, как частит ее сердце. – Тебе страшно?

– Немного, – прошептала Аурика.

Дико, парадоксально – но ее испуг и ее трогательная беззащитность вызвали у Кости такую вспышку страсти, что даже во рту пересохло.

– Сколько, ты говорила, у нас в запасе времени?

– Минут десять. Пятнадцать. Не знаю.

– Тогда давай еще разок. – Он стал освобождать ее от плаща, как устрицу от раковины.

– Нет, – она задрожала еще сильнее. – Лучше только поцелуемся.

– Целуйся с подружками! А мне позволь самому решать, что делать и как. Ты уже моя, понимаешь? Моя навсегда!

– Хорошо, – она покорно обмякла в его руках. – Только люби меня не так, будто это в последний раз, а так, будто бы мы сейчас собираемся уснуть, а утром все повторим опять.

– Обещаю, – простонал он. – Обеща-а-а-ю…

Выполнил Жмуркин это обещание или нет, осталось неизвестным даже ему самому, однако, когда все закончилось, Аурика рыдала – впервые за время их знакомства.

Так они и расстались – он, унося на своих губах ее слезы, она, унося в своем лоне его семя…

Глухой мрак и полное безмолвие воцарились на земле. Не лаяли собаки, не пели птицы, умолкли даже неутомимые цикады. Временами Косте начинало казаться, что во всем необъятном мире их осталось только двое – он сам да огромная, недобрая луна.

Пусто было на стоянке возле закусочной, пусто было и на шоссе.

Потеряв в тщетном ожидании полчаса, он двинулся в сторону города пешком. Весь остаток ночи единственным развлечением Жмуркина был подсчет километровых столбов, через равные проме-жутки времени выплывавших из мрака ему навстречу.

Однажды к Косте присоединилась бродячая щенная сука, соски которой свисали почти до самой земли, как у римской волчицы, но вскоре отстала и она, видимо, разочаровавшись в попутчике.

Городскую черту он пересек уже в рассветных сумерках, впервые в жизни приобщившись ко всем стадиям, фазам и этапам полноценной южной ночи, с ее загадочными нюансами, с восходом и заходом луны, с круговращением созвездий, с вечерним теплом и утренней свежестью, с игрой далеких пятен призрачного света и явлением из мрака абсолютно черных дыр.

У блокпоста, сложенного из железобетонных фундаментных блоков, под надписью «Проезд без остановки запрещен, стреляем без предупреждения» дремал на лавочке солдат в бронежилете и каске, но без оружия.

Костя осторожно тронул его за плечо и на всякий случай отступил назад, но солдат только сонно зачмокал губами да взмахнул рукой, отгоняя несуществующую муху.

Пришлось встряхнуть его хорошенько.

– Вам что? – наконец-то разлепил глаза солдат.

– Не знаю, может, это совсем не мое дело… – не очень уверенно начал Костя. – Сегодня ночью я был на берегу реки, километрах в двадцати отсюда. Там происходит что-то неладное. Люди на хуторах не спят. Одни впали в панику, другие, как говорится, подняли голову и явно к чему-то готовятся. Лучше будет, если вы сообщите об этом своим командирам. Пусть будут настороже. Все войны начинаются на рассвете.

– Ерунда, – зевнул солдат. – Не сунутся они сюда. А если сунутся, так мы их встретим. Здесь вокруг эшелонированная оборона. Кровью умоются гады… А вы, собственно говоря, кто такой? – спохватился солдат.

– Так, прохожий… Гражданин Вселенной. Стивенсон Гогенович Овидий. Лицо без определенных примет и места жительства… – Сразу потеряв интерес к собеседнику, Костя двинулся дальше.

Ног под собой он не чувствовал и мечтал только об одном – скорее прилечь где-нибудь. Улицы, по которым он шел, радовали глаз толстым слоем асфальта, над которым на гнутых опорах висели троллейбусные провода, но это был еще не город, а так – предместье, большая деревня. Кирпичные многоэтажки перемежались кварталами частной застройки, а затем тянулись пустыри.

Проходя мимо огороженного высоким забором парка, Костя наконец-то встретил первых горожан (если, конечно, не брать в расчет солдата). Парень и девушка – совсем еще молокососы – в обнимку брели прямо посередине мостовой. Судя по измазанным зеленью брюкам парня и измятому платью девушки, эту ночь они провели не впустую.

Обогнав влюбленных, Костя свернул к центру города, ориентируясь на высокий шпиль, венчающий здание горисполкома, а ныне Верховного Совета республики.

Где-то за домами, наперерез ему, с лязгом двигалось что-то тяжелое – не то гусеничный трактор, не то самоходный экскаватор из тех, в чей ковш вмещается сразу по три куба грунта.