Сергей Козлов - Репетиция Апокалипсиса

Неровно как-то бьёт. Аритмия. Оттого тревожно…

— Бом-м-м!

Спускаясь по лестнице, профессор заметил конверт, который торчал из его почтового ящика. Почтальоны теперь специально так делали, чтобы редкие письма не залёживались, потому как люди почти перестали выписывать журналы и газеты и уж совсем не писали друг другу писем. Эсэмэсили. Емылили. Михаил Давыдович потянул конверт и узнал почерк Макара.

— Бом-м-м!

Пустота отступала. Профессор ещё раз посмотрел на конверт. На глаза выступили слёзы.

— Нет пророка в отечестве своём, — повторил древнюю истину Михаил Давыдович.

— Бом-м-м! — ответил колокол.

6

Они сидели за столом в небольшой избушке. Иоанн и Пантелей. Ели ржаной хлеб, выпеченный Иоанном, и запивали клюквенным морсом из деревянных кружек. В доме не было ничего, что напоминало бы о современной цивилизации. Русская печь, пара лавок, много разве что табуреток — дюжина, и длинный стол, за которым они и сидели.

— А почему морс, отче? — спросил Пантелей.

— Потому что здесь не растёт виноград, — улыбнулся Иоанн.

— А как работать в темноте?

— Есть свет, который не нуждается в энергии.

— Свет… — задумчиво повторил Пантелей. — Им было страшно, ведь они принимали такую мученическую смерть? — вдруг спросил он.

— Было больно и страшно. Но они слышали прямо от Него: Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. И слышали другое: В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.

— А я боюсь больше всего…

— Я знаю, — тихо улыбнулся старец, — больше всего ты боишься обидеть людей…

— Наверное, я трус, — тоже улыбнулся Пантелей.

— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, — напомнил Иоанн слова Нагорной проповеди.

— Наследуют землю, — повторил Пантелей, — значит, земля будет?

— Новая земля и новое небо…

— А трудно это — говорить на всех языках? — Пантелей смущался своих детских вопросов, но у него их было очень много, и все получались детскими.

— Нетрудно, — Иоанн встал, закрыл глаза и возложил ладонь на чело Пантелея, — и у тебя получится… Просто говоришь, и всё. Язык условен, смысл не условен. Доброе на всяком языке звучит как доброе.

И Пантелей вдруг почувствовал, как его окатило мощной тёплой волной — с головы до ног, тёплым лучом пронзило сердце и внутри стало необычайно светло. Так светло, что можно было смотреть внутрь себя. И заглянув туда, Пантелей запоздало спохватился:

— Меня любит девушка и хочет выйти за меня замуж.

Иоанн вздохнул и перенёс руку на плечо молодого доктора.

— Люби её как сестру. Ты же и сам знаешь, вы с ней — не одно.

— Ей будет больно…

— Будет больней, если не будете как одно.

— А та, которая пришла сейчас? — Пантелей стыдливо опустил глаза.

— Поступай так, как говорит твоё детское сердце. С тех пор как ты принёс птицу, ты нисколько не изменился.

— И вы, отче… Нет, вы даже будто помолодели, — засомневался Пантелей.

— Мне Бог не велел, а ты сам смог.

Тихая их беседа длилась бы и длилась, но вот где-то не так далеко ударил колокол. Раз, ещё раз…

— Это в том монастыре? — прислушался Пантелей.

— Нет. Это зовут тебя, — ответил Иоанн. — Пора…

— Мы ещё увидимся?

— Мы все увидимся.

Пантелей встал и робко обнял старца. Закрыл глаза. Уходить не хотелось. Здесь был ни с чем не сравнимый покой. Единственный, который даёт понимание гармонии мира, её чувство. Но колокол звал.

Пантелей встрепенулся, вскочил с дивана и осознал себя в ординаторской. Осмотрелся, как в чуждом мире, и от неожиданности сел. Бой колокола пробудил его снова. Сердце сжалось: а вдруг не получится успеть?

Он выбежал в коридор и чуть не сбил с ног маленького мальчика.

— Колокол! — сказал тот.

— Серёжа?!

— Ага… Зачем звонит колокол? Ночь ведь. Темно.

— Колокол звонит к свету, — успокоил его, присев на корточки, Пантелей. — Сейчас мы что-нибудь придумаем. С кем бы тебя оставить? С кем?.. — Он только начал оглядываться, кого бы позвать, но знакомый голос опередил его.

— Со мной. — В коридоре стояла Даша с детской книгой в руках.

— Даша?!

— Я не понимаю, что, как, где, как ломаются время и пространство?.. — торопливо начала говорить девушка.

— Это не важно, — перебил её Пантелей. — Важно… что ты… что я…

— Беги, — теперь она перебила его. — Ты лучше всех знаешь, что делать.

Пантелей моргнул в знак согласия и, потрепав Серёжу по голове, помчался вниз. Он выбежал из больничного парка на улицу и чуть не попал под огромный двухэтажный автобус.

— Ты что, доктор, по своей больнице соскучился?! — из-за руля спрыгнул на асфальт раздосадованный водитель-кавказец.

— Нам нужен автобус, чтобы перевезти больных, — сказал на лезгинском доктор, а водитель, в свою очередь, потерял дар речи. Он был уверен — перед ним типичный славянин.

— Ты откуда? — наконец смог сказать Тимур.

— Отсюда. Так что с автобусом? Вы поможете?

— Вообще-то я рейсы между городами делаю. У нас с братом фирма…

Тимур всё больше терялся. Теперь он всматривался в доктора, и черты его лица казались ему знакомыми.

— Знаешь, мне надо Селиму позвонить, — он стал хлопать по карманам, пытаясь нащупать мобильный телефон.

— Не надо. Он бы помог не думая. Ведь так?

— Куда ехать?

— К приёмному.

— А куда везти?

— К храму. Слышишь — звонят.

— Что, сегодня праздник, что ли, какой-то у христиан? Постой, мне кажется, я тебя уже возил. Точно возил! — Тимур прищурился, пытаясь в темноте рассмотреть лицо Пантелея.

— Если кажется — надо креститься, — улыбнулся Пантелей.

— Э-э! Я — мусульманин! — напомнил Тимур.

— Так поедем ещё раз? — испугался Пантелей, что обидел человека.

— Поедем, сказал же. Откуда язык знаешь? У тебя родственники в Дагестане?

— Братья.

— Братья? — озадачился Тимур. — Издеваешься?

— Нисколько. Будем говорить или поедем?

— Да поедем, поедем! Но я тебя точно знаю! Точно!

— Надо помочь…

— Надо — поможем…

7

— Батюшка, зачем звонят-то? — спрашивали прихожане отца Сергия. — Всполох или что?

— Зачем звонят? — переспросил батюшка. — Яко да вси слышащие звенение его, или во дни или в нощи, возбудятся к славословию имени Святого Твоего… Другого не знаю. Или сами не знаете, отчего на Руси в колокола звонят? Верных собирают.

— Кто хоть там?

— Что за человек? Не Феодосий это… Феодосий вон только пошёл.

— Никонов там, — угадал батюшка. — Олег Николаевич.

Олег в это время отпустил язык большого колокола. Гул последнего удара ещё полнил собой пространство, но какой-то мужичок из соседнего дома, едва дождавшись долгожданной тишины, высунувшись в окно, крикнул: