Дин Кунц - До рая подать рукой

В стремлении доказать, что мать не напрасно гордилась им, он изо всех сил старается вернуть контроль над собой. Потом, если он выживет, у него будет целая жизнь, в которой хватит места и душевной боли, и оплакиванию потери, и одиночеству.

Наконец он находит силы не в воспоминаниях о ее убийстве, не в жажде мести или восстановления справедливости, но в ее любви, стойкости, решительности, о которых ему никогда не забыть. Рыдания затихают.

Тишина.

Темнота леса.

И луг, ждущий под луной.

Над головой угрожающе шепчутся кроны. Может, это всего лишь ветерок, нашедший открытое окно на чердаке леса.

По правде говоря, диких зверей он боится куда меньше, чем убийц матери. Он не сомневается, что они по-прежнему преследуют его.

Вроде бы им давно следовало его поймать. К счастью, эта территория им незнакома, как, впрочем, и ему.

А возможно, душа матери оберегает его.

Но, будь она с ним в эту ночь, пусть и невидимая, он бы не смог положиться на нее. Он сам себе хранитель и может надеяться только на свои ум и храбрость.

А потому скорее на луг, без задержки, навстречу неизвестным, но, безусловно, бесчисленным опасностям. Густой запах травы смешивается с более тонким запахом жирной плодородной почвы.

Луг расположен на склоне, понижающемся к западу. Земля мягкая, трава легко приминается. Оглядываясь назад, даже под бледной лампой-луной мальчик хорошо видит оставленный им след.

Но выбора у него нет – только вперед.

Если бы все это ему снилось, если бы он сумел убедить себя, что спит, и этот ландшафт кажется ему странным именно потому, что существует только в его сознании, а значит, сколь долго и сколь быстро он бы ни бежал, до цели он никогда не доберется, но будет бежать и бежать то по залитому лунным светом лугу, то через укутанный темнотой лес.

Он и впрямь не знал, куда бежит. Ни в этом лесу, ни на этом лугу он никогда не бывал, цивилизация могла находиться на расстоянии вытянутой руки, но, скорее всего, удалялась от него с каждым шагом, а путь он держал в места, куда не ступала нога человека.

Периферийным зрением он то и дело замечал какое-то движение: преследователи обходили его с флангов. Но всякий раз, поворачивая голову, видел только колышущуюся под ветром траву. Однако эти призраки пугали его, у него перехватывало дыхание, в нем росло убеждение, что живым до леса по другую сторону луга ему не добраться.

Но даже мысль о выживании вызывала в нем жгучее чувство вины. Он не имел права жить, когда все остальные члены его семьи покинули этот мир.

Смерть матери терзала его сильнее других убийств, частично потому, что он видел, как ее убивали. Он слышал крики остальных, но, когда нашел их, они уже умерли, а их истерзанные останки ничем не напоминали людей, которых он любил.

Лунный свет сменился темнотой. Луг остался позади. Небо вновь скрыли ветви деревьев.

Попирая теорию вероятностей, он по-прежнему жил.

Но ему только десять, у него нет ни семьи, ни друзей, он в незнакомом краю, одинокий и испуганный.

Ной Фаррел сидел в своем «шеви», занимаясь чужими делами, когда лобовое стекло взорвалось, разлетевшись на мириады осколков.

Он спокойно лакомился пирожным с кремом, выстилающим стенки артерий еще одним слоем жира, и вдруг недоеденное пирожное разом стало несъедобным из-за усеявшей его стеклянной крошки.

А едва Ной отбросил пирожное, второй удар монтировкой разнес переднее боковое стекло, со стороны пассажирского сиденья.

Распахнув дверцу, он пулей выскочил из автомобиля и, глянув через крышу, увидел человека-гору, с выбритым черепом и кольцом в носу. «Шеви» стоял на открытом пространстве между двумя массивными терминалиями, и, хотя не прятался в тени деревьев, от ближайшего уличного фонаря его отделяли шестьдесят или восемьдесят футов. Однако и лампочки в кабине вполне хватило, чтобы Ной смог разглядеть вандала. Тот улыбнулся и подмигнул.

Движение слева привлекло внимание Ноя. В нескольких футах от него другой эксперт по уничтожению автомобилей, взмахнув кувалдой, обрушил ее на переднюю фару.

Этот накачанный стероидами джентльмен прибыл на работу в кроссовках, розовых спортивных штанах, черной футболке и кожаной жилетке. На весах его массивная лобная кость, скорее всего, потянула бы на те же пять фунтов, что и кувалда, с которой джентльмен управлялся как с пушинкой, а его верхняя губа длиной соперничала с конским хвостом.

Когда в фаре не осталось ни пластика, ни стекла, этот орангутанг в человеческом облике хватил кувалдой по капоту.

Одновременно парень с полированным черепом и декорированной ноздрей врезал загнутым концом монтировки по заднему стеклу со стороны пассажира. Возможно, ему не понравилось собственное отражение.

Шум стоял адский. У Ноя и так болела голова, поэтому он многое отдал бы за тишину и пару таблеток аспирина.

– Попрошу меня извинить, – сказал он Тору подвалов, вновь вознесшему кувалду над капотом, и всунулся в кабину, чтобы достать ключ из замка зажигания.

Потому что ключ от дома находился на том же кольце. Очень ему не хотелось по возвращении обнаружить, что эти бегемоты устроили в его бунгало небольшую вечеринку.

На пассажирском сиденье лежала цифровая фотокамера, запечатлевшая, как неверный муж подходит к дому на другой стороне улицы, в дверях которого его радостно встречает любовница. Ной не сомневался, что, потянись он к камере, его руку разнесли бы так же, как ветровое стекло.

Сунув ключи в карман, он зашагал прочь, мимо скромных домиков, отделенных от проезжей части аккуратно подстриженными лужайками, ухоженными клумбами и застывшими в недвижном теплом воздухе деревьями, посеребренными лунным светом.

За его спиной кувалда ритмично опускалась на корпус «шеви». Ей аккомпанировала монтировка, разбирающаяся с оставшимися стеклами.

Конечно, сцены из «Заводного апельсина» разыгрывались на улицах респектабельного пригорода Анахайма, родины Диснейленда, далеко не каждый день. Однако, запуганные телевизионными выпусками новостей, жители проявляли больше осторожности, чем любопытства. Ни один не вышел из дома, чтобы посмотреть, с чего такой шум.

И в освещенных окнах домов, мимо которых проходил Ной, он насчитал лишь несколько озадаченных и встревоженных лиц. Микки, Минни, Дональда или Гуфи среди них не просматривалось.

Обернувшись, он заметил «Линкольн Навигатор», отваливший от тротуара. В кабине, несомненно, сидели сообщники парочки, создающей из его автомобиля произведение современного искусства. Оглядываясь каждые десять или двенадцать шагов, он видел, что «Линкольн» движется следом с той же скоростью, что и он, не приближаясь и не удаляясь.