Александр Варго - Гример

Хрустел под ногами сухой бурьян, хлюпали, разлетаясь брызгами, лужи. Я уже задыхался, но не мог остановить этот безумный бег.

– Ты мне не верил! – кричал во мне чужой голос. – Теперь веришь? Я сделаю с тобой, что захочу. Не ссорься со мной.

– Ты врешь, ты не можешь быть мной, – отрицал я очевидное и тут же получил красноречивый ответ.

Тот, кто был во мне, бросил меня на землю и даже не позволил подставить руки. Я припечатался лицом к траве. Болела ушибленная грудь.

– Все может быть, милый мой, – прозвучал в голове голос. – А теперь получи немного облегчения и привыкай к своему новому положению. Сядь, отдышись.

Я почувствовал, как внезапно вновь получил контроль над своим телом. Сел, осмотрелся, вытер лицо от росы и прилипших травинок. Метрах в ста от меня тянулся забор дачного поселка. Серебрилось отраженной луной озерцо с водяными лилиями. Горел фонарь, освещая ворота и сторожку Михаила.

– А теперь ты сам пойдешь к сторожке, – предложил мне голос.

– Зачем?

– Странный вопрос. Я же сказал, привыкай к своему новому положению. Теперь так будет всегда. Или ты делаешь то, что говорю тебе я, или я делаю это за тебя.

– Никуда я не пойду!

– Зря… – Мне послышалось искреннее разочарование. – Или ты хочешь разогнаться и со всего размаха врезаться головой в кирпичную стену? Это легко устроить.

Я понял, что проигрываю раунд вчистую. Он мог сделать это со мной. Он не чувствовал моей боли, моей усталости – он просто имел возможность управлять мной.

– Ну так как? Идем сами или головой в стенку?

– Черт с тобой. Твоя взяла. Я иду.

Я поднялся и медленно побрел к воротам. Никто больше не управлял мной. Вроде бы полная свобода. Но я уже знал: стоит сделать шаг в сторону, и вновь отзовется он, напомнит о себе.

Кирпичная стена сторожки поблескивала ночной влагой. В окне, задернутом занавеской, горел свет. Я остановился у крыльца.

– Чего стал? Пришел, так постучи. Видишь, свет горит, значит, человек не спит. Гостей ждет, – подсказало мне мое второе «я».

– Зачем я здесь?

– Не люблю вопросов, – прозвучало зло в ответ.

Меня, помимо моей воли, шатнуло, несильно протерло щекой по шершавому кирпичу.

– Зайдешь, поговоришь за жизнь; может, я тебе позволю и рюмку опрокинуть, – звучало фальшиво. – Что в этом такого? Я тебе предлагаю сделать то, что ты уже делал. Не в поле же тебе ночевать? Постучись.

Я понимал, что меня втягивают во что-то страшное, но все же подчинился, ударил костяшками пальцев в дверь.

– Михаил. Это я, Марат. Можно?

Никто мне не ответил.

– Нажрался и спит, как всегда, – подсказал мне внутренний голос. – Да и стучишь ты, как первоклашка какой – деликатно. Разве настоящие мужики так делают? Входи.

Я потянул дверь, та оказалась не закрыта. В доме было пусто. Скомканные несвежие простыни на диване. На столе традиционная тарелка с подсохшим хлебом и вялым, полупрозрачным салом, пустая бутылка и два залапанных стаканчика.

– Смотри, топор у двери стоит, – радостно сообщил мне внутренний голос. – Бери его, бери.

– Сам возьмешь.

– Ну и возьму, я не гордый.

Топор оказался в моих руках, и тут же вновь начались нравоучения:

– Согласись, так гостей не встречают. Ты, уставший, к приятелю зашел, хотел на ночлег попроситься. А хозяин где-то шляется, не встречает… Наказать его надо. Приглашал же тебя?

Михаилу в эту ночь повезло. Окажись он в сторожке, не знаю, что бы произошло, но наверняка случилось бы нечто страшное и непоправимое. Дачный сторож, на свое счастье, еще вечером прибился к компании студентов, приехавшей на дачу отметить день рождения, напился там и заснул в чужом доме.

– Я ухожу, – заявил я.

– Не стоит. А как же наказание?

Топор в моих руках взметнулся, обух ударил по банкам, стоявшим на полке. Посыпалось разбитое стекло, крупы разлетелись по полу; полка, жалобно скрипнув, повисла на одном гвозде. Я уже не понимал, бью я сам или мной движет вселившийся в меня гопник. Я бросал на постель и крушил топором трехлитровые банки с маринованными огурцами и солеными грибами. Разлетелась на части рамка с горным пейзажем. Сплющился стоявший на пеньке старомодный механический будильник, пружина вырвалась из его корпуса и испуганно задрожала. Лезвие топора опускалось на книжки.

– А теперь нож! Нож! – истерически ревел во мне голос.

Кухонный, хорошо наточенный нож вспарывал подушки, пух разлетался по комнате. Самое страшное, я ощущал, что тоже начинаю получать эмоции от бессмысленного разрушения. Появлялся тупой азарт.

– Окна, окна круши! Всему тебя учить надо…

Обух легко переломил тонкий деревянный переплет дачного окна. Стекло с оглушительным звоном брызнуло на улицу.

– Ваааау!!!!

Я уже не понимал, кричу я или он. Но крик звучал не только в моей голове, он летел над ночными дачами. В ближайших домах загорелся свет, где-то хлопнула дверь, а затем почему-то раздалась заливистая трель свистка.

– Ну вот, порезвились, а теперь надо делать ноги. Ты же не хочешь, чтобы тебя местные жители отходили по спине колами?

Сказав это, мой внутренний голос смолк и затаился, предоставив мне свободу действий. Я стоял посреди разгромленной комнаты с топором в руке. Ветер выдувал занавески из разбитых окон. А на улице уже слышались тревожные голоса соседей. Вспыхнул мощный фонарь, его свет шарил вокруг сторожки.

– В доме он, в доме! – крикнул кто-то. – Пашка, где твой пистолет?

– Здесь я. Сейчас. Заходи слева. Я прикрою.

Движение уже ощущалось неподалеку от крыльца. Сухо лязгнул затвор. Я не стал ждать, когда придут за мной, не стал искушать судьбу. Хотя пистолет, скорее всего, был газовым, если о его существовании знали соседи.

Никогда прежде мне не приходилось «рыбкой» выпрыгивать в разбитое окно, да еще на осколки стекла. Я рухнул в траву, перекувырнулся и бросился бежать. Кто-то кричал мне вслед, сыпал проклятиями и матом. Над моей головой просвистел и покатился по дороге булыжник. Я промчался под фонарем.

«Скорее скрыться в темноте».

Теперь я понимал, что ощущают убегающие с места преступления грабители. Поймав, со мной бы не стали церемониться. Даже городской человек, приехав на дачу, мгновенно дичает. В нем просыпаются инстинкты сельского жителя, для которого самосуд в порядке вещей. За мной уже гнались трое мужиков.

– Стой, урод! Убью!

Громыхнул выстрел. Но свиста пули я не услышал – пистолет, скорее всего, был все-таки газовым. Я прыгал через лужи, поскальзывался на раскисшей глине.

– Держи его! – неслось сзади.

– Уйдет, гад!

И все же чем дальше мы отбегали от поселка, тем меньше решимости оставалось у преследователей. Темнота заставляет людей держаться рядом, никто из них уже не стремился вырваться вперед. Поравнявшись с дубом, я остановился и закричал. Не было слов, я издал просто звериное рычание, какого никогда прежде от себя не ожидал. Мужики остановились, присматриваясь ко мне. И тогда я вскинул топор, замахнулся и побежал на них. Мужчины дрогнули.

– Псих! – крикнул самый боязливый и рванул к поселку.

Его приятели не стали дожидаться, пока я поравняюсь с ними, и тоже побежали прочь. А я не мог остановиться, гнался за ними, размахивая топором.

– Постой, постой, – ожил мой внутренний голос. – Уже развлеклись, проучили негостеприимного дачного сторожа… Пусть себе бегут. Победил сильнейший. Ты же не хочешь сегодня никого убивать? Или я ошибаюсь?

– Пошел ты к черту, – ответил я мысленно, резко развернулся и зашагал по дороге к шоссе, покачивая топором в опущенной руке.

– Зачем так грубо? – отозвался голос. – Ты хотел меня оскорбить? Не получилось. Слова ничего не значат. Смысл имеют только поступки. Ну, давай, я теперь порулю.

И мое «я» вновь оказалось не у дел. Я мог только видеть, слышать и чувствовать. Дорога сменилась заросшим бурьяном пустырем.

– Ты идешь к карьеру? – догадался я.

Послышался смех:

– Привыкай. Это ты идешь. Я – это тоже ты.

– Заткнись!

– Заткни меня, если можешь.

Я решил больше не обращаться к моему второму «я», все равно с ним ничего нельзя было поделать. Зашелестели кусты, и меня вынесло к карьеру, на самый край его огромной чаши. На дне виднелось стойбище бомжей. В железной бочке еще прогорали остатки костра. На возвышении чернела халабуда, сколоченная из досок, фанеры и картона.

– Хочешь молчать? Молчи, – пробурчал внутренний голос, и я покатился с откоса, упал в мягкий песок, поднял голову. А потом, уже не подчиняясь своей воле, подкрался к приземистому строению.

– Спят, спят бомжи… – звучал у меня в голове чужой шепот. – Они не люди – отбросы. Мир будет чище без них. Ты согласен побыть санитаром общества? Давай, сделай хорошее дело сам.

Я не отвечал.

– Зря, я могу и разозлиться, – послышалось у меня в голове. – Придушим их, а? Ведь это так весело – чувствовать, как трещит под твоими сильными пальцами трахея… Но нет, к бомжам и прикасаться-то гадко. Грязные, немытые…