Молчание (СИ) - Булахов Александр

— Захлопнись, малявка, — фыркнул на Даньку Вася. — А одежда? Часы? Тоже в пыль? Или как у человека-невидимки?

— Сначала исчезли пальцы, потом вся ладонь, за ней рука по локоть, следом плечо, — все сильней и сильней заинтересовывал мальчишек своей историей старик. — И, главное все это медленно так, не сразу, происходило. Накрыл бедолагу темный ужас. Выскочил он в коридор и закричал: «Помогите!» Но его никто не услышал…

Степановна, расположившаяся на кровати у самого окна в двенадцатой палате хирургического отделения, с большим аппетитом уплетала из железной банки сгущенное молоко. Это веселая полная женщина не могла отказаться от такого удовольствия. И остановиться она тоже уже не могла. Сколько раз она говорила себе, что у нее есть сила воли, когда-нибудь она обязательно возьмётся за себя и жесточайшим образом расправится со своими лишними килограммами. Просто это «когда-нибудь» должно еще чуть-чуть подождать. Вот запасы сгущенного молока в прикроватной тумбочке закончатся, тогда и будет время задуматься об этом.

— Девоньки, глядите, эта штука на стене растет, да? Или мне кажется? — встревоженным голосом спросила Степановна, чей взгляд вдруг сфокусировался на стене.

Света, симпатичная девушка с длинными русыми волосами, закрыла книгу и положила ее на тумбочку. Она внимательно посмотрела на «ледяную корочку» толщиной с полмиллиметра, которая занимала четверть самой дальней от входа стены. Рядом с «корочкой» стояли два включенных в розетку электрообогревателя.

Не нравилось Свете это странное ледяное образование на стене. Ой, как не нравилось. Мало того, что от него исходил ощутимый физический холод, еще чувствовалось что-то неприятное, мерзкое — правда, это уже происходило на подсознательном уровне. Свете казалось, что «ледяная корочка» дышит, чуть-чуть увеличиваясь и сразу же уменьшаясь при этом.

— Степановна, мне такой сон про эту гадость снился. И, про вас, между прочим. Если я расскажу, то вы меня убьете, — сказала Света.

— Ты рассказывай, а я подумаю: убивать тебя или не убивать, — предложила невозмутимая Степановна.

— Степановна, вы лучше ее сразу убейте, дуру такую. Вечно метет, что ни попадя, — засмеялась Ира (ровесница Светки и та еще модница). — Давайте, ее вместе убьём, а? Спасём и себя, и свою психику.

Степановна медленно облизала ложку со сгущенкой и улыбнулась:

— А пускай рассказывает. Меня в этой жизни ничем не запугаешь. Я столько всякого насмотрелась…. После третьих родов, девоньки, уже ничего не страшно.

— Короче, вы сами напросились! — зловеще произнесла Света. — А приснилось мне, что ночью из этой бяки вылезло что-то… Вернее, кто-то…. Такая типа горилла, только большая и дохлая уже, вонючая, гнилая, да как схватила вас за шею, придушила, как следует, и поволокла за ноги куда-то вглубь стены через эту же ледяную бяку.

— Вот же дурочка! В твоем возрасте не ужастики надо читать, а пособие по камасутре изучать, а то тебе еще и не такое приснится.

Внезапно открылась дверь и в палату заглянула Алёна — дежурная медсестра хирургического отделения:

— Девчонки, бегом в столовую, — крикнула она. — Обед привезли.

Груша остановился напротив умывальника с зеркалом и стал рассматривать покрасневший правый глаз. Вася нетерпеливо крутился на одном месте, затем, не выдержав, подошел к Груше.

— Пошли жрать! Сколько можно себя разглядывать? Прямо как девчонка.

— Слушай, такая фигня странная. Бред, в общем. Прикинь, только Иваныч начал рассказывать свою историю, у меня глаз задергался, — зашептал Груша. — Я даже яблоко приложил, так сильно дергался. А закончил рассказывать — и глаз сразу успокоился. Вот, думаю, чё это было?

— Такое у всех бывает, но не у всех проходит. Мужайся, твой случай неизлечим, — усмехнулся Вася и хлопнул Грушу по плечу. — Так ты идешь жрать или нет?

В двенадцатой палате хирургического отделения Магамединов присел на корточки напротив стены, которая частично обледенела. Он осмотрел всю стену сверху донизу. Два обогревателя, стоящие возле этой стены и исправно работающие, никак не влияли на это обледенение. Ледяная корочка покрыла пятнадцать процентов площади стены. Максим Викторович потянулся к ней и почти дотронулся до нее, но его остановил Павел Петрович:

— Осторожно, эта гадость на коже оставляет ожоги. Вот, посмотри, какой у меня волдырь на пальце, — Николаев показал указательный палец левой руки.

— Впечатляет, — кивнул головой Магамединов и стал водить рукой на небольшом расстоянии от ледяной корки, — от этой корочки реально исходит холод, я его чувствую на расстоянии, — сделал свое первое заключение Максим Викторович, достал шариковую ручку и попробовал разломать ледяную пластинку, но у него ничего из этого не вышло.

— Смеешься, что ли? Мы совковой лопатой скребли, и у нас ничего не вышло, а ты ручкой хочешь.

Магамединов наклонил обогреватель и прислонил его к ледяной корке. Что-то резко шикнуло в ответ, и ледяная корка увеличилась в два раза. Максим Викторович убрал обогреватель от стены и обернулся, чтобы высказать Николаеву кое-какие соображения. Но вместо Павла Петровича увидел невысокую сгорбленную девушку в черном платье с вороном на плече. Он рефлекторно отскочил от нее вбок на полметра, а она, смущенно улыбнувшись, заговорила неприятным прокуренным голосом:

— Кто-то стер тебя из списка смертей. Видимо, у тебя появился сильный покровитель, определи его и наладь с ним связь.

Магамединов протянул руку, схватил девушку за платье и потянул ее на себя. Ворон вспорхнул с ее плеча и полетел к выходу из палаты.

— Кто ты такая? — спросил Максим Викторович.

— Я не такая, я такой. Что за шутки у тебя, Максим?

Заведующий терапевтическим отделением увидел, что держит не девушку за платье, а своего друга за лацкан пиджака.

— Бредятина какая-то! — изумленно пробормотал Магамединов.

— И я о том же, — согласился с ним Николаев.

Лифт остановился на втором этаже больницы. Из него в вестибюль терапии вышла Аллочка, старшая медсестра этого отделения, с разрисованной папкой «Дело» в руках, повернула в левое крыло и медленно зашагала по длинному коридору. Одна ее походка чего стоила! Стройные, загорелые ноги, плотненькие полумесяцы ее ягодиц сводили мужчин с ума. Они сразу же оборачивались, когда она проходила мимо них.

Аллочка прошла мимо своего кабинета и постучалась в каморку Погодина.

— Минуточку! Подождите, сейчас открою! — раздался из-за двери взволнованный голос Петра Алексеевича.

— Петя, это я, — громко, никого не стесняясь, произнесла старшая медсестра.

— Иду-иду, Аллочка! — крикнул Погодин.

Раздался скрежет ключа, и в проём дверей выглянул Погодин.

— Ты одна? — спросил он.

Аллочка легонько толкнула Погодина в каморку, и он отступил на шаг назад. Она вошла вслед за ним в небольшую комнату без окон с письменным столом и большой длинной кроватью.

— Нет. Я взяла пару подружек, чтобы нам с тобой было веселей.

Аллочка закрыла за собой двери и кинула разрисованную папку на табуретку, стоящую в углу. Погодин грустно посмотрел на то, как обращаются с его творениями и спросил:

— Ну как, прочитала? Интересно хоть было?

— Петенька, не все сразу, — расстегнула она верхние пуговицы белого халата.

— Ох! Опять наше общение начинается с секса, — мучительно вздохнул Погодин. — А поговорить?

— Нет, дорогой, со мной этот номер не пройдёт! — прошептала возбуждающим голосом Аллочка.

Груша и Василий зашли в столовую — просторную комнату, в которой в два ряда стояли столы. Один ряд располагался у окна, другой — у стены. Несколько столов было занято обедающими больными.

Ребята стали с подносами в очередь возле раздаточного окошка. Груша косо посмотрел на Федора Ивановича, который весело, с хохотом, рассказывал что-то женщине, сидящей напротив него.