Молчание (СИ) - Булахов Александр

— Уже все в порядке, Чеславовна. Я здесь одна ни за что не останусь.

Магамединов положил трубку на телефонный аппарат. И сразу же в его кабинет без стука ворвались Чеславовна и Сарнацкая.

— Знаете, что, Максим Викторович, мы требуем, чтоб нас перевели в другую палату! — сходу пошла в наступление Сарнацкая. — Мы такие условия терпеть больше не собираемся! Я вам еще утром говорила, и потом, на обходе.

— Да, да! Максим Викторович! — вякнула следом Чеславовна.

Магамединов слез со стола и сделал шаг в сторону женщин.

— Мария Ивановна! Софья Чеславовна! Не волнуйтесь, мои дорогие, вам вредно! Куда ж я вас, миленькие, всех переведу? У нас все до одной палаты заняты больными. Почти каждая койка.

Глаза Сарнацкой стали наливаться кровью, и она завопила:

— Вы бы видели, что у нас на стене появилось!

Магамединов с серьезным выражением лица посмотрел на Сарнацкую и несмело спросил:

— Что-то похожее на ледяную корочку?

— На шипящую корочку, — прошептала Чеславовна.

На лице Марии Ивановны появилось удивление, и она захлопала ресницами, как девушка-кокетка:

— А вы откуда это знаете, Максим Викторович?

— Долгая история, — нетерпеливо махнул рукой Магамединов.

— А нам торопиться некуда, доктор, — заверила его Сарнацкая.

В двенадцатую палату ожогового отделения проник свет луны. В палате все спали, кроме Груши. Виталик ворочался с боку на бок — никак не мог заснуть. Перед его глазами до сих пор стояло лицо женщины, которая умерла на полу в столовой. Ему показалось, что она так и не поняла, что с ней произошло.

Во всем виноват он — этот мерзкий старик. Груша был уверен в этом. Так же, как он был уверен в том, что Федор Иванович вызывает неприятные боли в головах людей, которым он травит свои байки.

А может, это все глупости? Напридумывал он сам себе чего-то непонятного. Груша повернулся на левый бок и посмотрел на Федора Ивановича. Старик сразу же открыл глаза, и юноша вздрогнул. Федор Иванович уставился в потолок.

— Ты чего не спишь, Виталик? — спросил он тихо.

— Не спится что-то, — ответил Груша, и в эту же секунду в палате раздался какой-то неприятный шелест.

— Что это? А? — приподнялся в постели Груша и натянул на себя одеяло.

Шелест не прекращался. Груша стал крутить в темноте головой по сторонам.

— Мышка, наверное, где-то завелась, — спокойным голосом сказал старик.

Шелест раздавался все громче и громче. Виталик весь сжался в ожидании чего-то страшного.

— Эй, а она где-то рядом с вами ползает, — зашептал Груша.

— Ну и пускай, ползает. Я мышей не боюсь.

— А если это крыса? — нагонял сам на себя страху Виталик.

— И крыс я не боюсь. Пускай они меня боятся, — гаркнул Федор Иванович, высунул руку из-под одеяла, приподнял стул и с грохотом опустил его на пол. — А ну, пошла, тварь, отсюда!

Шелест мгновенно затих.

— Вот так вот, Виталик, никогда ничего не надо бояться, — гордо произнес старик.

— А кто вам сказал, что я боялся? — уже более спокойным голосом заговорил Груша. — У меня просто, что мыши, что тараканы вызывают дикое отвращение.

— А пауки? — спросил, улыбаясь в темноте, Федор Иванович.

— Не, пауки мне по барабану, — еще более смелым голосом заявил Виталик.

— Тогда, давай, я тебе про пауков что-нибудь интересное расскажу, — предложил неугомонный дедуля.

— Нет! — вскрикнул юноша. — Не надо мне ничего рассказывать!

Следующим утром, после разговора по телефону с женой, Магамединов пил чай в компании Кругловой и Погодина.

— Елена Степановна, послушайте интересную историю, которую я придумал вчера вечером, — начал, было, Петр Алексеевич.

— Убью, Погодин, и глазом не моргну, — быстро предупредила Круглова.

— Она не страшная. Вот послушайте и посмейтесь.

Магамединов незаметно для всех включил диктофон на запись и подбодрил завхоза:

— У тебя есть десять минут. Если успеешь, то рассказывай.

— Я за три успею, — обрадовался Погодин.

— Погодин, время пошло, — крикнула Круглова и посмотрела на настенные часы. — Регламент!

— Слушайте! Приспичило как-то одному мужику ночью на работе по большому в туалет, — начал рассказывать свою историю Петр Алексеевич. — Сел он на унитаз, взял газетку в руки и поднатужился. Вдруг в туалете погас свет. И как только он погас, мужик услышал неприятный шелест и скрип, словно что-то тёрлось об керамику внутри унитаза. Он уже решил встать и пойти включить свет, но тут из самых глубин унитаза выскочила черная блестящая рука и схватила его за яйца.

— За что? За яйца? — покатился со смеху Магамединов. — Ты не торопись, ты с чувством, с расстановкой рассказывай. Подробно. Если что, я тебе пяток минуточек накину.

— Не перебивай! — отмахнулся Погодин. — Короче, затянула эта рука почти всего мужика внутрь унитаза. Утром в туалет заходит другой чувак, расстегивает ширинку и уже готов поливать.

Погодин покосился на Круглову. Та нисколечко не улыбалась. Он продолжил:

— Но внезапно раздается громкий голос: «Молодой человек, вы, пожалуйста, перейдите в другую кабинку». Чувак вмиг все перехотел, вниз глянул, а там, прямо из унитаза, голова человеческая выглядывает! Глаза печальные такие. И эта голова ему говорит: «Ну, пожалуйста, я вас очень прошу, перейдите, а».

Магамединов не просто смеялся — он плакал от смеха, держась за живот. Круглова, не разделяя его веселья, укоризненно произнесла:

— Как вам не стыдно, Петр Алексеевич, такие пошлости рассказывать?

Резко открылись двери в кабинет Магамединова, и с порога закричала Аллочка:

— Максим Викторович, у нас умер больной, который поступил вчера днем! Ну, тот, с коробочкой на шее.

— Этого мне еще не хватало! Как умер?! Из-за чего? — подскочил Магамединов, и, не дожидаясь ответа, выскочил из своего кабинета.

Круглова выбежала вслед за Магамединовым. Это же ее больной. Какой ужас! Неужели она допустила врачебную ошибку? Да нет, не может быть, она была абсолютно уверена, что он не нуждался в срочной операции.

За Кругловой увязался Погодин.

— Ужас! Ужас! Неужели я ошиблась?! — испуганным голосом заговорила Елена Степановна. — Не может быть! Диагноз… В диагнозе я уверена. Стандартная ситуация, и до начала обследования никто никогда не умирал!

— Классная фраза, надо запомнить: «до начала обследования не умирал». В этом слове «обследование» есть что-то такое злое и мрачное…

— Погодин, заткнись, я тебя умоляю! — взвыла Круглова.

Круглова и Погодин влетели в палату, в которой умер больной, и увидели пренеприятное зрелище: покойника распёрло так, что он увеличился, чуть ли не в два раза.

— Вот это жесть! — обалдел Погодин.

— Историю его болезни — срочно в мой кабинет! — крикнул заведующий отделением Кругловой и сразу же для себя отметил, что у больного в подмышках — большие красные пятна.

— Аллочка, разберись кто, какие и сколько ему уколов вчера делал, — обратился он к старшей медсестре. — Значит так, распорядись, чтобы его доставили в лабораторию морга. Я подготовлю для вскрытия историю болезни и скоро буду сам.

Магамединов вышел из палаты и по мобильнику позвонил дежурному врачу-патологоанатому.

— Что стряслось, Магамединов? — раздался в мобильном телефоне голос Воронина. — Давненько ты мне не звонил.

— Игорь, твоя сегодня смена? — закричал в мобильник Магамединов. — Короче, больной у меня сегодня умер. Пока не пойму из-за чего. Есть подозрения на передозировку или непереносимость лекарства. Я поднимусь за визой к главврачу и часам к десяти буду у тебя.

— Хорошо, буду ждать тебя. Кто лечащий? — спросил Воронин.

— Круглова, — тяжело вздохнул Максим Викторович.

— Да… Потреплют Ленке сегодня нервы.

— Что поделать, никуда от этого не денешься, — напоследок произнес Магамединов и отключился.