Дин Кунц - Франкенштейн: Мертвый город

Это беспрецедентное количество и разнообразие улучшенных искусственным интеллектом добавок, представленных на одном блюдце. Поэтому Виктор Безупречный предполагает, что его великолепные мозговые волны и другие физиологические данные, постоянно передающиеся телеметрически, предупредили его персонал о том факте, что он на краю умственного прорыва, рядом с волной, ведущей к новым высотам восприятия, вероятно, поднимающихся до грани мыслей и идей настолько революционных и настолько крайне мудрых, что удивят даже его, хотя его непросто — если вообще возможно — удивить. Он запил все пять элементов холодной водой.

С удовольствием предвкушая эффект от искусных добавок, Виктор пересекает комнату к ширме и откатывает ее в сторону. На каталке лежит обнаженный репликант, глаза закрыты, как бы в стазе[96], ожидая указаний. Он идентичен по виду с Финансистом, который не ушел бы живым из этой комнаты. При всем своем состоянии и могущественности, этот дурак, кажется, никогда не понимал, что с помощью такой малости, как один его волосок, его можно скопировать, и он станет лишним. Зачем пускать слезу перед ним и умолять о больших денежных вложениях, о большей поддержке, когда он будет заменен покорным Членом коммуны, с которым можно быть уверенным, что все необходимое будет исполнено немедленно?

Из-за Виктора грудной голос, возможно, грубый, но сглаженный до кристально-чистого шепота комнатой, произносит:

— Я доволен.

Надеясь отвлечь стеклолицее, стеклоплюющее создание от главной спальни и мыслей о чердаке, где пряталась Коррина, Расти поспешил вниз по лестнице. Свет из коридора находился за ним, впереди только отфильтрованный бурей свет, давивший на окна первого этажа, но не пробивавшийся через них. Насколько знал, он мог спускаться в руки женщины в голубом платье или кого-то, как она, или кого-то невообразимо более странного.

В фойе он не колебался перед тем, как включить свет. И обнаружил, что один.

Стеклолицее существо спускалось по лестнице в погоне за ним, и Расти отступил к парадной двери, почти открыл ее, но отскочил обратно, когда увидел лицо мужчины в одном из окон, расположенных по бокам двери. С красотой любимца женщин, парень имел такую обаятельную улыбку, которая могла продать что угодно кому угодно, даже мертвому надежду. Расти не сомневался, что это был один из восьмерки, которая маршировала на улице ранее.

На лестничной площадке стеклолицее существо упало, разбилось, и Расти повернулся посмотреть на блестящие осколки создания, разлетевшиеся по нижнему пролету лестницы. Когда осколки упали, они каким-то образом превратились в миниатюрных стеклянных мужчин различных размеров, десятки и десятки. Их конечности отвалились, когда они упали, и лежали, дрожа, на ступеньках. Дюжина их переместилась невредимыми в фойе, где они ползли или ковыляли то так, то сяк, возможно, в поисках него, но не могли узнать, где он, затем сталкивались, ударяясь и разбиваясь на осколки.

Война никогда не приводила Расти Биллингема близко к грани безумия, но с каждой минутой невозможные события этой ночи отталкивали его все дальше от спокойного центра здравого рассудка к его внешней границе. Он знал, что не галлюцинировал, однако то, что он видел, не поддавалось объяснению и намекало на галлюцинацию, если не на бред.

Стеклянные статуэтки не могли ни ползать, ни ходить, как эти. Когда они разбивались одна о другую, осколки не должны были дергаться, как змеи, когда им отрубают головы, но эти стеклянные конечности, туловища и головы делали именно это, разламываясь на все более и более мелкие кусочки, пока вдруг не останавливались.

Если стеклолицее чудовище было машиной убийства, как и женщина в голубом платье, что-то, судя по всему, ее сломало.

Зазвонил дверной звонок.

Расти намеревался направиться по коридору на кухню, надеясь вырваться через заднюю дверь и увлечь этих существ прочь от дома. Но что-то вышло из темной гостиной, заблокировав его побег.

Его разум переместился с окраин здравого рассудка к его границе.

Виктор Безупречный обладает всеми воспоминаниями исходного Виктора. Поэтому он знает значение слов, произнесенных позади: Я доволен.

Более двухсот лет назад, вскоре после того, как Девкалион убил невесту Виктора, Элизабет, на берегах озера Комо, великий ученый и создатель людей вернулся в Женеву. Там, стоя на коленях на кладбище, клянясь отомстить, его создание сказало ему язвительно из темноты: Я доволен, жалкий негодник! Ты решил жить, и я доволен.

Девкалион имел в виду, что теперь боль его создателя так же сильна, как и его, и они оба будут страдать остаток своих дней, Виктор за то, что потерял благодаря своей гордости и неосторожным исследованиям, а Девкалион был навсегда обречен быть чужим, единственным в своем роде.

Виктор Безупречный оборачивается и видит гиганта, который уже прожил столетия, до того, как он сам восстал, чтобы заменить исходного Виктора в Новом Орлеане. Ни малейшего страха в нем не возникает. Скорее, его исключительный интеллект заинтересован, его любопытство становится острым, как скальпель.

Девкалион говорит:

— Очень давно ты рассказал свою историю Роберту Уолтону, тому человеку на борту ледокола в Арктике. Его письма и журналы использовала Мэри Шелли для своего рассказа. Уолтон сказал, что ты умер на корабле и сфабриковал тошнотворную историю о том, что я посетил твое смертное ложе и раскаялся ему. Сколько ты заплатил Уолтону, чтобы он сказал о твоей гибели на этом судне?

— Не я, — отвечает Виктор Безупречный. — Твой создатель заплатил ему, и щедро. Ты забыл, что я не тот, кто создал тебя. Я всего лишь его клон.

— Ты — это он, кем бы он ни был, — настаивает гигант. — Он в тебе, все его знания и все его грехи. Ты — его концентрат. Используя доверчивого Уолтона, ты показал себя миру дефектной, но сострадательной, любящей, благородной фигурой, многое переставив с ног на голову и так решительно представил правильным все неправильное, что делал. Каждый раз, когда я читал твои слова, страницы смердели твоим фальшивым смирением, выраженным с таким же лицемерием, как и с чрезмерностью.

Создание подходит и кажется с каждым шагом больше. Но Виктор Безупречный не отступает. Он не знает, как. Кроме того, он неуязвим для него.

Девкалион говорит:

— Страницы воняли твоей бездонной жалостью к себе, так плохо замаскированной, к сожалению, кривлянием твоего многословного самоосуждения, хитрым свойством твоего раскаяния, как у материалиста, которого заботит не Бог и поэтому это не раскаяние вовсе, а только безысходность от последствий твоих действий. На протяжении веков я был монстром, а ты — исполненным благих намерений идеалистом, утверждающим, что исправишь все, что натворил, если только выпадет шанс. Но такие, как ты, не исправляют. Ты делаешь такое же зло снова и снова, даже с большим пылом, вызывая даже большие страдания, потому что ты неспособен признать ошибку.