Татьяна Корсакова - Печать василиска

На второй этаж он забрался по водосточной трубе. Цепляясь за плети винограда, по узкому карнизу подполз к черному провалу открытого по случаю небывалой жары окна. Несмотря на царящую в комнате темноту, господа Ивановы не спали. Господа Ивановы ругались. Точнее, ругалась Эллочка, а муженек по большей части отмалчивался да, судя по характерному бульканью, запивал стресс спиртным.

А стресс у него был, да еще какой стресс! Своими собственными руками едва не отправил на тот свет человека. Эллочке, видите ли, понравился Алевтинин перстенек, Эллочке перстенек захотелось до зарезу. А тут такая удача: идут они с Русалочьего озера и буквально налетают на эту маленькую прошмандовку. Прошмандовака, стало быть, это Алевтина. То, что это она, а не кто-то другой, Эллочка носом почуяла – духи какие-то особенные унюхала. Вот ведь баба сволочная! У него, у Гришаева, зрение кошачье, а у этой, выходит, – собачий нюх. Сам-то он эту парочку заприметил, уже когда несся к Настасьиной топи, еще удивился мимоходом, чего это они посреди ночи разгуливают. Кстати, неплохо бы выяснить – чего...

Вадим Семенович, видать, жену свою очень любил, коль рискнул ради бабьей блажи пойти на преступление, напасть на беззащитную девушку. Убивать он ее не хотел – боже упаси! – просто собирался в темноте колечко умыкнуть. А девушка оказала сопротивление и как-то – ну совершенно без посторонней помощи! – очутилась в болоте.

Гришаев слушал этих двоих и скрипел зубами. Вот ведь уроды! Ну ладно, позарились на кольцо, ну не вышло, так будьте же людьми – помогите человеку из топи выбраться! Не помогли... Ладно, с этими двумя он разберется позже. Сейчас не мешало бы глянуть, чем его подопечная занимается.

Подопечная была не одна. Верный рыцарь Оленин уже вовсю старался, утешал прекрасную даму. А этот-то с какого перепугу не спит? Ну, вообще-то ясно, с какого перепугу: девчонка вон совсем невменяемая, такую бери голыми руками – сопротивляться не станет. Вообще-то в обязанности Гришаева блюсти душу подопечной от растления не входило, ему бы тело уберечь, но на сердце сделалось как-то паскудно. И вместо того чтобы уйти к себе, он засел на балконе...

В дверь постучали на рассвете. Товарищ Федор выглядел не просто испуганным, а смертельно испуганным, говорил, что нашел на берегу хозяина, совершенно мертвого. Гришаев ему почти сразу поверил, наверное, ждал от этого места какой-нибудь новой пакости. Дурачок не обманул, и у Гришаева появился повод на вполне законных основаниях побеспокоить влюбленную парочку.

Он успел к самому интересному: Оленин уже стаскивал с девчонки одежки, а девчонка вроде бы и не очень этого хотела. Пришлось вмешаться...

Завещание огласили вечером того же дня. И сразу же после оглашения началось представление, потому как оказалось, что с наследством дед перемудрил, оставил все движимое и недвижимое товарищу Федору. У Гришаева отлегло от сердца: если девчонке ничего от старика не перепало, значит, и со свету сживать ее уже незачем. А вообще как-то неожиданно все закончилось.

Но оказалось, что ничего еще не закончилось. Оказалось, все еще только начинается. Той же ночью девчонка еще раз решила совершить променад. К счастью, она воспользовалась дверью, а не окном, и Гришаеву не пришлось лазить по стенам. Настораживало другое: девчонка вышла из дому в одной ночной сорочке, странноватая экипировка для прогулки. Маршрут она выбрала привычный – к озеру. Шла быстро, но как-то неуверенно, пошатываясь. Напилась, что ли, с горя, что наследство не досталось? На бережку постояла секунду, точно к чему-то прислушиваясь, а потом шагнула в воду.

Гришаев не сразу врубился, что она не купается, а тонет. Бросился следом, только когда дуреха зашла в озеро по шею, схватил за шиворот, выволок. Не то чтобы она сопротивлялась, она вообще вела себя как-то странно, точно неживая или сонная. Уже там, на берегу, матерясь и тряся ее, словно тряпичную куклу, он понял, что девчонка и в самом деле спит. Вот дела! Только приступов лунатизма ему не хватало.

Гришаев как раз тащил подопечную вверх по склону, когда со стороны озера послышался звук, не то ворчание, не то вибрация, и затылок опалило чужой, физически ощутимой яростью. Он не был мистиком, он был прагматиком до кончиков волос, но здесь, в этом богом забытом месте, явно творилось что-то странное.

На сей раз рисковать и оставлять девчонку без присмотра он не стал, приволок в свою комнату. А то мало ли что, а ну как припрется рыцарь Оленин, да и воспользуется ее беспомощным состоянием. Он бы и сам, наверное, воспользовался, не будь у него жестких моральных установок, потому как мокрая, а оттого совершеннейшим образом прозрачная сорочка – это же разве оплот добродетели?! Это же самая настоящая провокация...

Он едва успел затолкать собственное мокрое барахлишко подальше под кровать, как девчонка пришла в себя и устроила истерику. Пришлось соврать, что она сама к нему явилась, без спросу. Пришла и давай приставать. Про приставать – это он уже исключительно из вредности сказал, чтобы дезориентировать ее окончательно. Ну, конечно, где это видано, чтобы такая красотка домогалась какого-то там этнографа! Такая красотка не про его честь. Да и на кой черт она ему сдалась!

А потом в поместье появился этот татарский хрен, Алевтинин муж, и Гришаев очень многое о себе узнал. Особенно когда понял, что новоявленный муж творит со своей молодой женой. Хрен оказался настоящим садистом, патологическим, неизлечимым. А эта дуреха вместо того, чтобы заорать, позвать на помощь, молчала, умывалась кровавыми слезами и молчала.

Наверное, впервые в жизни Гришаев потерял самоконтроль. А какой, к чертям собачьим, контроль, когда этот выродок ее на ремни резал?! Хрену досталось так, что следующий раз неповадно будет беспомощных женщин обижать, – это хорошо. Плохо другое – плохо, что Алевтина видела, каким именно, слишком уж радикальным для простого этнографа способом он расправлялся с ее муженьком. Ох, не избежать теперь ненужных расспросов...

Насчет расспросов он не ошибся. Выкручиваться пришлось на ходу, стараясь не смотреть на ее живот и голые ноги, вообще стараясь смотреть на нее поменьше – от греха подальше. Ошибся он с приоритетами. Оказывается, главное в его работе не профессионализм, а отсутствие личной заинтересованности, отстраненность от проблем клиента. С этой... с Алевтиной оставаться незаинтересованным никак не получалось. Как-то незаметно, исподволь, у нее получилось втянуть его в свой ближний круг, превратить в преданного сторожевого пса. То есть сторожевым псом он и до этого был, но исключительно по долгу службы, а теперь вот... не поймешь, что с ним творится.