Карина Демина - Невеста

– Знаешь… вот когда выберемся отсюда… я куплю такую штуку… сетку железную… которой на кухне котлы чистят.

Бледно-голубой глаз смотрит с подозрением…

– Сажу отскребает хорошо…

…и возмущением.

– …буду по праздникам твою чешую начищать. А потом воском и тряпочкой…

Оден фыркнул, и гибкий хвост оплел ноги, дернул меня, опрокидывая на спину, на мягкую пятипалую лапу.

– Ну… ну если тебе жир больше нравится, с жиром она блестеть будет…

Договорить мне не позволили.

– Не надо меня облизывать! Не…

И собаки умеют смеяться.

– Оден… – Все же нам пора идти дальше. Я забираюсь на спину, ложусь, обнимаю его. – Мне страшно от мысли, что тебя могло бы не быть…

Оборачивается.

Ну да, самое время для глупостей.

– Я люблю тебя. Очень.

Говорю тихо, но у этого пса хороший слух.

След от перехода стереть не выйдет. Да и глупо это.

Виттар постоял внизу, открыл входную дверь, впуская на порог осенний дождь. Вода собиралась в ладонях и была кисловатой на вкус. Но умылся, и полегчало.

Стальной Король будет разочарован, но угрызений совести Виттар не ощущал.

Страха тоже.

Он подымался по лестнице, насвистывая веселую песенку, которая засела в голове еще с лихих, довоенных времен. И чувствовал себя превосходно.

– Если вы думаете, что вам это сойдет с рук, – старуха стояла на вершине лестницы, грозная, как старая горгулья из королевского парка, – то глубоко ошибаетесь. Я не собираюсь молчать.

– Хорошо.

Ее узкие сухие пальцы вцепились в дубовую балясину, не пальцы – когти. Вырвет и, захлопав черноткаными крыльями, поднимется в воздух с визгом и скрежетом. Виттар тряхнул головой, избавляясь от наваждения.

Горгулья? Да нет, просто стерва.

Обыкновенная.

– Ваш брат должен был…

– Не вам. – Виттар поднялся и теперь смотрел на старуху сверху вниз. – Вам он точно ничего не должен.

Кто она?

Уже никто. А раньше? До падения рода?

Супруга Атрума? Нет, старовата. Мать? Или тетка? Из ближней родни явно, хотя старость и злость, постоянная, разъедавшая изнутри, исказили черты ее лица. Теперь же в них проглядывало безумие, такое знакомое… такое заразное.

– Кем тебе приходился мальчишка? – Виттар коснулся старушечьей шеи не без брезгливости, скорее отдавая себе отчет, что должен это сделать.

Светлые глаза полыхнули яростью.

– Сыном.

– Лжешь.

– Думаешь, я так стара? – Она оттолкнула руку Виттара. – Это горе меня состарило до времени… горе и муж мой, кобель брехливый. Только и мог, что девок валять…

Значит, ревность.

И обида.

– Что с тобой случилось?

– Почему я должна говорить об этом?

– Не должна, – согласился Виттар. – Но тогда ты просто умрешь, и никто ничего не узнает. Тебе ведь будет обидно, верно? Ты так давно ненавидишь, что эта ненависть неспособна замолчать.

Она оскалилась и зарычала.

– Или мне позволишь? Как твое имя… ты говорила, но я запамятовал.

– Эдганг.

– Эдганг из рода Лунного Железа. Кем ты была? Той, кто стоит на вершине? Отец – райгрэ… наверное, он ждал наследника, а родилась ты. Какое разочарование… но ты старалась доказать, что в тебе не зря течет его кровь. Снова и снова…

– Мои братья появлялись на свет мертвыми. Посмотрим, что скажешь ты, когда твоя потаскуха разродится мертворожденным. – Ее слюна упала на ладонь Виттара, и он торопливо вытер руку, опасаясь не то яда, не то проклятия. – А то и не разродится. Моя матушка сошла в могилу, так и не сумев справиться… с десятым? Или с одиннадцатым? Не помню уже. – Эдганг улыбалась так, словно говорила о чудеснейшем событии.

– И осталась лишь ты.

Сколько из ее братьев действительно рождены были мертвыми? А сколькие умерли в первые дни? Младенцы часто уходят. И эта обыкновенная в общем-то мысль вдруг кольнула под самое сердце.

Его ребенок выживет. И с Торой ничего не случится.

– Осталась лишь я, – эхом ответила Эдганг. – Дочь. Чистая кровь. Сильная кровь.

Бесплодная, как равнина у Каменного лога.

– И отец подобрал жениха. – Виттар продолжил чужую историю.

Из близкой родни. Кузена? Или еще ближе, родного, пусть и наполовину?

– Он моложе тебя был, верно?

Эдганг попыталась отодвинуться, но Виттар перехватил тонкую руку. Хрупкую. Достаточно сдавить, и кость хрустнет.

– На десять лет. – Она не подала виду, что испытывает боль. Или свыклась? Вряд ли ей легко жилось в доме, который вдруг перестал быть родным. – Он забрал все… он и его братец. Решили, что раз я женщина, то ни на что не способна.

– А на что ты была способна, кроме ненависти?

Отвернулась.

– Ты его презирала уже потому, что он получил твое наследство. Твой дом. Твои земли. Тебя саму… получил и отвернулся. Так? Ты была слишком стара для него. Нет, он появлялся, исполнял супружеский долг, потому что желал наследника, но… ты была бесплодна, как твоя мать.

Рванулась. Зашипела. Выбросила руку, готовая впиться в лицо острыми когтями. И живое железо, отзываясь, выпустило иглы.

– Скажи, тебе не виделось в этом… возмездие? – шепотом спросил Виттар, наклонившись к самому уху. – Ты терпела… долго… пока однажды не поняла, что беременна. Что ты испытала? Радость? Восторг? Или предвкушение? Твой сын, твоя кровь, достойный наследник… ты его воспитывала, верно?

– Он был слабым… – голосок вдруг сделался хнычущим, жалким, – таким слабым… я боялась, что он умрет…

И Атрум не сумел отобрать ребенка у жены.

Смирился.

– Он рос, а ты рассказывала ему свои сказки о чистой крови… о том, что лишь он достоин встать во главе рода, возвысить его… А потом твой сын отправился в Каменный лог.

И не сумел совладать с собственными желаниями. Они дорого обошлись мальчишке.

– И все рухнуло, верно? Твой муж отвернулся от сына. А ты… что ты ему нашептывала?

– Все из-за твоей шлюшки… жаль, что она не сдохла… – Эдганг заглянула в глаза, снизу вверх, с нежностью, которая была такой искренней. – Мой мальчик горевал… она все испортила тогда. И снова. Он собирался воевать, знаешь? – Положив левую руку на грудь Виттара, Эдганг задумчиво перебирала пуговицы на куртке. – Так хотел… чего ради? Я говорила, что в войнах нет смысла. Нужно ждать. Пусть глупцы погибают, а мудрые… мудрые будут жить и править.

Не мудрые – бешеные.

– И даже мой безмозглый муженек признал за мной правду… он всегда был трусом. И слабаком. Но после войны… о да, после этой войны открывались перспективы. А тут ты… и эта сука. Почему ты ее просто не отдал? Почему?!

Она взвизгнула и, ударив Виттара в грудь, не устояла сама, покачнулась, разворачиваясь к лестнице. И Виттар разжал руку.

Падала тихо.

Не женщина – груда тряпья. Спустившись к ней, Виттар заглянул в глаза:

– Ну и что осталось от твоего рода?

Девочка с белыми волосами.

Отец – Атрум. Мать – из младших домов. Скоротечный роман. И ребенок, которого невозможно оставить… хорошо, избавляться не стали, прислали, как водится, с серебряной ложкой.

Атрум принял.

– Вот. – Виттар достал нож и вложил его в руку. – Кажется, ты потеряла.

Захрипев, старуха попыталась отползти, и Виттар сдавил пальцами тонкую шею. Хрустнула громко.

Поднявшись, он переступил через тело, поднялся к себе и тщательно вымыл руки. Тора спала, обняв руками живот. Смешная.

И теплая.

Почему не отдал? Не захотел.

– Ты? – Тора перевернулась на спину.

– Я.

– Что случилось?

– Ничего… завтра случится.

Тело найдут утром. Падение с лестницы… несчастный случай… старые лестницы старых домов видели множество несчастных случаев.

– Торхилд… – Виттар любовался узором из теней на коже жены, – что мне сделать, чтобы ты была счастлива?

Пока еще есть время.

Она щурится, зевает и, забираясь под руку, бормочет:

– Поцелуй. И завтра тоже.

Каменный лог… та же равнина, но в черных траурных тонах. И кольцо из скал, что подымались отвесными стенами. Крепость? Похоже.

Но ворота открыты.

Оден ступает медленно, не потому, что устал, хотя устал, конечно. Но он прислушивается, принюхивается к сухому ветру, пытаясь уловить тот самый опасный запах, который остановит нас.

– На этих землях нет закона иного, нежели закон первородной жилы. – Существо, казавшееся мне камнем, поднялось. – Вас никто не остановит.

Оно не было псом, как не было и человеком.

В нем перемешались обе сути. Тело, излишне длинное, худое, выглядело нелепым. Собачья голова, но с лицом, не мордой. Широкие плечи и бочкообразная, с длинным килем, грудь. Руки вывернуты. Позвоночник изогнут, как у борзой, и кажется, что существо лишь ненадолго поднялось на задние лапы. Ему неудобно стоять.

Но оно терпит.

Странно, что я не испытывала страха.

Оден лег, позволяя мне сойти, и я с трудом удержалась на ногах – мышцы от долгой скачки затекли. Да и сам Оден возвращался с трудом. Минуты полторы он стоял на четвереньках, пока я не догадалась сунуть флягу с водой.