Карина Демина - Невеста

До ста.

До тысячи. А потом от тысячи – обратно… я засыпаю все-таки, а просыпаюсь, когда лица касается что-то мокрое и холодное.

– Тише, радость моя. – Широкая ладонь зажимает мне рот. – Тише, это я…

Оден подхватывает меня на руки и прижимает к себе. Он вымок до нитки, с волос капает, с рукавов, а ботинки наверняка грязные.

– Ты…

Я цепляюсь за шею, трогаю лицо, а он ловит пальцы губами:

– Я… я же говорил, что вернусь за тобой.

Наверное, я смеюсь слишком громко, и Оден, пытаясь унять этот смех, целует. А потом садится прямо на ковер и все-таки выпускает меня.

– Эйо, выслушай, пожалуйста. Это очень важно.

Слушаю. Сажусь рядом, держусь за руку, чувствую себя совершенно счастливой.

– К сожалению, король все еще склонен считать наш брак недействительным. Он не скреплен жилой, что оставляет правителю возможность связать меня с… другой невестой. Даже без моего на то согласия. Поэтому у нас два варианта. – Он выдохнул и отжал левой рукой волосы. – Первый – отправиться за Перевал. Возможно, что и дальше. Нам придется скрываться всю оставшуюся жизнь. Наши дети, если таковые появятся, вряд ли будут признаны родом. К тому же высока вероятность, что рано или поздно нас найдут.

Снова дорога?

И редкие остановки в безымянных городках?

Порой письма для Брокка… и то их небезопасно будет писать.

Брокку придется докладывать об этих письмах. А незнание его добьет.

Жизнь, лишенная равновесия. Но все-таки вместе.

– А второй вариант?

– Есть кое-что, что стоит выше короля. Предвечная жила. Она будит живое железо… или убивает носителя. А еще, оказывается, способна связать две нити в одну. Это тоже своего рода ритуал… и даже у короля не получится перешагнуть через него.

Предвечная жила? Это означает…

– Каменный лог, моя радость. – Оден выпускает мою руку. – Сейчас сила лозы молчит… и это хороший шанс. Полукровки… те, которые люди, почти всегда выживают. Они слышат зов, но не так, чтобы не суметь воспротивиться ему…

Дед говорил про Каменный лог.

А мама отказалась и думать.

Слишком опасно.

Там огонь. Лава. И жар, который способен сжечь до костей.

– Эйо, я не хочу лгать. Есть вероятность, что ты… мы погибнем.

Оден уйдет за мной.

Бежать.

Остаться и рискнуть. И что мне выбрать? Я думаю… и не могу придумать.

А Оден вздыхает и признается:

– Вообще-то есть и третий вариант. – Он обнимает себя. – Твой брат… настаивает на нем.

Но этот вариант Одену совершенно не по вкусу. И говорит он лишь потому, что обещал сказать.

– Отступить. Ты останешься с Брокком. Он любит тебя и сделает все, чтобы ты была счастлива. Подумай, Эйо. Я не хочу тебя отпускать, мне довольно сложно даже представить это. Но если ты сочтешь, что без меня тебе будет лучше, я уйду.

– Не сочту.

– За ослушание меня накажут. Возможно, объявят сумасшедшим. Возможно – изменником. В лучшем случае сошлют на неопределенный срок…

– Карпов разводить?

Подвинувшись ближе, я стала расстегивать пуговицы на куртке.

Еще простынет, герой мокрый.

– Вроде того. Эйо, ты имеешь право выбирать. Сейчас у тебя есть дом. Семья. И спокойная жизнь, которую ты хотела. Со мной ты рискуешь лишиться всего.

Куртку стягиваю и рубашку тоже.

– То есть если я не захочу…

– Я уйду. И не буду тебя больше беспокоить.

– Женишься на…

– На ком скажут, на том и женюсь. Мне будет все равно… когда-то я умел жить по правилам. Полагаю, научусь снова.

Говорит и скалится. В волосах прорезались колючки живого железа.

– Оден… мы спешим, да?

– Да.

– Сильно спешим?

Я рисую на его коже каплями дождя. И Оден выдыхает. Он и вправду думал, что я отступлюсь? Да, у меня есть дом. И Брокк, который наверняка переживает… но он тоже позволил выбрать, пусть и предложил увезти за Перевал.

И я выбрала.

Наверное, еще в том безымянном городишке, площадь которого хочу забыть.

– Ты замерз… надо согреться. И вообще я соскучилась… а у тебя сапоги грязные…

– Я тебе цветы принес. – Он вытаскивает из кармана куртки мятый букет поздних незабудок. И бедные цветы высыпаются из рук.

На ковер.

И на кровать… места там для двоих не хватает.

Наверное, мы действительно спешим. Но я хватаюсь за Одена, пытаясь убедить себя, что он есть. И не исчезнет… и у нас все получится, а значит, время будет: целая жизнь на двоих.

Что было дальше?

Побег.

Записка, оставленная для Брокка. Я знаю, что он поймет. И обещаю вернуться, потому что он мне тоже нужен, и не меньше, чем Оден. Иначе только.

Семья должна быть большой.

Оден ждет, с трудом удерживаясь от того, чтобы не заглянуть за плечо, фыркает и вздыхает.

Мы спешим.

Как дети, право слово, но мне хочется сегодня быть ребенком. И осень, попридержав дождь, продляет сказку. Оден выбирается через окно, а меня снимает с подоконника.

– Здесь грязно, – ворчит он, когда я пытаюсь вырваться из объятий. – И мокро.

Серая трава. Под ногами хлюпает черная жижа. Опавшие листья сплетаются длинными черенками в плотный скользкий ковер. Скроет ли он следы?

Брокк не станет искать меня… слишком активно.

Мы пробираемся вдоль колоннады осклизлых тополей, и белесые статуи смотрят мне вслед. Одобряют? Негодуют? Или жаждут избавиться от чужаков, чтобы вернуться в умиротворяющее спокойствие ночи?

За оградой Оден останавливается.

– Держись крепче, – просит он, – и глаза закрой.

Ненавижу порталы. И этот какой-то особенно мерзкий, я чувствую буквально, как пространство сминает меня…

– Тише, радость моя, все закончилось, дыши…

Дышу.

Пытаюсь.

Захлебываюсь слюной… хочу сказать, что ненавижу порталы, но…

– У меня с ними никогда толком не ладилось, – признается Оден, вытирая мне нос платком. Кружевным. С монограммой. К батисту прилипли лепестки незабудок.

Кажется, я смеюсь.

– Мы… мы на месте? – Смех до слез в глазах – наверное, на истерику похоже. – Скажи, что порталов больше не будет.

– Порталов больше не будет. – Мой муж убирает платок в нагрудный карман и, сняв куртку, аккуратно вешает на сук низкого кривоватого дерева. – Мертвая зона. Дальше пойдем пешком… я пойду, а ты поедешь. Отвернись.

Еще чего. Когда это он таким стеснительным успел стать?

– Я буду перекидываться. – Рубашку Оден складывает. – А это не самое приятное зрелище.

И все-таки когда живое железо разрывает кожу, я касаюсь острых шипов.

Приятное? Пожалуй, он прав, в этом нет красоты, но… эхо чужой силы оглушает, словно сама земля подымается на его зов. Я узнаю фигуры из старого тренировочного зала, куда Брокк все-таки заглядывает, пусть и думает, что тайком.

Человек.

Пограничье.

Пес.

Нынешний – огромен. Страшен? Возможно. Грозен. Он отливает золотом, тем самым, красным, которое дает родовая жила. И я, преодолев робость, все же протягиваю руку. Смотрю ему в глаза, снизу вверх, и вижу в них себя же.

А еще луну, острую, как его когти.

– Ты… чудо.

И улыбаться пес умеет.

Он очень осторожно касается носом раскрытой ладони и выдыхает, жаром окутывая кожу. А потом проводит по запястью шершавым языком.

– Покатаешь, да?

Трясет гривой, и острые иглы с шелестом трутся друг о друга. Оден ложится на землю и выставляет лапу, чтобы мне удобней было забираться. Встает аккуратно и ступает поначалу робко, то и дело оглядываясь. Но постепенно уверяется, что я не собираюсь с него падать.

И шаг ускоряет.

А потом еще… и еще…

Ветер, спохватившись, силится догнать, и сам воздух становится плотным, заставляет меня пригибаться, цепляясь за шею золотого пса.

Мы летим…

А ночь длится, пока не прорывается розовыми пятнами рассвета. И только тогда Оден останавливается. Он ссаживает меня, и я понимаю, что еще немного – и сама бы свалилась.

И падаю… но меня заставляют подняться.

Ходить по какой-то поляне, поросшей бурым волглым лишайником. Приседать. И руки греют дыханием. Щеки и шею тоже.

А когда я согреваюсь, путь продолжается.

Равнина. Красный камень. Черный камень. Белые полосы мха, который даже под дождем оставался сухим. Редкие деревья, давным-давно умершие, но оставшиеся стоять. Корни их глубоко ушли в базальт, а вывернутые ветви истекали смолой.

Жар.

Чем дальше, тем сильней.

И снова остановка. Я знаю, что должна ходить, и послушно делаю круг по поляне. Мох скрипит под ногами. А Оден ложится и дышит, вывалив из пасти золотой язык.

– Ты в порядке? – Я не знаю, что делать. – Пить хочешь?

У меня две фляги.

А этот упрямец качает головой. Пить он хочет, но думает, что воды мало и мне она нужней.

– Если ты станешь человеком, то…

Снова качает.

– Нельзя?

Кивок.

– Найдут?

Я провожу по носу, по колючей чешуе, и Оден жмурится, запрокидывает голову, подставляя шею. Здесь чешуя мягче. Относительно. Мои ногти скребут по ней с преотвратным звуком, но ему, похоже, нравится.