Владимир Васильев - Терпи, поэт!

Ты прости мне молчание, Глаша,

Как простил коллектив и жена…

Не хочу пробавляться стишком,

А поэмы – елей и скучища.

Лучше в кухне картошку почищу

И в пюре разобью молотком.

О Грузия, – нам слезы вытирая

ты – русской музы колыбель вторая.

О Грузии забыв неосторожно,

в России быть поэтом невозможно.

Е. Евтушенко

Между городом "Да" и городом "Нет"

Ходит поезд… Хочу взять на поезд билет.

Ведь на поезде том сквозь миры и века

Едут мэтры, бессмертные наверняка.

Лезу к кассе. Дымит перегаром толпа -

Стало быть, рукотворною будет тропа.

Сладу голос истошный, похоже, что женский:

"Как же я? Мы с тобою дружили ведь, Женька!"

Дружба дружбой… Пора понимать это, крошка,

Утешайся моею ольховой серёжкой.

И в аду, и в раю, наяву и во сне

Думай, помни, страдай и пиши обо мне.

А пока не мешай. Чью-то песню угробив,

Возле кассы уже ошавается Роберт,

Слышу – ямбом картавым отчаянно шпарит,

Будто здесь он стоит за какого-то парня.

Чую – этот пробьётся, чудес не бывает,

Ведь не зря он везде и всегда успевает.

Да и этот – грузин обрусевший, Андрей -

Обучает какую-то женщину: "Бей!

Бей их, милая, бей! По мордасам! – кричит, -

Это всё не поэты, а сплошь рифмачи!

Мне Борис Леонидыч место занял в купе!

А я должен торчать в этой гнусной толпе?!

Бей их, женщина, бей! Под церквей благовест -

На Руси есть поэты, пока женщины есть!"

Да… И этот пролезет, пробьётся, взойдёт,

Он с Ахматовой вместе встречая Новый год…

Слышен цокот копыт – на коне по толпе

Гордо едет Расул, как по горной тропе.

"Два билета, – кричит, – Для коня и меня,

У меня в этом поезде едет родня!

Да не скажет никто, что я горец плохой:

Переводчиков всех забираю с собой.

Но, поскольку я чту аксакалов закон -

Им билеты, пожалуйста, в общий вагон."

Гей, славяне! – подумал я, – Чёрт побери!.

Ведь от кассы меня оттесняют к двери.

Да неужто я буду топтаться у стенки,

Как какой-то Самойлов, Горбовский, Ваншенкин?

Зря я что ли корпел да из коей вон лез,

Чтоб создать на века свою Братскую ГЭС?!

Да неужто моё вдохновенное слово

Вдохновило на подвиг лишь А.Иванова?…

Кстати, вот он и сам, не один – полтора,

Всех кусает подряд, нетерпеньем горя.

Александром Вторым рвётся он на престол,

На Матюшкина-Герке особенно зол:

Мало, что Александр и фамилией вышел,

Он ещё и пародии здорово пишет.

И добавлю ещё, справедливости ради:

Как и все Александры, живёт в Ленинграде.

Но в сторону шутки, н снежесть, и свежность,

Я нежен, когда не мешает те нежность.

Сегодня сегодняшность – главный закон,

И выбор один: или я, и ли он -

Какой-нибудь щустрый пострел-рифмоплёт,

Который в толкучке меня обойдёт…

Я жму на педали, ногами творю,

И с классиком всяким на ты говорю.

И вот я у цели! Кассиру кричу:

"Скорее билет мне! Шедевром плачу!"

Кассир мне ответил, величье храня:

"Шедевры не деньги – их стыдно менять.

Народом Высоцкому выдан билет,

А ты пока жив, так живи, как поэт."

Потом, усмехнувшись, сказал: "Не спеши!

А лучшую строчку душой напиши."

Смотрю свысока на его словеса:

Билеты налево – и песенка вся.

Я вижу насквозь этот гнусный народ:

Ух если не сразу – помногу берёт…

Я достаю из кармана "Самтрест" -

Он место находит всегда, где нет мест.

Кассир улыбнулся, билет оторвал

И вслед поцелуй мне воздушный послал.

То-то же!.. Эй, голытьба, р-разойдися!

Гляжу на билет, а билет на Тбилиси…

О, как меня встречали на вокзале!

За руки брали и за ноги брали,

"Да здравствует?" по-своему кричали

И памятник поставить обещали.

(Ведь за последних два десятка лет

В России я – единственный Поэт.)

О, генацвале, где ж вы раньше были?

От ваших криков вырастают крылья!

Пошлите, боги, мудрому кассиру

Бутылку водки и кусочек сыру…

В Тбилиси есть особенная прелесть:

Работу здесь всегда находит челюсть,

Здесь для талантов все пути открыты,

Здесь овцы сладки и поэты сыты.

Здесь захожу я, как в библиотеку,

В Самтрестовскую винотеку,

Где мудро человеческие мысли

Хранят в бутылках, чтобы не прокисли:

В стекле, под плесенью, залиты сургучом…

Когда-нибудь узнают – кто почём…

Мне каждая из тысячи бутылок

Напоминает чей-нибудь затылок:

Как ни верти вместилище винца -

Без этикетки нет на нём лица.

В Тбилиси есть особенная прелесть,

Московская пред ней бледнеет прежнесть.

Вот, например, скажу я: "Трынди-брынди…" *

И в вечность погружаюсь на Мтацминде.

Мтацминда вырастает над Парнасом,

И Феб идёт послушно в свинопасы.

А я, как демон, возношусь над миром

Его надеждой, радостью, кумиром.

Сияет солнце лысиною божьей,

И с высоты я вижу – мне всё можно!

(Уж если я за что себе и нравлюсь,

Так ни за что другое, а за наглость,)

Галактиона подзываю знаком:

А ну скачи за Борей Пастернаком,

И по дороге Пушкина Сашулю

Ко мне зови, и мы распишем пулю…

Сидим, играем, козырями бубны,

Вдруг слышим – кто-то бьёт усердно в бубен,

И голос очень жалостно срывает,

Кричит, сердешный, даже подвывает:

«Я подкидыш твой, я подкидыш!

Что ты, Грузия, мне подкинешь?

Все мя бросили, все отринули,

Ты пожалуй мя шкурой тигриною!»

«Ах ты, господи Иисусе!

Не зван – не суйся!»

О, как мне эта песенка знакома:

Её в Москве я слышал возле дома,

Но только помню – там с не меньшей силой

Её же пели громко о России.

И сам я пел, пацан, средь бела дня:

"Граждане! Послушайте меня!"

Граждане послушали немного

И пошли опять своей дорогой.

В отечестве любом до чёрта нищих,

И каждый своего кусочка ищет,

А самый умный ищет кровной связи

Хоть с кем-нибудь в Крыму иль на Кавказе.

Поэтому я здесь… И не один:

Кто посмелей сегодня – тот грузин.

Как говорит Андро Вознесешвили,

Оне средь генов царских прежде были.

Но с октября семнадцатого года

Боялись гнева чёрного народа

И очень гордо в тряпочку молчали -

От чьих опасных генов их зачали.

Теперь пора, теперь, пожалуй, можно -

В России быть поэтом невозможно.

А Грузия, нам сопли вытирая,

Даст соску и пелёнки постирает.

(И Грузии нужны, конечно, дети

Со связями в Москве и Моссовете.)

Нам в жизни, как в любом серьёзном деле,

Полезны запасные колыбели…

____________________

* "Трынди-брынди" – непереводимый крик души

…А мне в Москве, под шум ночной метели,

Всё снятся складки матери-земли…

… Ты, родина, мне даришь вдохновенье:

Не я пишу – ты пишешь этот стих,,.

Мамед Исмаил (пер. А. Кушнера)

В наш грустный век в горах Азербайджана

Каракулевый бродит воротник.

Хочу поцеловать того барана,

В котором зреет мой родной шашлык.

Истосковался без него в Москве:

Одни дубы – ни одного барана.

Никто не скажет задушевно "Ме-е-е",

И не разбудит на работу рано.

Без родины, как за столом без рук,

Останешься и мрачным я голодным:

Ни тост сказать, ни приподнять курдюк,

И ни прорваться к славе всенародной.

О Родина! Работай за меня!

Стихи писать я без тебя не смею.

С тобой я – бог кавказского огня!

С тобой пою, а без тебя лишь блею.

… Близ скольких красавиц,

чьи губы кок лая,

Ещё не пылал от Желаний!…

…Куда ни поеду – накрыт дастархан,

Мерцающий хауз, как полный стакан,..

…И всё это близко и дорого так,

Что словом сказать невозможно."

Миртемир (пер* А.Наумова)

С пелёнок помню: снился сладкий сон.

Меня ласкал красавиц юных сонм.

В экстазе я свои пелёнки рвал!

Не понимал чего – но уж желал.

Теперь я знаменит и стар, и сед,

Издатель мне сказать не смеет "нет".

Но всех красавиц, губы чьи как лал,

Как ни старался – не пережелал.

О Родина! – Огромный дастархан.

В любой дыре найдётся ресторан.

В него войду я, от желанья пьян,

И выпью хауз водки, как стакан.

И поищу о Родине слова!