Роберта Джеллис - Гобелены грез

Беда в том, что Хью до сих пор не перестал думать о себе, как о Лайкорне. Он носит теперь имя Ратссонов но ведь это по линии матери, как будто он до сих пор считается незаконнорожденным. Хью должен называть себя по отцу. Одрис взволнованно вздохнула, когда эта мысль пришла ей в голову. Как же она раньше не додумалась связать все воедино. Леди Мод известно, кем был Кенорн, и что с ним случилось. Хью необходимо свести с леди Мод… Одрис нетерпеливо глянула на Эрика, но тот продолжал невозмутимо сосать молоко, и отнять у него грудь значило подвергнуть свои барабанные перепонки серьезному испытанию. Вынужденное бездействие позволило ей подумать кое о чем ином. Она считает, что Кенорн состоял в родстве с Лайонелом, а что, если это не так? Что, если во всей этой истории заключено нечто, что может навлечь позор на голову мужа. Не этим ли объясняются страдания несчастной леди Мод? Нет, будет лучше, если она сама сначала поговорит с Мод, и лишь затем решит, как поступать далее.

Эрик вздохнул, в последний раз сдавил ручонками материнскую грудь и выпустил сосок изо рта. Одрис приподняла сына выше, дожидаясь, пока он отрыгнет воздух, проглоченный с молоком. Она продолжала укачивать малыша на руках некоторое время, затем, когда головка ребенка сонно откинулась, тихонько передала его Фрите и спустилась в трапезную.

К немалому ее разочарованию леди Мод там не оказалось — она, как выяснилось, попросилась в Хексем, и леди Эдит предоставила ей возможность туда поехать. Хью поблизости тоже не было. Он пребывал в прекрасном настроении, потому, быть может, что леди Мод на этот раз не путалась у него под ногами.

Одрис знала, как болезненно воспринимает муж любые намеки на состояние своего здоровья — ему казалось, что выздоровление идет слишком уж медленно, поэтому после трапезы Одрис чуточку схитрила, заманив его в сад. Намерения ее были самыми невинными: она хотела, чтобы он отвлекся от всех прочих забот и хотя бы немного отдохнул. Как-то так получилось, что супруги оказались у местечка, навевавшего весьма щекотливые воспоминания — уединенной травянистой полянки, на которой они внезапно и неожиданно для них обоих занялись любовью, когда Хью, доставив Тарстена в Роксбург, вернулся в Джернейв. Одрис едва заикнулась: "А помнишь… ", как Хью продемонстрировал, что помнит то, что было, более чем хорошо. Он приласкал ее как бы в шутку, она ответила столь же шаловливой лаской, ожидая, что этим все и закончится, однако, когда взаимные ласки начали с каждой секундой приобретать все большую интенсивность и страстность, гипотетическая судьба Джернейва показалась ей гораздо менее важной, чем то, что происходило теперь между ними, и они, полуобнажив друг друга, с таким пылом предались любовной игре, словно в их распоряжении не было супружеского ложа, на котором они могли заниматься тем же самым сколько и когда угодно. А затем уже поздно стало идти на попятную, кроме того, возможность оказаться захваченными врасплох кем-то из челяди придавала происходившему пикантную остроту, и они довели до счастливого конца столь увлекательное и сладостное предприятие, а потом, радостно расхохотавшись, слегка смущенные, но очень счастливые, наскоро оправив одежды, так и остались лежать на траве, сжимая друг друга в объятиях.

Через пару минут Хью, для которого даже столь приятный труд был все еще изнурительным, задремал, положив голову на бедро жены. Одрис тоже отдыхала, оперевшись спиной на скамью — ту самую, на которой они некогда сидели рядышком, когда дядя, незаметно подкравшись, перепугал их чуть ли не до смерти. Она уже не плакала всякий раз, когда думала о сэре Оливере, и теперь лишь подняла голову и обвела грустным взглядом окрестности, но тут же насторожилась и громким шепотом приказала:

— Стой!

И затем мягче, но с такой силой в голосе, что этому невозможно было не повиноваться, произнесла:

— Идите сюда.

Из-за розовых кустов, отгораживавших полянку от остального сада, медленно вышла леди Мод.

— Простите меня, — сказала она. — Я не собиралась подглядывать за вами, но… — ее губы дрогнули. — Я тоже хотела когда-то того же самого: любить мужа и вместе с ним радоваться жизни. Кенорн…

— Это Хью, а не Кенорн, — твердо сказала Одрис, покосившись на мужа — не разбудили ли его разговором. Хью, однако, спокойно спал — его тело расслабилось в блаженном покое, голова повернулась лицом к ее животу, дыхание оставалось ровным и спокойным.

— Нет, — сказала леди Мод. Она не сводила глаз с Хью и по щекам ее текли слезы. — Я говорю о Кенорне — отце вашего мужа. Я хотела выйти замуж за него, а не за Лайонела. Кенорн был совершенно не похож на других Хьюгов. Он всегда улыбался и был добр… он был так добр со мной, когда я впервые появилась там — мне было тогда всего тринадцать, и я была перепугана до смерти, — ее губы вдруг поджались, и она раздраженно смахнула ладонью слезы с лица. — И когда он отказался жениться на мне, я тоже думала, что он пожалел меня — ведь я была так молода… Но ошиблась — у него была другая женщина.

Одрис не обратила внимания на сердитое замечание Мод. Она напряженно размышляла, пытаясь сопоставить то, что только что узнала о Кенорне, с тем, что знала о нем раньше. Кенорну предлагали жениться на леди Мод, а ведь первыми, как правило, женят старших сыновей.

— Присядьте рядом, — приказала Одрис рукой Мод и подождала, пока та уселась на траву: лицом к ней, но в некотором удалении. — Так, стало быть, сэр Кенорн, отец Хью, был старшим братом сэра Лайонела? — спросила она.

— Да, старшим. И у меня было богатое приданое, намного богаче, чем у той, другой женщины.

Итак, замок действительно принадлежит Хью. Отметив это, Одрис тут же задумалась об ином — на этот раз горечь, прозвучавшая в голосе собеседницы, не ускользнула от ее внимания, и она решила попытаться утешить несчастную женщину и, быть может, убедить ее более спокойно относиться к Хью.

— Все это давно в прошлом, — сказала она. — Было и прошло, и вам теперь лучше забыть об этом. Я понимаю, Хью оказался настолько похожим на отца, что вызвало у вас печальные воспоминания. Отвлекитесь от них, попытайтесь взглянуть на Хью непредвзято, и я уверена — вы его полюбите. Вот увидите, он очень обрадуется, когда узнает, что…

— Нет! — содрогнувшись с головы до ног, воскликнула Мод. — Он должен ненавидеть меня!

Одрис вспомнила, что слышала то же самое от леди Мод, когда пыталась успокоить ее в Хьюге.

— Миледи, — взмолилась она, — вы сами страдаете и заставляете страдать моего бедного Хью. Попытайтесь поверить, что бы там ни случилось в прошлом, Хью не станет…

— Нет, — повторила леди Мод, ее глаза сузились и остекленели. — Вы не понимаете. Мы согрешили, надругались над ним и его отцом. Мы с Лайонелом. Мы ненавидели друг друга, но были накрепко связаны этим грехом и нагромоздившимися на него другими прегрешениями.