Наталья Павлищева - Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного

Почерк у записок одинаков – с одной буквой чуть больше остальных и немного смещенной в сторону точкой. Этот почерк совпадал с почерком одного из убитых.

Секретарь, доложивший великому визирю об убитых, не мог не обратить внимания на то, как побледнел Мехмед-паша. Оба убитых были венецианцами, с чего бы бледнеть паше? Неужели имел с ними какие-то дела?

Но когда через неделю пришло известие еще об одном венецианце, убитом в Кютахье, на груди которого нашли залитую кровью точно такую же записку, Мехмед-паша бросился к сестре султана.

Михримах-султан встретила нежданного гостя тревожно:

– Что случилось, Мехмед-паша?! Что-то с Повелителем?

– Нет, Михримах-султан, султан, хвала Аллаху, здоров. Мне нужно поговорить с вами о ваших делах.

– Если вы о гареме, то им будет управлять прекрасная Нурбану-султан. Я лишь занимаюсь делами Фонда своей матери.

– Фонд ни при чем, отпустите служанок, говорить будем наедине.

Михримах приподняла бровь, старательно изображая удивление. Слишком старательно, не стоило бы так. Это не укрылось от проницательного визиря.

– Михримах-султан, вам знакома эта фраза: «Знаешь за что»?

– Конечно, знакома.

Кажется, визирь такого не ожидал, на мгновение замер. А Михримах стоило усилий не выдать своего удовлетворения его замешательством.

– Как она звучит по-арабски?

Михримах произнесла, пожав плечами.

– Разве вы не знаете арабский? У вас нет переводчика?

Мехмед-паша уже взял себя в руки.

– Вы написали те записки?

– Какие записки, паша, говорите прямо, вы задаете слишком странные вопросы.

Его глаза сузились, как у хищника перед броском, но Михримах выдержала взгляд. Мехмед-паша не стал дольше разговаривать, он лишь склонил голову, прощаясь (все же перед ним принцесса), и шагнул к двери. Шагнул и замер, потому что его догнал тихий, спокойный голос Михримах:

– Паша, я наказала убийц своего мужа. Больше никого наказывать не стану, это не мое дело. Смерти не боюсь, но если что-то случится со мной, моей дочерью или внуками, очень многие узнают и о вине тех, о ком мы молчим.

И снова паша только кивнул. О чем здесь говорить?

Шел от принцессы и думал о том, что Михримах была бы куда лучшим султаном, чем тот, что сидит на троне, и та, что надеется управлять гаремом. Но этой удивительной женщине Аллах не позволил стать Повелителем, женщины не правят миром с трона, сидеть на нем дозволялось только Хуррем Султан.

Великий визирь вдруг представил, что будет в гареме, когда власть в нем возьмет Нурбану-султан. На мгновение остановился и вдруг круто повернул в сторону султанских покоев Топкапы.

Султан мучился похмельем. Топкапы не его дворец в Манисе или Кютахье, там множество понимающих состояние хозяина слуг, готовых вместо шербета подать вино, но так, чтобы никто не догадался. Здесь не догадываются, целый день приходится ждать, чтобы вечером выпить, а потом с утра мучиться снова.

Селиму было плохо и от похмелья, и от тяжелых мыслей о собственной ответственности, и от отсутствия рядом женщин гарема. Повелитель называется, некому позаботиться, пока Нурбану не переехала, а та не торопится, видно, чтобы понял, как без нее плохо.

Что за вредная женщина, всегда умела им командовать!

Но Селиму и впрямь было плохо, не самому же распоряжаться всеми этими поварами, служанками, напоминать, чтобы принесли шербет или вино, приготовили хамам! В Кютахье это делала Нурбану, в Топкапы Михримах. Но Нурбану пока не приехала, а сестра удалилась в свой дом и от дел тоже. А тут еще этот великий визирь…

Селим поморщился от одного вида Мехмеда-паши, решать какие бы то ни было вопросы не хотелось. Доверил же все великому визирю, к чему спрашивать? Сразу махнул рукой:

– Решай сам. Как решишь, так и будет!

Соколлу откровенно изумился:

– Повелитель, я по поводу гарема…

Закончить фразу не успел, султан буквально замахал руками:

– Вот это уж сам! Без меня, без меня!

Не хватало ему с головной болью из-за похмелья мучиться еще и мигренью из-за гарема.

Мехмед-паша склонил голову.

– Как прикажете, Повелитель.

– Скажи, чтобы… вина принесли.

– Как прикажете…

Михримах очень удивилась второму за утро визиту великого визиря:

– Нашли настоящих виновников или решили препроводить меня в тюрьму, чтобы не сказала лишнего?

Не обращая внимания на ее колкость, Мехмед-паша сообщил:

– Повелитель желает, чтобы вы управляли гаремом.

На мгновение повисла тишина, два взгляда снова схлестнулись.

– Повелитель или вы?

– И я.

Михримах усмехнулась:

– Хотите держать меня на глазах?

Великий визирь остался спокоен:

– Хочу, чтобы в гареме был порядок и не пришлось заниматься еще и этим.

И снова повисло молчание.

– А… Нурбану-султан?

– У вас получится лучше.

– Хорошо…

– Михримах-султан, но если вы когда-нибудь…

Она не дала договорить, чем избавила визиря от нескольких неприятных мгновений.

– Мы же договорились.

Они ни о чем не договаривались, но бывает все понятно без слов.

Уже через час султану сообщили, что его покои в гаремной части дворца будут готовы к вечеру, а хамам вот-вот.

– Кто это приказал?

Евнух удивленно покосился на Повелителя:

– Михримах-султан, она же распоряжается в гареме.

Хорошо, что в отсутствие Нурбану Михримах взяла заботы о нем на себя, как и положено сестре. Могла бы и раньше.

Расслабленному и умиротворенному после хамама и опохмелки Селиму Мехмед-паша сообщил словно между прочим:

– Я передал ваш приказ Михримах-султан, чтобы приняла управление гаремом на себя.

Приняла управление… это, конечно, слишком, но ведь Нурбану пока нет… Ладно, пусть пока так… пока… а там посмотрим…

Селим очень не любил утруждать себя решением трудных вопросов. Приедет Нурбану, и женщины сами разберутся…

Михримах-султан управляла гаремом все восемь лет, которые ее брат Селим был султаном, и только после его смерти, когда в 1574 году двенадцатым султаном Османской империи стал Мурад, Нурбану, наконец, получила вожделенную власть валиде.

Мехмед-паша Соколлу был великим визирем и при Мураде до самой своей смерти в 1579 году. Он на полгода пережил Михримах, и за все это время у них не было споров, и они ни разу не вспомнили тот самый разговор о мести. Михримах прекрасно понимала, что убедить Селима в виновности его любимой жены Нурбану (султан женился на наложнице в 1571 году) не получится, а наказанием для венецианки стала ее собственная невестка – наложница Мурада Сафийе.

А еще Нурбану из-за откровенно провенецианской политики ненавидели генуэзцы, которыми та и была отравлена через девять лет после того, как исполнила свою мечту стать валиде.