Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня

— Мы с Улофом уже подписали акт о капитуляции и объявили праздник — а тут на скале послышались взрывы! Подумали, что Стромберг решил разбомбить Калин подчистую. Нет бы сидеть тихонько и ждать, когда флот Карла XII прорвёт осаду и придёт на помощь. Я даже зауважал вашего губернатора — глянь, не побоялся в одиночку выступить против русских пушек! А потом все поняли, что пуляют из древних гаубиц.

— Граф Стромберг открыл стрельбу по моему замку, это не связано с войной, — признался барон. — А что, королевский флот может прорвать осаду Калина?

— Ха-ха, даже не мечтайте, барон! На острове Смар стоит русский гарнизон — мышь не проскочит.

В голове Эрика шумело от крепкого вина, которым потчевал их русский генерал. Марта подливала в стаканы, а Меншиков без устали провозглашал тосты — да такие, за которые грех было не выпить. Вскоре все опьянели, несмотря на жирную закуску.

Меншиков продолжил рассказ:

— Я спросил Улофа, что там происходит? Он сказал, что понятия не имеет. Тогда его прелестная жёнушка поведала мне трагическую историю о мужской любви. Ох, и смелая девчонка бургомистерша! И на язык складная. Я аж прослезился, когда она живописала ваши злоключения. Как вас выгнали за ворота, как мои молодцы приняли вас за разведчиков и забросали бомбами, как вы лезли на башню по верёвке! Это уже городская легенда! Я приказал принести судебные бумаги и с удовольствием их почитал. То есть изучил для пользы дела. Бедного евнуха обвинили в содомии — какое уж тут удовольствие? Хотя хромой Клее знает толк в допросах, мда… — Меншиков оборвал себя и воскликнул, поднимая стакан: — Выпьем за то, чтобы наши судьи судили нас не по закону, а по совести!

Они чокнулись по русскому обычаю, закусили караваем, и генерал продолжил:

— И вот пока мы праздновали победу, откуда-то с небес послышалось пение ангела. Фрау Карлсон вытащила меня на площадь, а следом и остальные вышли. Мы ушам своим не поверили! Ах, как вы поёте, синьор Форти! Да вы хуже разрывной бомбы! Вся душа в клочья! Признаться, я зарыдал. Сначала, конечно, матерился, но потом — зарыдал. Да так сладко, как с двенадцати лет не плакал, когда Пётр Алексеевич меня взял.

— Очень приятно, что мои скромные таланты вызвали такую бурю в вашем организме, — вежливо заметил Маттео. — Это заслуга синьора Мазини.

Маэстро, блестя чёрными маслинами глаз, привстал и поклонился.

— Примите мою искреннюю благодарность, синьор Мазини, за ваши труды. Так вот! Я услышал ангельский голос и захотел познакомиться с героями, которые наплевали на закон, показали кукиш смерти, и теперь поют в осаждённой башне, пока их расстреливают из гаубиц. Фрау Карлсон помогла мне переодеться в солдатский мундир и тайком проводила к подножию замка. Не стоит нашему общему врагу знать, что я у вас в гостях.

— Фрау Карлсон внизу? — воскликнул Эрик. — Я хочу с ней выпить! Почему она не здесь?

— А как? У дамы такой живот! — Меншиков изобразил руками круг. — Она в окно не пролезет.

— Вы правы, генерал.

— И вот я с вами, мы пьём превосходное бордо-кларет, и у меня есть предложение: спускайтесь-ка вы вниз!

— Синьоры как раз собирались спускаться перед тем, как вы залезли, — сказал Эрик, глядя на Маттео.

— Правильное решение!

— Да, мы хотели просить у русского командования разрешения на проезд в Италию, — сказал Мазини.

— Вы хотите уехать в Италию? Но почему?!

— Потому что меня изгнали из города по приговору суда, — напомнил Маттео.

— Ах, какая ерунда! — Меншиков досадливо дёрнул плечом. — Я приказал уничтожить ваше дело, и его сожгли на площади. Я взял на память только одну бумажку — вижу, барон прибрал её себе.

— Прибрал, — подтвердил Эрик, который с первого взгляда узнал почерк доносчика.

Это был не Стромберг и, конечно, не Хелен.

— Я никуда вас не отпущу, дорогой синьор Форти! Хотите, Улоф и Клее на коленях попросят у вас прощения? — спросил генерал у Маттео. — Скажите, чего вы хотите? Потому что я хочу одного — чтобы ваш божественный голос никогда не покидал русский Калин! Просите денег, званий, почестей, женщин, ха-ха, мужчин — вы получите всё, что пожелаете!

Ошеломлённый Маттео лишь хлопал глазами:

— Зачем я вам?

— Не мне, а Петру Алексеевичу! Всей России! Здесь, на холме, я построю вам оперу роскошней, чем в Венеции. Вы станете придворным певцом и прославите Российскую Империю. Даже у курфюрста Баварского есть свой кастрат, почему бы и нам не завести? Соглашайтесь, синьор Форти!

— Я согласен, Александр Данилович! Конечно, согласен, — выпалил Маттео, не раздумывая.

Он согласен был и пирожками торговать, лишь бы не уезжать из Калина. Мазини поддержал ученика. И барон тоже поддержал: он понимал, что подле самого богатого и влиятельного человека Европы Маттео будет защищён и обласкан. Сам он не мог предложить любимому ни защиты, ни безопасности, ни даже кусочка хлеба.

Меньшиков забрал Маттео. И Мазини. И даже Марту с поварёнком: под смехотворным предлогом попросил одолжить на пару дней умелую кухарку. Эрик хотел отказать, да заметил, как смотрела на генерала неистовая Марта. Она уже удирала из дома за солдатом, и Эрик счёл за благо дать ей господское позволение на блуд.

Меншиков и Эрика бы забрал: «Присягните мне прямо сейчас, да и дело с концом», но барон отказался: «Я не могу предать родину».

Чума город пощадила. Выкосив треть Риги, в Калине она собрала не столь богатый урожай. Эпидемия, вспыхнувшая на окраине среди беженцев и бедняков, не успела охватить весь город. Сразу после снятия осады власти предприняли решительные меры по борьбе с болезнью.

Эрик видел, как похоронная команда выносила из Домского собора десятки гробов. К Восточным воротам, ведущим на кладбище св. Варвары, потянулись длинные траурные процессии. Пустырь за домом фрау Майер выжгли, предварительно выкопав канаву с водой, чтобы огонь не перекинулся на соседние постройки. Маттео и Мазини вернулись на постой к Катарине, и Эрик радовался за них всех.

После того, как защитники Верхнего города умрут или сдадутся в плен, Маттео поселится наверху в чьём-нибудь опустевшем дворце, как и подобает императорскому музыканту. Эрик надеялся, что итальянец выберет дворец Линдхольмов, так похожий на средиземноморскую виллу. Он представлял, как Маттео дышит морским воздухом на террасе с колоннами, слушает пение соловьёв, готовится к концертам в светлых просторных покоях и спит в мягкой кровати под бархатным балдахином. На этом воображение барона спотыкалось, но не останавливалось: Маттео спит не один.

Такой достойный и талантливый юноша никогда не будет одинок.

Эрик знал, что скоро покинет Калин. Меншиков сказал, что никаких мирных договоров со Стромбергом подписывать не намерен: война между Россией и Швецией далека от завершения. Единственное, что он обещал, — не брать пленных. Шведы должны открыть ворота и пешим строем проследовать в гавань. Там под прицелом русских орудий они погрузятся на корабли и отплывут в Стокгольм.

А если кто-то захочет остаться в Калине с сохранением титула и собственности, тот будет обязан принести присягу: публично встать на колени и поклясться в верности Петру I. После этого он станет русским подданным и основателем нового дворянского рода. «Немцев у нас много», — подмигнул Меншиков. Эрик понял, что всех иностранцев, живших в России, генерал называл немцами. Даже шведов.

Юхан и дряхлый Ганс отказались покидать хозяина. Смерть от голода им больше не грозила, а гаубиц губернатора они не боялись: не верили, что каменные ядрышки пробьют толстые стены. Эрик их не гнал. В Швецию он их брать не собирался, потому что не знал, куда занесёт его судьба, а пока что — получал удовольствие от общения со старыми друзьями. Они сидели на кухне, сотрясаемой взрывами, допивали генеральское вино и наблюдали, как по стенам струилась каменная пыль.