Бельканто на крови (СИ) - Володина Таня

— А вот ещё был случай! — Ганс разволновался от воспоминаний. — Как-то весной ваш отец отправился треску ловить, а ваша матушка с ним напросилась. Ну и вас решили взять, а заодно меня, чтоб я за вами присматривал. Вы маленький очень озорной были. И когда барон вываживал здоровенную рыбину, вы наклонились и булькнули за борт. Да так быстро, что я не заметил! Баронесса закричала, а ваш отец прыгнул следом за вами: я и раздеться не успел. Он вас поймал, но вы уже нахлебались воды и сильно кашляли. Ох! Баронесса плачет, у меня руки трясутся, а рыбина запуталась в шнуре и бьёт хвостом! Страху натерпелись!

— А я помню, Ганс! Рыбу не помню, а как наглотался солёной воды — помню. Холодно было!

— Точно, Эрик! Я потом грел вас, а ваша матушка обнимала барона: он дрожал весь. Апрель был, только лёд сошёл.

Эрик улыбнулся. Он вспомнил и вкус моря, и качку, от которой кружилась голова, и молодых родителей, слившихся в объятии на носу лодки.

А ещё он вспомнил рассказ графа Стромберга…

— Ганс, ты хорошо знал мою мать. Лучше, чем я. И отца знал.

— Конечно. Я и деда вашего знал, и даже прадеда застал немного. Я всю жизнь прожил у Линдхольмов.

— Мои родители, — спросил Эрик, — они любили друг друга?

— О да, очень любили! Барон увидел вашу маму ещё ребёнком и потерял покой. Ему пришлось три года ждать, пока ей исполнится пятнадцать. Потом они поженились, и через год родились вы. Они были очень счастливы. Какое горе, что баронесса умерла так безвременно! Вы были совсем крошкой.

— А почему отец не женился второй раз?

Ганс подозрительно посмотрел на хозяина и замолчал. Эрик подлил ему в кружку вина:

— Отвечай честно, Ганс. Я всё знаю.

— Знаете? Откуда? Барон скрывал это от всех.

— Я знаю о его запретной любви.

Очередной взрыв потряс стены. Они инстинктивно пригнулись и зажали уши руками.

— Чтоб тебя самого разорвало! — погрозил Ганс в сторону надвратной башни и вернулся к разговору: — Вот поэтому он и не женился! Запретная любовь, попирающая законы морали. Но как честный человек он всё равно хотел жениться, особенно после того, как у них дочь родилась…

— У них родилась дочь?! — в изумлении воскликнул барон.

— Ну да, девочка. Хорошенькая. Но её мать не ушла от мужа, как барон ни уговаривал. Она была набожной женщиной и не признавала развод.

— Погоди! У отца была любовница и внебрачная дочь?!

— Ну да. Они встречались больше десяти лет, пока барон не скончался, да покоится в мире его душа!

— Но разве… Граф Стромберг сказал, что они с моим отцом… — Эрик задумался и замолчал.

— А что граф Стромберг? Они с бароном дружили. И про ту женщину граф знал, ваш отец полностью ему доверял.

— А между отцом и графом что-то было? Ну ты понимаешь, про что я.

— Господи, помилуй! Покойный барон был большим ценителем женщин! Вы не в него уродились, хотя тоже… простите меня, знатный гуляка!

— Спасибо, Ганс! Не знаешь, где сейчас эта девочка, моя единокровная сестра?

Раздался ещё один мощный взрыв. Ядро попало в ту стену, которая накануне разрушилась и завалила вход в кладовые. Неужели они били прицельно в одну и ту же точку?

— Почему же не знаю? Она сейчас замужем за бургомистром. Её зовут фрау Карлсон.

Пыль осела, и они увидели зияющий пролом в погреб, где стояли бочонки с салом. Эрик рассмеялся так легко и радостно, что Ганс и Юхан переглянулись и рассмеялись вслед за ним.

Он безумно скучал. Его постель пропахла Маттео, и он долго не мог заснуть, а когда засыпал, приходили тревожные сны. Он не знал, скрипел ли по ночам зубами, но догадки Маттео были ближе к истине, чем ему хотелось признать. То, что сделал с ним Стромберг, подорвало его веру в себя. Неслыханное запредельное унижение растоптало его гордость и мужское достоинство. Иногда он думал, что следовало с оружием в руках встать на защиту Маттео: лучше погибнуть в неравной схватке, чем позорно подставиться пажу! Но тогда Маттео бы казнили. И если для себя барон допускал вариант смерти ради сохранения достоинства, то для Маттео — нет.

Маттео должен жить.

Эрик крутился с боку на бок в караулке, наблюдая, как небо в западном окошке постепенно светлело. Каждое утро он приходил к выводу, что поступил правильно, но по ночам его грызли стыд, горечь и глухая тоска о чём-то безвозвратно утерянном.

— Хозяин, вы не спите?

— Юхан, тебе чего?

— Там ваша шлюха пришла.

— У меня нет шлюх.

— Сюзанна, которая живёт у Южных ворот.

Эрик удивлённо приподнялся:

— А этой что понадобилось?

Он быстро оделся и спустился на кухню. Высунулся в окно и увидел кудрявую головку.

— Сюзанна, я тебя не звал.

— У-у-у, — заревела она, — фрау Гюнтер не открывает двери. Я бою-у-усь. Я продала ей спорынью. Вдруг она умерла?

— Фрау Гюнтер для меня не существует. И я даже знать не хочу, что такое спорынья, о которой ты мне толкуешь.

— А-а-а! Заделали ей ребёночка, а теперь знать не хотите!

— Кто? Я заделал?!

— А то кто же? Только вы к ней и ходили, это все знают. А потом бросили ради евнуха, а она, бедняжка, уже брюхатая была. Думаете, зачем ей спорынья? Чтоб ребёночка выкинуть!

— Господи боже! — Эрик похолодел от ужаса. — Ганс, крепи верёвку, я спускаюсь! Юхан, где моя шпага? Ты идёшь со мной!

Обжигая ладони, он съехал по верёвке и упал в сухой песок. Отряхнулся, и, не дожидаясь слуги, помчался к воротам в город. Русские солдаты сначала не хотели его пропускать, но Эрик разорался:

— Немедленно откройте ворота, остолопы! Вы знаете, кто я такой? Пошевеливайтесь, или я доложу о вашей тупости своему другу Меншикову, и он повесит вас на Ратушной площади!

Он нагло блефовал, но солдаты поверили.

Все окна в доме фрау Гюнтер, вопреки традиции, были наглухо зашторены, а двери заперты. И парадные, и те, которые выходили в садик на заднем дворе. Эрик рукоятью шпаги разбил окно у чёрного хода, разбудив окрестных птиц раньше срока.

— Агнета! Вы где?

Они втроём проникли в дом. Их встретили мёртвая тишина, запах пыли и едва уловимый запашок железа и разложения. Сюзанна взвыла, Юхан поёжился, а Эрик быстрым шагом направился в гостиную, где они с Агнетой часто сидели, потягивая пиво и болтая обо всём на свете. Поскользнулся на чём-то густом и влажном и влетел в комнату, едва не упав.

Напряжённо выпрямив спину, Агнета сидела на бархатном диванчике. Узкая, как лезвие, полоса утреннего света падала на роскошное золотое платье, оголявшее великолепную грудь, и подсвечивала кривые жемчужинки в ушах. Она выглядела здоровой, если бы не восковая бледность и синие губы.

— Агнета! Вот вы где! Почему вы сидите тут одна? Где слуги? Где ваша дочь?

— Зачем вы пришли, Эрик? — спросила она твёрдым голосом.

Он смутился, оглянулся на Сюзанну:

— Она сказала, что дала вам какую-то дрянь. Я испугался за вас.

— Испугались за меня? Откуда такая забота?

Эрик увидел, что красная обивка диванчика темнее обычного. Опустил взгляд на пол и ужаснулся: изящные атласные туфельки стояли в кровавой луже.

— Я люблю вас, Агнета. Всегда любил, — глухо вымолвил Эрик. — Не так, как вы мечтали, но так, как я мог. Вы были правы во всём! А я солгал, когда сказал, что никогда вас не хотел.

— Теперь это не имеет значения.

— Позвольте мне помочь вам. Сюзанна, что в таких случаях делают? Юхан, беги ко врачу!

— Нет! — воскликнула Агнета. — Слишком поздно.

— Я не позволю вам умереть!

Она усмехнулась:

— А вы знаете, что это я предала Маттео? Сначала нажаловалась графу: хотела, чтобы он выгнал маленького развратника из города. Но граф и без меня всё знал. Он отдал мне штаны вашего любовника и попросил вернуть хозяину. Странная просьба, вы не находите? Я не вернула их, а подложила в подземелье и написала донос ратману Клее.