Эстер Элькинд - Андрогин…

…

Тони. Я смотрел на него и видел в нем ту букашку, которой я когда-то, наигравшись, отрывал лапки, заставляя умереть так, как, наверное, хотели бы закончить жизнь миллионы, не ожидая, не осознавая и не веря. Перейти в мир иной, словно вошли в комнату, так и не поняв, никогда, даже осмелюсь сказать, никогда в вечности, в данном случае, вечность мне помогает, останавливая навсегда то состояние, в котором объект в нее попал, что пути назад, – нет.

«Тони, моя букашка!» – сказал я про себя, улыбаясь и смотря на него.

В голове пробежало множество мыслей, осуждающих меня и оправдывающих. Я уловил дуновение осознания, что я слаб, и, пытаясь покорить лишь ту землю, которую ни кто не защищает. Я почувствовал, как мысль о бессмысленности и излишней человечности, одномоментного наслаждения, заставляет меня, погубить ни в чем не повинное существо. На все это, мысли, оправдывающие меня, моментально реагируя на обвинителей, словно прививки, говорили, что, несмотря на то, что я, так сказать «гублю», хотя это совсем не факт, это существо, потому как делаю его пребывание в данном имманентном состоянии короче, чем оно планировалось, я, возможно, даю ему возможность ощутить то, что почувствовать без моего желания, оно было просто не в состоянии. «Он дарит этому ничтожеству вечный рай!» – кричали мои адвокаты.

«Он не смог бы и отличить рай от ада! Он блаженный! Ему ничего не нужно!» – с грусть констатировал я, но не высказывал эту мысль, потому как, наверное, действительно был, слаб и хотел удовольствия, наслаждения, удовлетворения, простого и ничтожного. Того оргазма, который получаешь, мастурбируя, эффект тот же, но вот удовольствие – примитивное, стыдливое и, может лишь, помогающее уснуть, но никак не побуждающее на создание миров – любви. Удовольствие для одного. Но я, помимо этого, еще и оправдывал себя, делая вид, что мое удовольствие не одностороннее. Я доказывал себе, что моя резиновая кукла для секса, тоже получает удовольствие…

Я смотрел на Тони.

Несмотря на понимание бессмысленности, и отвратности мастурбации, мы продолжаем заниматься этим, даже не обещая себе, этого никогда больше не делать, ставя этот процесс наравне с чисткой зубов, или принятием душа – жизненная необходимость, практически обязательная по медицинским показаниям.

«Тони, моя букашка!» – повторил я вновь, скорее даже не в качестве последней попытки осознания всей отвратительности моего поступка, а так, как гурман облизывает губы, предвкушая наслаждение, прелюдия. Я словно стоял на сцене. Я признался и себе, и всем кого мои действия могли бы заинтересовать, – я не обманываю себя, я знаю, что Тони не тот, кого я должен был найти, я понимаю это, я не делаю вид, и не буду потом, показывать разочарование и выдавать себя за обманутую жертву, я открыто признаюсь в том, что я отдаюсь своим грешным желаниям и порокам, я хочу «кончить», просто и тупо, пусть и от своей руки, смотря, скорее для дополнения картинки, нежели потому, что меня это действительно возбуждает, на выцветшие огромные груди крашенной блондинки с ярко розовыми губами, которая с тонкой, засаленной станицы порно – журнала, смотрит на меня, выпятив эти самые губки, словно мультяшная рыбка из аквариума – телеэкрана.

«Тоня, моя букашка!» – это равнялось бы словам: «Я признаюсь в том, что я маленький, закомплексованный извращенец, способный лишь дрочить под собственный мысли о том, как он когда-нибудь, а точнее, как он, когда-то, потому как мысли таких существ как я, это не мечты, потому как мечты, даже самые казало бы несбыточные, имеют претензию на их воплощение. Мысль в прошлом, так, словно это уже случилось, вранье, в которое, рассказывая историю который год, сам начинаешь верить. Я признавался, – я дерьмо, а дальше, можете смотреть на то, как я буду вонять, наслаждаясь собственным зловонием, ежели вы, способны получать удовольствие от такого зрелища, а ежели вам хватит смелости признаться в том, что вы «старомодны» и «консервативны», то можете и отвернуться и не смотреть на то шоу, которое я устраиваю, прежде всего, для себя, а о зрителях думаю, лишь со сладострастной мыслью о существовании подглядывающих. Они могут быть, а могут и не быть, это не слишком важно, потому как мысль об их возможном существовании, или, что еще более интригующе, возможность их появления в любой момент, заставляет сердце биться чаще, а глаза сильнее блестеть.

– Тони, ты знаешь, что… – я сделал паузу, наслаждаясь заполняющим зрачки Тони любопытством, смешивающимся постепенно с вожделенным волнением и детской, чистой радостью, – тот актер… – Я посмотрел на Тони, словно выстрелил из лука, повесил его своими стрелами на противоположенную стену, страх, восхищение, радость, доверие, – вот что зарождалось в сердце Тони, осеменяемое моим взглядом.

– Тот актер, как же его зовут, не помню… Ах да, Киану Ривс… слышал о таком? – Я не дал ему ответить, – он безумно похож на тебя! Ты знаешь об этом?

Я ждал, наслаждаясь, как Тони медленно, постепенно, под полным, абсолютным моим контролем, превращается в пластилин в моих руках.

– Нет, – смутился он, – Мне никогда ни кто не говорил, что я похож на Киану Ривс…

Он хотел что-то еще сказать, все тем же оправдывающимся тоном, но я перебил его, желая «побыстрее кончить», пусть и в угоду качеству, но слишком уж поза была картинная.

– Нет! – возмутился я, демонстрируя максимум нежного негодования, того, которое возникает у родителей, когда их ребенок делает что-то, что он не мог не сделать, но, что не правильно. Опыт же этого поступка обязательно должен быть, как часть той закалки, без которой человек не может вступать в жизнь. И вот он, долгожданный поступок, после которого можно сказать, – «никогда так больше не делай, вот ты и почувствовал, что это больно! А мы тебя предупреждали!» – делаю вид, что они ругают своего малыша, родители.

– Никогда, слышишь меня! – я понизил голос, практически перейдя на шепот, – Никогда не говори, что «ты похож»! Ты, Тони, ты ни на кого не похож…

Тони недоуменно смотрел на меня, пытаясь понять, хорошо или плохо то, что он только что услышал.

Удовольствие стало уменьшаться. Тони был слишком глуп, предсказуем, прост. Мне стало даже как-то не по себе, уж слишком все шло по моему сценарию. А мне так хотелось, немного импровизации…

– Ты, ни на кого не похож! Запомни это! Это важно! – еще пауза, оттянуть момент удовольствия перед самой развязкой, – Похожи, Тони, могут быть, лишь на тебя! Киану Ривс похож на тебя! Ты на него нет, а вот он, – да! – я замолчал, ожидая ответа Тони.

Он не понимал, о чем я ему говорил, но поскольку в моей фразе не чувствовалось даже в малейшей возможности, что он может не понять мое высказывание.