Неудача в наследство - Светлана Романюк

— Папенька стреляться собрался! — звонкий мальчишеский голос разорвал густую тишину сада.

Аннушка обречённо вздохнула, захлопнула книгу, дочитать которую не удавалось уже неделю. Встала со скамьи и бросила взгляд в сторону сестры. Ольга лежала без сознания. Платье потрясённой известием страдалицы красиво разметалось по траве бело-розовым кружевным облаком. Андрей Дмитриевич, стоя на коленях, одной рукой поддерживал её за плечи, а другой прижимал узкую девичью ладошку к своей груди. Бледность его щёк резко контрастировала с ярким румянцем, заливающим щёки барышни.

Аннушка задержала взгляд на подрагивающих ресницах Ольги и подумала, что притворщица вряд ли будет благодарна, если она «приведёт её в чувство», нахлестав по щекам и вырвав из объятий кавалера.

— Андрей Дмитриевич, будьте добры, позаботьтесь об Ольге! И извините, но мне нужно срочно выяснить, что происходит. О чём так неосторожно сообщил Николенька? Возможно, с папенькой и впрямь случилась беда, — скороговоркой произнесла Анна.

— Конечно, вы можете на меня положиться, — серьёзно произнёс молодой человек, выглядел он при этом крайне растерянным.

Анна кивнула, принимая его обещание, и пошла к дому.

Судя по вою, доносившемуся из кухни, Николенька со своей новостью уже добрался туда и все дворовые слезно жалеют «почти сиротиночку» и пытаются сдобрить его горькую сиротскую долю чем послаще.

«Этот своего не упустит!» — подумала сестра. В обычные дни страдающему полнотой мальчишке не слишком часто перепадали ватрушки, пироги, варенье, — словом, всё то, без чего жизнь становится слишком пресной. Он давно уяснил, что исключения в его рационе делаются либо тогда, когда его очень хвалят, либо тогда, когда его очень жалеют. Если с первым условием возникали проблемы, хвалили его разве что в день рождения, да и то потому, что положено, а не потому, что заслужено, то второе условие выполнялось регулярно. Брат, действуя с отменной выдумкой, частенько оказывался в роли жертвы. То бешеные осы на него нападали, то не менее бешеные грабли, кем-то злостно оставленные на дворе. Словом, парнишке грех было бы не воспользоваться сегодняшней ситуацией, когда и синяка себе рисовать не нужно, и слезу у зрителей выбить несложно.

Проходя мимо открытого окна библиотеки, девушка услышала грозный голос отца:

— По какому праву вы лишаете меня единственной возможности выйти достойно из сложившегося положения? Неужели вы не понимаете, что этого требует моя честь, моя совесть, мое израненное сердце, наконец?

В ответ донеслись всхлипывания, и тихий женский голос неразборчиво произнёс пару слов.

— Отступиться! Вы, мать детей моих, просите меня отступиться! — продолжал громыхать папенька. — Да как же можно! Неужели вы не понимаете, что мне теперь дороги назад нету! Как я могу в глаза людям смотреть! В меня же теперь каждый встречный пальцем тыкать будет, да подлецом и предателем или, того хуже, — глупцом величать! И по праву! По праву!..

Аннушка ускорила шаги. Ей стало понятно, откуда Николенька почерпнул свои сведения. Голосом Иван Петрович Кречетов обладал прекрасным, и дикция у него была отменная. Такому голосу и дикции любой столичный артист позавидовать мог. Сам же Иван Петрович втайне люто завидовал столичным лицедеям, так как считал себя ни актёрским талантом, ни красотою не обиженным, и единственное, что останавливало его от завоевания столичной сцены, — это чувство собственного достоинства. А поскольку душа его, как и у всякого талантливого человека, была тонкою и ранимою, то драмы и трагедии разыгрывал он регулярно, но уже не на сцене, а в жизни, перед своими домашними. Каждое происшествие в доме могло превратиться благодаря папенькиным стараниям в событие значительное, даже эпохальное.

Нотации за шалости Николеньке всегда читались с подвываниями, с хватанием себя за волосы, с признанием себя негодным родителем, загубившим чистую детскую душу своим пагубным влиянием, и завершались бурными потоками слёз Николеньки, папеньки и всех присутствующих при сём акте воспитания. Поэтому, дабы оградить чувствительную папенькину натуру от лишних треволнений, проказы и шалости, учинённые сыном, умалчивались, и чаще всего виновник отделывался мягкими материнскими упрёками и обещаниями «впредь быть хорошим мальчиком и не расстраивать маменьку с папенькой».

Если же Иван Петрович сам, находясь в приподнятом настроении, то есть попросту навеселе, учинял какую-нибудь шалость, то и за пистолет схватиться мог, раскаиваясь. Стрелялся папенька регулярно, раза два, а то и три в год. Правда, нужно отдать ему должное, делал это всегда осмотрительно, озаботившись, чтобы при сцене лишения жизни присутствовали свидетели, могущие, а главное — жаждущие его остановить. Обычно после трёх часов слёз, рыданий, прочувствованных монологов, прощаний и прощений все участники драматической сцены расползались по своим комнатам с дикой головной болью, но вполне живые и в целом здоровые.

Соседи об этой слабости Ивана Петровича знали, за глаза потихоньку посмеивались, а наименее чувствительные натуры после каких-либо казусов, с ним происшедших, даже об заклад бились, будет Кречетов на этот раз стреляться или посыпанием головы пеплом ограничится. Но в целом относились к нему хорошо, даже любили. Потому как любить соседа, у которого есть безобидные слабости, куда как легче, чем соседа идеального, никаких слабостей не имеющего и всем своим существом твои недостатки подчёркивающего.

Аннушка тоже о слабости отца знала, в сценах с пистолетом участвовала не единожды и особого трепета, в отличие от матери, по этому поводу не испытывала. Однако соображение, что в этот раз папенька, похоже, действовал экспромтом, так как не организовал как должно свидетелей, её несколько тревожило. Аудитория, состоящая из одной маменьки, конечно, очень отзывчивая и благодарная, но вот физически помешать супругу сделать глупость или заставить его одуматься она не в силах. К тому же с прошлого раза ещё и двух недель не прошло, а каким бы чувствительным папенька ни был, даже для него стреляться два раза в месяц — это чересчур. Кроме всего прочего, Аннушка никак не могла припомнить ничего, что могло бы подтолкнуть отца к очередной попытке лишить себя жизни.

Аннушка почти бежала, на ходу перебирая воспоминания о событиях вчерашнего дня. Событий, впрочем, было не так уж и много.

Выходной прошёл на удивление тихо и даже скучновато. Обычно музыкальные вечера у Вяземских проходят куда как веселее. Молодежь, конечно, развлекалась как могла. Оленька, как обычно, собрала вокруг себя толпу обожателей, среди которых числились и отставной генерал Турчилин, семидесяти лет отроду и трижды вдовый, и Петенька Орлов, всего год как бривший усы