Кей Хупер - Кровавые сны

Дани последовала за Холлис, но не могла не спросить:

— А ты веришь, что это — его вина?

Холлис застыла лишь на мгновение, а затем обернулась. И в её взгляде сквозила какая-то жестокая уверенность:

— Да, я верю. Он играл в Бога слишком часто. И сейчас мы расплачиваемся за его высокомерие.

Дани вновь последовала за Холлис, ее горло сжалось, несмотря на то, что они достигли задней части здания, где дым был далеко не таким густым. Они очень быстро обнаружили то, что, возможно, когда-то служило маленьким кабинетом. Дверь открылась беспрепятственно и тихо, а за ней виднелся лестничный проем.

И он уже был освещен.

— Бинго, — вздохнула Холлис.

Какая-то часть Дани хотела, чтобы они подождали, по крайней мере, до того, как Бишоп не проверит другую часть здания, но инстинкты, также как и волны жара, опалявшие ее спину, твердили — у них просто нет на это времени.

Холлис сняла пистолет с предохранителя. После чего взяла его обеими руками, послав Дани быстрый взгляд:

— Готова?

Дани не стала тратить энергию и спрашивать, может ли хоть кто-то быть готовым к этому. Вместо этого, она сконцентрировалась на единственном оружии, которым обладала, которое находилось в ее раскалывающейся от боли голове. А затем кивнула.

Холлис сделала всего один шаг, когда сзади них раздался оглушительный грохот, и новая волна, практически невыносимой жары, угрожала сама втолкнуть их в лестничный проем. Крыша начала обваливаться. Они переглянулись, и Холлис спокойно проговорила:

— Закрой за нами дверь.

Дани собрала всю храбрость, которую только смогла найти, и даже если ее ответ и не был таким спокойным, как у Холлис, но, по крайней мере, ее голос не дрожал.

— Хорошо, — сказала она, закрывая дверь.

И они начали спускаться в ад.

Вторник, 7 октября

— Ночью ты опять видела этот сон, верно?

Дани продолжала пристально смотреть на свою чашку кофе до тех пор, пока тишина не затянулась чуть дольше, чем следовало бы, а затем взглянула на сестру.

— Да, опять.

Пэрис сидела напротив нее и держала свою чашку кофе обеими руками.

— Он был таким же, как раньше?

— По большей части.

— Значит не в точности. В чем он изменился?

Это был вопрос, на который Дани не хотела отвечать, тем не менее, она знала сестру слишком хорошо, чтобы бороться с неизбежным. Решительно настроенная Пэрис, была непреклонна, как прилив.

— Он был связан с определённым временем. Два часа сорок семь минут дня. Двадцать восьмое октября.

Пэрис повернула голову, чтобы посмотреть на календарь, который висел на холодильнике с помощью магнитиков в виде героев Южного парка.[1]

— Говоришь 28? Этого года?

— Да.

— Через три недели.

— Я заметила.

— А люди, ты видела тех же людей?

— Те же люди, те же разговоры, тот же горящий склад, то же чувство неизбежности, — кивнула Дани.

— Кроме фиксированного времени, все остальное во сне было точно таким же?

— Ты же знаешь, этот сон никогда не повторяется в точности до мелочей. Какие-то отрывки, возможно, символичны, и у меня нет возможности понять, какие части не стоит понимать буквально. Я только знаю то, что вижу, и в этих снах всегда есть незначительные, а иногда — странные изменения. Может поменяться слово или жест в одном или другом месте. Я думаю, пистолет Холлис был другим, не таким, как прежде. И Бишоп в этот раз был одет в черный кожаный жакет, тогда как раньше на нем была темная ветровка.

— Но они всегда там. Эти два человека всегда присутствуют во сне.

— Всегда.

— Люди, которых ты не знаешь.

— Люди, которых я пока не знаю. — Дани в течение минуты хмуро смотрела на чашку кофе, а затем, повернув голову, снова встретилась с твердым взглядом сестры. — Во сне я чувствую, что знаю их очень хорошо. И я так понимаю их… Это сложно объяснить.

— Возможно, по той причине, что они тоже обладают сверхъестественными способностями.

— Возможно, — пожала плечами Дани.

— И сон закончился…

— Так же, как и обычно. Конец не меняется. Я закрываю за нами дверь, и мы спускаемся по лестнице. Я знаю, что крыша начинала рушиться, знаю, что мы не сможет выйти тем же путем, что вошли. Я понимаю — это ловушка, что-то ужасное и зловещее ждет нас в этом подвале.

— Но ты все равно спускаешься туда.

— Похоже, у меня не было выбора.

— Или это выбор, который ты сделала до того, как ступить на порог этого здания, — сказала Пэрис. — Возможно, это то решение, которое ты принимаешь сейчас. А время? Как ты увидела его?

— Часы.

— Они были на тебе? Мы же не можем носить часы.

— Знаешь, даже если бы я могла, то все равно не стала бы их надевать, — ответила неохотно Дани.

— Так что это были за часы?

— Они выглядели…военными. Большие, черные, цифровые. Со многим числом кнопок и несколькими дисплеями. Мне кажется, эти часы могли показать мне время в Пекине, а так же широту и долготу. Черт, может у них есть функция перевода с санскрита [2] на английский — откуда мне знать.

— Как ты думаешь, что бы это могло значить?

— Ты изучала психологию один год, поэтому твои мысли, что каждая вещь должна что-то да значить, вполне естественны.

— Когда дело касается твоих снов — да — каждая деталь имеет значение. И мы обе это знаем. Да брось, Дани. Сколько раз ты видела этот сон?

— Несколько.

— Шесть раз. И это только те, о которых я знаю. Готова поспорить, что есть еще случаи, о которых ты не рассказала.

— Ну и что?

— Дани…

— Послушай, какая разница сколько раз мне снился этот сон. Это не важно, потому что это не предвидение.

— Как будто ты могла бы меня обмануть. Дани встала и понесла чашку к раковине.

— Да, но это был не твой сон.

Пэрис повернулась на своем стуле, однако, не встала с него.

— Дани поэтому ты приехала сюда, в Вентуру? Не для того чтобы я могла поплакать на твоем плече, пока длится этот ужасный развод, а из-за этого сна?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ну, конечно.

— Пэрис…

— Я хочу знать правду. Не вынуждай меня самой искать ответ.

Дани развернулась, и, наклонившись, оперлась на стойку. Она еще раз, с сожалением осознала, что никогда не сможет скрыть правду от своей сестры, по крайней мере, на долгое время. Это то, что было свойственно близнецам.

У Пэрис были блестящие медно-каштановые волосы, которые сейчас были коротко подстрижены — она называла это своим возрождением после развода. Кроме того, Пэрис была слишком худой, но в остальном, смотреть на нее было всё равно, что глядеться в зеркало. Дани уже давно — еще с детства — привыкла к этому и теперь считала это плюсом. Наблюдение за игрой эмоций на выразительном лице Пэрис научило ее скрывать свои собственные переживания.