Счастье за грош (СИ) - Бурова Дия

Она кивнула ему, улыбнулась и погрузилась в дебри исторического документа двухсотлетней давности. Директор был крайне признателен ей за последние разыскания, и даже выписал недавно премию в четыре тысячи двести пятьдесят рублей.

— А знаете ли, какой сон мне нынче привиделся? — продолжил дядечка голосом почти Эраста Гарина, присаживаясь со своими папками за соседний столик и тоже включая лампу.

Впрочем, такой вопрос едва ли требовал какого-то вразумительного ответа, и даже такого: «Откуда же мне знать!». Поэтому он продолжил, расшнуровывая папочку за папочкой, складывая листочек к листочку:

— Так вот, дорогая Анастасия Григорьевна. Я гулял на вашей свадьбе, чёрт возьми! — с каким-то торжеством сообщил коллега по научному цеху. — И побил там, клянусь, немало хрустальных бокалов. Уж не собрались ли вы покинуть наше скромное и тихое заведение, и свить, так сказать, собственное гнездо? Прошу прощения за метафору, если она смутила вас, но из песни слов не выкинешь.

— Да бросьте. Какая свадьба? Вы, доктор наук, за окном двадцать первый век, и вдруг сновидения! — слегка усовестила она дядечку, ещё раз улыбнулась в его сторону, и хотела уже было снова вернуться в девятнадцатый век, да не тут-то было.

— Не поверите. Но в последние дни мне снятся удивительные вещи, и все они непременно сбудутся. Вот с пятницы на субботу, как наяву вижу, сняли одним махом и министра образования и министра культуры. По несоответствию. Пам-пам-парам-пам-пам!! — насвистывая Мендельсона, он, приплясывая, обогнул стул пару раз и снова приземлился на него.

— Да, любопытно! — отозвалась Настя, к высокой политике она касательства не имела и оценить значение события затруднялась. — Но, они пока в своих креслах, и, может, просто совпадение. Вы на эту тему так всегда переживали, ну и явилось из мира грёз.

— Не скажите! Я с субботы на воскресенье ещё один сон… Ну, как в телевизоре! Дроздов Николай Николаевич в передаче «В мире животных» спрашивает кота моего сибирского Ваську, зачем это он, подлец, всю шубу невестки располосовал, тогда как есть там нечего, а кормят его так, что морда скоро треснет. А Васька ему и в ответ, мол: «Деда Коля, оговорили, не я это! Человечьи детёныши Фредди Крюгера насмотрелись». Проверили тут же, и точно! Внучок в школе у кого-то диски с ужастиками взял, перчатку смастерил. И хорошо — успели, он же сегодня перед одноклассниками похвастать ею думал! А вы говорите, доктор наук!

— Ох, и выдумали! Ну и рассказчик вы! — рассмеялась Настя, и такое недоверие степенного коллегу уязвило до глубины души.

— Милочка, — зашептал он, поскольку зал, где они сидели, постепенно заполнялся. — Это, конечно, не моё дело. Но амуры оставили на вашей белой, как перья ангела, шее два очевидных свидетельства моей правоты.

— О, боже! Это ужасно! — воскликнула Настя и прикрыла ладонью шею спереди, хотя утром в ванной проверяла, и не нашла там даже следов от укусов.

— Но факт неоспоримый! — улыбнулся дядечка и развёл руками.

Она умоляюще глянула на того, даже сложила перед собой ладони.

Коллега кивнул, что будет нем, как рыба, и на себе показал, где у Насти проступили предательские «следы Амура», а попросту — засосы.

Выходило, что Волоцкий тоже, когда подчёркивал сексуальность высоко забранных на затылке волос, всё углядел, но, редиска такой, не предупредил, или выразился слишком витиевато, а она лишь проглотила комплимент.

С верной сумочкой в руке, точно Золушка на грани разоблачения, Настя спешно покинула зал и побежала дикой серной по бесконечным коридорам университета, оглядываясь, нет ли погони, туда, где её ждало спасение.

Немного успокоилась, лишь оказавшись перед зеркалом в закрытом хотя бы от мужчин помещении, где распустила длинные русые волосы, которые пали на спину и плечи, надёжно скрыв яркий отпечаток Олеговых губ.

Припоминая, когда же он, обычно предусмотрительный, успел, Настя ощутила незримое присутствие Волоцкого за спиной, а его ладони — у себя на груди. И застонала оттого, что это было теперь просто невозможно, прижиматься к нему, вновь содрогаясь уже от одного лишь предвкушения соединения их душ и тел в сказочной неге.

Поздним вечером, оставив позади Лялин переулок, по Покровке она выбралась к заснеженным Чистым прудам, потом, обогнув первый и единственный из них, углубилась в кварталы, уже изуродованные точечной застройкой. Настя любила этот до недавнего времени нетронутый уголок старой Москвы и теперь, каждый раз обнаруживая новый зелёный саван то на одном, то на другом запланированном под умерщвление здании, тяжело переживала их казнь, больше самих москвичей.

В другое бы время она с удовольствием побродила по тонким улочкам и уютным дворикам, но желание покончить со всей этой историей, случившейся на её беду и полнившей тревогой грудь вот уже четвёртый день подряд, вело к виновнице этих терзаний — в Кривоколенный.

Насколько был велик соблазн оставить всё, как есть, и дать событиям развиваться самим собой, едва ли поймёт и осознает тот, кто не держал в руках полезной мелочи, сулящей счастье за разменную монету.

Иная бы, прознав о изложенных здесь событиях, покрутила бы пальцем у виска и сочла Настю в лучшем случае неблагодарной к подаркам Судьбы. Но, прав наш народ, свою голову другому не пришьёшь, а другой — и подавно.

Особнячок, у которого Настя оказалась, тоже успели задрапировать вездесущей зелёной фасадной сеткой, стёкла на первом этаже были выбиты, но в окнах второго еще мерцал свет, особенно заметный в сгустившихся сумерках.

При виде здания, в котором и должна была, по мнению Насти, располагаться фирма, у неё зародилось подозрение, что либо перепутала адрес, либо стала жертвой грубого розыгрыша. Но жестянка с номером дома и строения, проглядывающая из-за сетки, развеяла хотя бы первое сомнение.

— До конца, так до конца. Уговор есть уговор…

Перекошенная, коричневатая, в облупившейся и местами осыпавшейся краске дверь, когда она проникла под сетку, поддалась со скрипом. Кривая, как и сам переулок, старая лестница повела наверх. Взбиралась осторожно, ступенька за ступенькой, впиваясь пальцами в деревянные перила, эту лестницу огибающие. Конечно, можно было что-то разобрать и так, но и вероятность навернуться возрастала с каждым мгновением. Тогда полезла за айфоном, чтобы выставить режим подсветки и преодолеть оставшиеся метры. Но гаджет слабо пискнул и на последнем издыхании показал, что заряда осталось лишь на сигнал SOS.

Ещё бы! За два последних дня, и две последние ночи, особенно с воскресенья на понедельник, у неё не нашлось и минуты, чтобы подпитать этого второго лучшего друга всех девушек! И она вернула айфон на прежнее место.

— Сюда, — позвал кто-то, вычерчивая в темноте много выше того места, где она застыла при этих словах, огненный знак чуть ли не церковным трикирием.

«Бабушка, — вдруг припомнила Настя, — Царствие ей небесное, очень дорожила доставшимся в наследство от уже её прабабушки серебряным подсвечником. Как раз похожим, с тремя чашами…»

В девяностые, когда по замыслу новоявленных вельмож разом обесценились все, ещё советские, вклады, а нищенской инженерной зарплаты отца и матери едва хватало на то, чтобы как-то прокормиться и не ходить в лохмотьях, родители за бесценок продали реликвию спекулянтам, похоронив на вырученные деньги ту, которая берегла её всю земную жизнь.

Настя продолжила восхождение на огонь, но уже боком, переступая осторожно, подумывая о ветхости жилища и охватывая обеими ладонями вековые перила, словно бы ветку огромного дерева. Кто-то бесшумный и пушистый коснулся её длинных, поневоле распущенных волос. Но она сочла это дуновением ветерка, на котором свечные огоньки приплясывали, как живые, тускнели, но возгорались вновь, и манили на свет ввысь…

Так она и добралась до самой верхней лестничной площадки, хотя поручилась бы ещё недавно, что особняк двухэтажный.

Огнекудрая хозяйка встречала гостью, держа в руке бабушкин подсвечник, точь-в-точь, хотя за давностью лет Настя могла и ошибиться, детская память избирательна, а сама тогда была маленькой и глупенькой.