Мария Сакрытина - Клятва (СИ)

все, кому не лень. У меня рука на такую козявку не поднималась, зато у десятилетки Ника

– очень даже. Я как-то и вступился, просто чтобы Нику в морду дать – а нефиг под нарами

крысятничать. Ну а Жак тогда, видно, решил, что мы с ним друзья, и носил мне мокрые

тряпки на лоб и перевязки. Заботился. И моё угрюмое бурчание его не спугнуло, так что

друзьями мы и впрямь, можно сказать, стали. Точнее, он за мной как хвостик бегал, ну а

вместе нас почти не трогали.

Теперь он мне жизнь спасал, и я был благодарен – впору Великой Матери молиться, что

наделила меня, хм, милосердием, которое потом сторицей вернулось. Правда, это не как

храмовники рассказывают в своих проповедях, ну да у нас, черни же всё не так.

Когда я смог стоять – но не настолько, чтобы не держаться за стены – хозяйка отрядила

меня дочкам в помощь для уборки. Остальных приютских на день-два обычно нанимали –

кого в конюшни, кого в трактир, кого к мастерам для чёрных работ. Детский труд тогда

стоил гроши, так что недостатка в нанимателях обычно не было. Но полуживого меня вряд

ли бы кто взял, так что хозяйка и предлагать не стала. Однако считала, что деньги лорда де

Тристад, которому принадлежал приют, мы все должны отрабатывать. Честно говоря,

уверен, отрабатывали мы с даже процентами, пусть и платили нам гроши. Хотя не думаю, что сиятельный лорд сильно на нас обогатился. Просто среди благородных модно было

тогда давать деньги на благотворительность. А уж если они что взамен получали – так это

не считалось.

Барак у нас был большой – по крайней мере, мне тогда казался большим. Дочки

хозяйкины, как обычно, скинули на меня основную работу – уборка у нас была

наказанием, так что скинуть её всегда было на кого. В тот раз, вот, мне не повезло.

Мытьё полов – ещё ничего, ползать я вполне мог. Колени, правда, до крови стёр – так и ну

их, не впервой. И руки окоченели, но их я старался беречь, знал уже, как с тряпкой

управиться, чтобы мозолей лишних не посадить. А то как потом работать больными

руками?

Но подметание двора стало подлинной пыткой – меня заносило вместе с метлой в

обнимку, как пьяного. И если на моей физиономии ещё осталось свободное от синяков

место, ручка метлы доделала то, что не успела ключница.

Под конец сволочная метла и вовсе улетела куда-то далеко, где я её и не видел – перед

глазами и так всё расплывалось. Но поплёлся-пополз поднимать – если всю работу не

сделаю, еды мне сегодня не видать, а если есть не буду, фиг поправлюсь.

Ручка метлы, наконец, ткнулась в руку, я её сжал – пальцы нещадно дрожали. И только

тогда различил сквозь шум в ушах недовольный голос:

- Охренел, идиот малолетний, ты куда лезешь?! Жить надоело?!

И тяжёлые копыта, которые я как-то умудрился не заметить, опустились в локте от меня.

Прижимая норовящую вырваться, жутко мешающую метлу, я отползал (жутко медленно) в

сторону, когда чья-то кожаная перчатка с богатой золотой вышивкой схватила меня за

подбородок.

- Это кто тебя так отделал? – поинтересовался тот же голос, а рука в перчатке потянула

вверх.

Метлу я снова выронил, но встал, покачиваясь. Больше всего было жаль, что снова

придётся эту мерзкую дуру-метлу ловить, а её ещё и найти в тумане надо…

- Что у тебя с глазами? – неожиданно поинтересовался голос, а перчатка принялась

ощупывать левую сторону моего лица.

Я глотнул морозного воздуха.

- Не знаю, м’лорд.

- И за что тебя так? – перчатка всё не отпускала, а я чувствовал, что ещё чуть-чуть и

грохнусь м’лорду прямо под ноги. Сапоги у него, наверное, дорогие, из кожи с бахромой –

как у принца с графом?

Он ждал, и я прохрипел, старательно выговаривая слова:

- Я плохо себя вёл, м’лорд, - лорды не любят, когда с ними общаются на языке черни, хотя

и ждут этого от нас.

Мой подбородок принялись вертеть, так что туман перед глазами заколебался, плывя то

туда, то сюда.

- Плохо, говоришь? И что же ты сделал? Вазу разбил? Хотя какие тут, бездна забери,

вазы…

Держась из последних сил, я пожал плечами. Не, нет у нас этих, ваз – кстати, что это? И

что он ко мне прицепился? Сейчас меня стошнит на его прекрасные сапоги, и будет мне

новая порка.

Рука, наконец, отпустила, и я, хватая ртом воздух, осел на плиты двора.

Мимо, цокая копытами, прошёл конь, у входа к нему кинулись уже стоящие наготове

хозяйкины дочки, стреляя во всадника-лорда глазками и треща, как сороки.

А я снова взялся за метлу. Солнце уже садилось, вот-вот вернутся остальные, а надо было

успеть домести этот громадный двор, да ещё в сарае убраться…

Меня позвали, когда я разделался, наконец, со двором и скромненько сидел в уголочке, баюкая метлу и пытаясь унять жуткий звон в ушах. Одна из дочек случайно наткнулась на

меня, заглянув за сарай, и влепила оплеуху – дескать, почему не отзывался?

- Но, м’лорд, - возражала хозяйка, когда меня втолкнули в её жарко-натопленную, мощно

пахнущую чесноком комнату, - не отдаём мы обычно семилеток, не знаю я даже…

- Да право же, почтенная, - отозвался обладатель богатой перчатки, и я его, наконец, рассмотрел.

Он был военным – за версту видно. Не таким, как солдаты городского ополчения – тех из

горожан набирают, – а лордом-военным. Все общаются с сиротами свысока, лордам

позволено так же разговаривать и с хозяйкой приюта, но обычно они пыжатся, чтобы ещё

больше возвыситься, ещё сильнее ткнуть нам на наше место. Этот не пыжился. Он явно

привык приказывать – причём всем подряд, даже равным. А ещё у него была эта… стать.

Собранный, ни одного лишнего движения. И не морщился он ни от запаха чеснока, ни от

вида меня или той же хозяйки с дочерьми. Ну и самое очевидное – его одежда. Дорогая, да, но простая – без блескучих штучек, без лишних красивостей, и неяркая.

Лорд тем временем поймал мой взгляд, вскинул брови, хмыкнул и достал из-под плаща

бархатный мешочек. В мешочке сладко звякнули деньги. И явно не медные.

- Право же, почтенная, - повторил он, подбрасывая мешочек на ладони и заставляя его

звенеть, пока мы дружно наблюдали. Хозяйка и дочки – с вожделением, я – с ужасом.

Диспозиция ясна была, как стёклышко: когда лорд сам является в приют и платит за

сироту золотом, ничего хорошего этого сироту не ждёт. Никакая благотворительность тут

и рядом не стояла, значит, почти наверняка мой труп завтра утром всплывёт где-нибудь в