Вредина, маг и обряд, пошедший не так! (СИ) - Крейн Антонина

Мы шли под конвоем в угрюмом молчании.

Никогда в жизни еще я не чувствовала себя такой бессмысленной. Знать, что случится что-то плохое, и не иметь возможности помешать этому. Мне хотелось выть и кусаться, но я даже этого не могла из-за кляпа.

В том числе наш путь пролегал через Зеркальный зал.

Предназначенный для уроков танцев и этикета, он также служил удобным переходом между разными корпусами. Неожиданно пышный и заполненный золотым убранством, Форванский зал напоминал мне свою версальскую тезку с Земли. Ту знаменитую галерею во французском дворцовом комплексе, где был подписан мирный договор, положивший конец Второй мировой войне…

Однако магический зал был мрачнее.

Здесь отсутствовали арочные окна: свет проникал только сквозь узкие щели под потолком, а сами зеркала располагались по обе стороны галереи, заполняя ее целиком. Высокие, мощные, настоящие атланты, подпирающие потолок, в обычные дни они бесконечно отражали друга друга и тренирующихся студентов.

Но сегодня весь зал стал огромным телеэкраном.

Наши стражники переглянулись и, придя к молчаливому соглашению о благе халатности, притормозили. Им было интересно посмотреть, что происходит в спальне.

— Ммммм! — вновь попробовал привлечь внимание Артур и вновь получил оплеуху железной перчаткой…

Покои дракона показывали аж в тридцати версиях. Каждое огромное зеркало было как отдельный повторяющийся монитор — в лучших традициях поп-арта вообще и работ Энди Уорхола в частности.

Прошло минут пятнадцать с момента нашего плетения, и Ойгонхарт уже не бился в конвульсиях.

Дракон лежал смирно, постепенно розовея, люди вокруг него расслабились, думая, что все кончилось… Аманда сидела подле ног Ойгонхарта с лицом святоши, и что-то втирала журналистам. Те на все лады комментировали обстановку: сходились в том, что им очень повезло «остановить злоумышленников», потому что договор договором, а внезапно прорванная ткань бытия внесет страшную сумятицу в мир Гало. Ведь измерение Тварей тоже должно как следует подготовить своих жителей, на пальцах объяснив им, кого теперь можно, а кого нельзя пожирать…

И вдруг Ойгонхарт на экране распахнул глаза.

— Вы очнулись, мастер! — с интонациями дешевой провинциальной актрисы заумилялась Аманда. — Ах, из-за яда вы не вспомните последние дни, но знайте — теперь все хоро…

…«Шо» она уже не сказала.

Потому что зрачки дракона вспыхнули нестерпимо-алым, он резко сел и, по-звериному зарычав, жестко схватил Аманду рукой за горло. Девушка захлебнулась. Журналисты испуганно умолкли и дружно качнулись назад.

Тихо, гневно рокоча, Ойгонхарт встал на ноги, не отпуская горло Аманды. Лицо мастера-дракона отчетливо горело безумием. Чешуя стала покрывать бледную кожу, зубы начали заостряться, рост увеличивался, на спине набухли бугры — будущие крылья…

— Мастер… — хрипела Дэ Басковиц, суча в воздухе ногами. — Вы…чего…это…?

— Р-р-р-р-р-р-р. Я-р-р-р-рость-т-т-т-т-ь.

В покоях вдруг резко стало темнеть. Заискрились лампы на стенах, даже сквозь зеркало стал слышен тихий звон — знак высокого маг-напряжения. Журналисты замерли, ошарашенные, не понимая, что делать. Аманда поскуливала, серея и краснея в хватке обезумевшего дракона.

— И вот у нас снова сенсация!!! — вдруг придурошным и азартным голосом завопил какой-то очнувшийся корреспондент. Он сунул лицо прямо в кадр, искаженное и некрасивое — так бывает, когда по ошибке откроешь фронтальную камеру в телефоне.

— Дракон не оценил своего спасения! — вдохновенно завыл журналюга.

И это было его последней новостью.

Во всяком случае, на сегодняшний день.

Потому что Ойгонхарт, павший жертвой лекарственной несовместимости, окончательно рассвирепел из-за такой инфосводки. Никогда папарацци еще не подвергались подобному отпору.

Отшвырнув Аманду как куклу куда-то вбок, Ойгонхарт с утробным воем крутанулся на пятках. Смена ипостаси, до того постепенная, завершилась в одно мгновение.

А ведь дракон размером с четверть неба…

Поверхность зеркал вокруг нас затопило оранжевым светом. Заревом — будто они отразили полыхающие костры. По ту сторону раздались крики, визг, треск, тяжелый звериный рык и грохот… Все это множилось бесконечно, заставив нас и наших охранников инстинктивно втянуть головы в плечи.

Мне было страшно представить, что происходит Там, если даже Здесь оно отражается истинным адом.

А еще пару мгновений спустя зеркала стали лопаться. Одно за другим. Все тридцать штук — в нашем зале.

И сотни и тысячи — в мире Гало….

Зеркальная сеть упала, не выдержав маг-перегрузки.

— Дьявол!.. — неверяще выдохнул мой стражник, нарушив тем самым свой вечный обет молчания.

И его можно было понять.

Потому что даже если отставить тот апокалипсис, что медленно зажигался снаружи, то здесь, внутри, мы вшестером оказались в эпицентре хрустального взрыва. Осколки, как пули, полетели со всех сторон.

Я завизжала даже сквозь кляп. Я сморщилась, зажмурилась, согнулась пополам, пытаясь защитить лицо и, кажется, даже взмолилась кому-то — неумело, но искренне.

Артур напрыгнул на меня быстрее молнии, и мы вместе тяжело упали на холодный мраморный пол.

Последнее, что я услышала, прежде чем потерять сознание — это захлебывающиеся крики наших охранников, омерзительный хруст стекла и далекий, пугающе-низкий рокот — то ли академия Форван рушилась под мощными крыльями Ойгонхарта, то ли небо упало на землю и рвалось, рвалось на куски вместе со всем бытием…

Так началось вторжение Тварей.

…Сквозь тяжелую, путаную дрему я чувствовала прикосновения Артура. Сухие губы и острый нос, ткнувшийся мне в шею. Затылок щекотали отросшие волосы колдуна.

Надо же, как странно мы спим — он что, лежит прямо на мне? Тяжелый, зараза! И какой-то холодный. А я… Я чуть шевельнулась и с неудовольствием обнаружила, что подо мной не кровать, а камень. И… Осколки. Море зеркальных осколков.

Меня прошибло молнией воспоминаний. Я ахнула, отстраненно поняв, что магического кляпа больше нет — мои руки свободны.

— Артур! — захрипела я. — Артур!

Он не отвечал. Я кое-как развернулась и села, борясь с головокружением и тошнотой. Все вокруг выглядело ужасно. Наши охранники были очевидно мертвы, все трое. Осколки не оставили им шанса. Поэтому и аннулировались заклинания.

Борис Отченаш лежал на полу неподалеку, свернувшись эмбрионом, и вокруг него почему-то не было зеркал — маленькая зона отчуждения. У меня не было времени задуматься об этом странном эффекте — как и о том, жив ли землянин.

Я пыталась заставить себя посмотреть на Эдинброга. Мне было страшно, меня трясло. Собравшись с духом, я перевела глаза на студента.

Господи…

Он накрыл меня собой, чтобы спасти от взрыва.

Он пожертвовал собой ради меня.

Я, захлебываясь, зарыдала. Вокруг было слишком много крови. Моей. Чужой. Эдинброговой. В какой момент сказка стала кошмаром?

— Артур… — как в бреду, бормотала я, тормоша его, пальцами выдергивая из ран кривые осколки. — Артур! Очнись! Пожалуйста, что угодно, только очнись!

Он не отвечал. Лицо было бледным и заострившимся. Пульс отсутствовал. Я поднесла один из зеркальных осколков ко рту юноши, надеясь проверить дыхание. Он не запотел…

— Артур!

Такого не может быть.

Такого просто не. Должно. Случаться. Ни здесь. Ни на Земле. Нигде и никогда.

За узкими потолочными окнами Зеркального зала сгущалась тьма, хотя по времени должен был быть день. Я видела странные вспышки — будто молнии вдалеке. Я всем телом ощущала низкий вибрирующий звук. Бесконечно выла сирена. Вдалеке раздавались крики и рёв свихнувшегося дракона.

Мир Гало рушился. Долбанный карточный домик. И единственный, кто мог спасти его, уже не дышал.

— АРТУР! Пожалуйста! Пожалуйста, останься!

Когда я услышала тихий стон, мое сердце от радости встало на паузу. Но тотчас с болью дернулось вновь: это был голос Отченаша. Борис пошевелился, потом тяжко, как-то по-собачьи вздохнул и, не рискуя встать на ноги, пополз ко мне по осколкам.