Бахир Сурайя (СИ) - Ахметова Елена

И это уж точно было не то, о чем за милую душу рассказывают наемному проводнику!

— Оседлые не доверяют женщинам, — подлил масла в огонь Камаль, не дождавшись ответа. — Знатные оседлые — тем более. Но он отправил тебя. Одну. У него совсем не осталось верных людей?

Во всем этом подспудно сквозила одна до крайности неприятная мысль: у хороших правителей всегда найдутся сторонники, и уж едва ли исключительно среди женщин — а у небольшого вооруженного отряда куда больше шансов успешно выполнить дипломатическую миссию, нежели у одной девицы, которая с некоторым трудом припоминает, с какого конца у меча рукоять.

Справедливости ради, Рашед вполне мог снарядить нормальный караван — сторонников у него и впрямь хватало, как идейно верных, так и идейно купленных. Но стоило только озвучить цель миссии при янычарах — и можно было сразу забыть о том, что эта вылазка должна быть тайной.

— Его люди нужны моему господину там, в городе, — расплывчато отозвалась я и честно призналась: — Я одна болталась без дела и цели. А рядом с моим господином… в общем, рядом с ним мало кто может болтаться не озадаченным достаточно долго.

— Воистину правильное распределение задач — признак великого правителя, — так саркастично отозвался Камаль, что я немедленно взъерепенилась — и только потом заметила, что он вовсе не насмехается, а пытается меня спровоцировать.

Не то чтобы совсем уж безуспешно. Но после общения с Рашедом все подобные поддевки и манипуляции были как на раскрытой ладони.

— Воистину, — с напускной невозмутимостью согласилась я и умолкла, прикрыв глаза.

Камаль ожидаемо выдержал несколько минут и все-таки спросил:

— А как ты попала во дворец к тайфе?

Кажется, его гораздо больше интересовало, как неполноценный маг и, хуже того, женщина могла попасть в число доверенных лиц самого градоправителя, но он понимал, что ответа на этот вопрос не получит. Я знала его меньше двух дней, и у меня не было ни единого повода ему доверять — сверх вынужденного, разумеется.

Я с тоской вспомнила, как Рашед ухитрялся любой разговор свести к рассказу о моем прошлом — просто потому, что ему было интересно. Градоправитель и в самом деле хотел со мной подружиться.

Камаль — пытался выудить как можно больше информации, чтобы использовать в своих интересах, и это было настолько очевидно, что я мстительно сказала чистейшую правду:

— Мой господин изволил купить меня на базаре.

Честно — и совершенно неинформативно. Я бы еще добавила, в какую сумму моему господину и повелителю обошлось столь сомнительное приобретение, но именно этого как раз не знала. Впрочем, как раз это можно было и придумать — в конце концов, не станет же Камаль сверять с моими показаниями учетные книги градоправителя! — и я уже открыла рот, когда кочевник вдруг негромко, но очень внушительно приказал:

— Не двигайся.

Смотрел он при этом куда-то мне за спину, и я, разумеется, тут же обернулась, опираясь на руку, — и тут же об этом пожалела.

Из песка торчала только голова змеи — такого обманчивого окраса, сливающегося с окружением, что рассмотреть форму не получалось, даже отчаянно напрягая зрение. Но воображение охотно дорисовало и длинное гибкое тело, и внушительные зубы, а слух тут же добавил к этому еще и мерзкий шипящий звук, пробирающий до костей, — увы, отнюдь не иллюзорный.

В город песчаные змеи не заползали, опасаясь защитной магии, но генетическая память все-таки заставила меня застыть — но не замолчать.

— Разве им не полагается днем охотиться, а не тихариться по кустам?!

Змея зашипела громче, подавшись вперед, словно пожелала лично ответить на не слишком умный вопрос — или спохватилась и решила-таки отправиться на дневную охоту. Я наконец-то догадалась еще и заткнуться, но потревоженную близостью человека тварь это не успокоило.

Тело действительно было длинное — и гибкое. А еще двигалось как-то странно, боком, отчего было совершенно невозможно определить, в какую сторону змея намерена направиться в следующее мгновение. Шипение стало громче, словно кто-то вылил на раскаленную сковороду полный стакан воды.

От накатившего страха я позорно замерла. Скорости реакции мне хватало ровно на то, чтобы успевать отследить перемещение змеи взглядом — и, поскольку между нами и так было от силы несколько шагов, натренироваться до приличного уровня я все равно не успевала.

Зато Камалю лишняя практика не требовалась. Все то время, что я бестолково паниковала на одном месте, он потратил на плетение.

Мощный гул магических струн разом перекрыл и змеиное шипение, и зарождающийся где-то в моей груди позорный взвизг. Я узнала простенькое заклинание «летучего огонька», которым обычно зажигали фонари на улицах, и от неожиданности повернулась обратно — и тут же пригнулась, закрывая руками голову.

У змеи такой возможности не было, но ей, кажется, тоже очень хотелось. «Летучий огонек» у Камаля получился размером с человеческую голову.

И летал не в пример быстрее собратьев, которыми пользовались в городах, — я только и успела, что издать непристойный возглас и перепугаться вусмерть, а за спиной уже полыхнуло, грохнуло и тошнотворно завоняло. Взвившиеся языки пламени породили змееобразно изгибающиеся тени, но от самой змеи и мокрого места не осталось. В прямом смысле: почерневший силуэт намертво вплавился в стеклянно поблескивающий песок.

Я убрала руки от головы и добавила еще один возглас, куда непристойней первого. Камаль скользнул безразличным взглядом по мертвой змее и тревожно обернулся к привязанным животным, но его верблюд, кажется, успел привыкнуть к подобным сценам и просто отбежал подальше на длину поводьев, а молох, хоть и шарахнулся куда эмоциональней, счел, что на сей раз можно взять хороший пример с более флегматичного товарища, и вернулся к выслеживанию диких муравьев.

Убедившись, что драгоценного верблюда ловить не придется, Камаль наконец соизволил обратить внимание на объект охраны.

— Песчаные змеи не охотятся днем в засуху, — прокомментировал он, — пережидают жару в норах и укрытиях. А ветер заметает следы.

Я представила, что было бы, рискни я все-таки отправиться к горам без опытного проводника, и покрылась холодным потом.

— Спасибо, — выдавила я. Голос звучал высоко и неровно.

Камаль скупо кивнул и отвернулся.

— Обойду оазис на всякий случай. Пересядь ближе к верблюду и следи за его поведением. Забеспокоится — лезь в седло.

Судя по морде верблюда, его не слишком обеспокоил бы и близящийся конец света, но я все-таки кивнула и перебралась под другую пальму. Верблюд покосился на меня с нескрываемым презрением.

Камаль приготовил еще одно плетение — все тот же «летучий огонек», судя по звуку, — и неспешно двинулся в обход оазиса.

Он повернулся ко мне спиной, и за это я была ему особенно благодарна.

Близкий враг лучше, чем далекий друг.

арабская пословица

Других сюрпризов оазис, к счастью, не припас, и я даже сумела забыться тревожным сном на полчаса, пока тень от пальмы не начала уползать в сторону. Меня все еще потряхивало, и даже столь незначительного изменения освещения хватило, чтобы я подорвалась на месте.

Камаль лениво обернулся через плечо, глотнул из бурдюка и поднялся:

— Двигаемся дальше.

Для него происшествие со змеей явно было чем-то рядовым — сродни уборке на заднем дворике или, на худой конец, чистке колодца. Кочевник не выказывал никаких признаков беспокойства и, кажется, собирался продолжить путь до следующего оазиса в прежней манере — молча, созерцая однообразные пейзажи с флегматичной невозмутимостью верблюда.

Но у меня нервы уже сдавали, и я попортила ему все планы — и заговорила.

О ерунде — которая, как выяснилось, составляла изрядную часть моей жизни и лежала в основе непоколебимой уверенности в том, что рано или поздно все образуется. Рассказывала о защитных заклинаниях на стенах города и о том, как быстро люди привыкают к постоянному гудению магических струн; многие коренные горожане вовсе не могли уснуть, если рядом не творилось никакой магии. Подсознание нерассуждающе приравнивало гудение заклинаний к безопасности, а она, оказывается, изрядно расхолаживала умы.