Крестной феей назначаю себя! (СИ) - Светова Ника

— Джереми… — графиня Роддерик не знала, как высказать свою благодарность старому слуге, и в конце концов просто обняла его. А потом, отпустив смущенного старика, сказала, глядя на него сквозь пелену слез: — Я так благодарна Вам за все, что Вы сейчас рассказали. Я ведь совсем, совсем не понимала Эрнеста…Была уверена, что кроме работы, кроме политики для него ничего не существует…

— Что Вы, что Вы, госпожа графиня! — Джереми испуганно замахал руками, — Да он всегда Вас помнил, дня не проходило, чтобы он Вас не вспоминал! А уж в эти-то дни и подавно!

— Вот, Вы только посмотрите, — старик с гордостью показал Эвелине на гардеробную, — он и костюм себе успел сделать под Ваше платье! Хоть совсем немного времени было, а все же успел! Жаль только, что костюм этот ему надеть не придется…

Джереми помрачнел, а Эвелина. ободряюще улыбнулась и повторила недавнюю фразу Барти:

— Ничего, Джереми, этот бал — не последний во дворце, будут и другие праздники! Пусть не такие торжественные, как сегодня, но будут! И мы с Эрнестом обязательно появимся в паре на ближайшем балу! А сейчас, покажите-ка мне, что за костюм заказал герцог?

Утешенный старик расцвел в ответной улыбке и вынес костюм из гардеробной. Эвелина залюбовалась идеальным кроем, совершенными линиями, золотым шитьем, гармонично вписавшемся в строгий белый силуэт. Элегантный и нарядный бальный костюм как нельзя лучше подходил герцогу Берштейну для Лунного Бала. А как красиво они могли смотреться вместе — Эвелина в своем "белом золоте" и Эрнест в бело-золотом костюме! Графиня невольно вздохнула, вспомнив опять свою вину во всем произошедшем, и с деланным весельем заявила:

— Джереми, а почему бутоньерка на отвороте пустая, как Вы допустили такой непорядок?

Растерянный дворецкий не успел найтись с ответом, а Эвелина уже распорядилась:

— Ну-ка, дорогой мой Джереми, принесите мне фиалки из спальни, надо заполнить бутоньерку Вашего хозяина!

Старик заулыбался, сообразив, к чему дело идет, и быстро принес всю вазу с нежными, словно только что сорванными, фиалками.

— Так они даже без воды стоят?

На удивленный вопрос Эвелины Джереми важно ответил:

— А как же, госпожа графиня! Я ведь говорил Вам, что герцог магией букет сохраняет, так что вода им теперь ни к чему.

— Ну и отлично, — Эвелина быстро составила маленький букет Эрнесту для бутоньерки, а остальные цветы вынула из вазы, чтобы взять их с собой.

— Джереми, — графиня и плакала, и смеялась сейчас; она радовалась своей выдумке, но горевала, вспоминая, что Эрнеста не будет на Балу сегодня ночью, — когда герцог очнется, ты скажешь, что фиалки забрала графиня Роддерик, чтобы украсить свой наряд к Лунному Балу. Скажешь, что графиня оставила ему всего несколько цветков для бутоньерки, заявила, что с него и этого хватит.

— Скажу, госпожа графиня, непременно скажу, — расчувствовавшийся старик и сам едва сдерживал слезы. — А уж как он рад-то будет…

— Ну вот и хорошо, что будет рад, очень хорошо! — Эвелина счастливо рассмеялась, предчувствуя восторг Эрнеста. Она нежно поцеловала старика и хотела уже бежать, но строгий голос Джереми:

— А как же настойка, госпожа графиня? — остановил ее.

На недовольную гримасу Эвелины дворецкий только укоризненно покачал головой, как старый добрый дедушка, порицающий озорную внучку. С тяжким вздохом графиня Роддерик выпила противную микстуру, еще раз взглянула на мирно спящего Эрнеста и, простившись с Джереми, побежала к себе. Ее больше не волновало, что скажут дворцовые сплетники, увидев графиню Роддерик выходящей из покоев первого министра. Она думала про Эрнеста, про его чувства к ней и про свою душевную слепоту. И хотя мысль о том, что герцога не будет на Балу, больно царапала сердце, Эвелина не могла огорчаться слишком сильно. Графиня вдыхала аромат фиалок в своих руках и думала, что, наверно, уже завтра Эрни очнется, и она расскажет ему, как любит его. И любит давно, очень давно, теперь Эвелина ясно это понимала.

В апартаментах графиню Роддерик давно ждали и очень возмутились ее поздним приходом. Дворцовый куафер, которого буквально разрывали на части в этот вечер, минут десять назад закончил с прической Кэтрин, и уже собирался уходить, когда, наконец, появилась первая фрейлина. Эвелина слушала сердитый выговор от знаменитого мастера причесок, почти не обращая внимания на то, что он говорит. Она бережно оставила букетик в своей спальне и сразу же отдала себя в руки лучшего дворцового куафера. Вскоре из зеркала на графиню смотрела очаровательная зеленоглазая брюнетка с самой изящной прической, какую только можно было создать из ее непослушных локонов.

Искренне поблагодарив мастера за "волшебство, созданное его руками", графиня Роддерик, наконец, добилась появления улыбки на хмуром усталом лице, и дворцовый куафер отправился к другим фрейлинам, заждавшимся его появления.

— Госпожа графиня, а с цветочками что делать будете? — простодушно поинтересовалась Эмма. Пока Эвелине делали прическу, старшая камеристка помогала Кэти одеваться к Балу.

— Я приколю их на бальное платье! — весело ответила ей графиня.

— Так цветочки-то совсем простенькие, госпожа графиня, разве подойдут они к бальному наряду?!

— Эмма, к моему наряду все подойдет, такой уж он особенный. А, что касается "простеньких цветочков"… Эмма, поверь мне, эти цветочки стоят для меня дороже всех украшений мира!

— Вот оно как… — старшая камеристка задумчиво посмотрела на графиню, и умолкла, видимо, сделав для себя какие-то выводы. А Эвелина уже любовалась Кэти, которая вышла из своей комнаты в бальном платье. Черный цвет волос изменил милое девичье личико, придав ему более загадочное, даже таинственное выражение. Синие глаза сияли яркими звездами на чуть зарумянившемся лице, сиренево-серебристый флер, искусно вплетенный в черные локоны прически, смотрелся лучше любой диадемы. Бальное платье смотрелось просто великолепно, любая принцесса позавидовала бы сейчас простой фрейлине! Маленькая хрупкая фигурка Кэти выглядела фарфоровой куклой в роскошном сиреневом наряде, украшенном серебряной отделкой. Вот только глаза "куклы" были наполнены слезами, а грустное выражение не покидало ее лица.

Почувствовав состояние подруги, графиня подошла к ней, ласково обняла и спросила:

— Что такое, Кэти? Почему ты грустишь, когда впереди Лунный Бал, а на нем ты будешь одной из первых красавиц, в этом нет сомнений! Или что-то опять произошло в старом крыле, когда ты была там сегодня?

Фрейлина отрицательно качнула головой, а Эмма поспешила сообщить, что "в старом крыле все было тихо-спокойно, тех наглых солдат заменили, а новые вели себя тише воды, ниже травы".

Эвелина улыбнулась ответу старшей камеристки, но расспросы не прекратила. Не выдержав, Кэттрин расплакалась и сквозь слезы только и смогла произнести:

— Я там… а он… с Александриной… они наверху… он с ней… ухаживает… я не смогу видеть… не пойду…

Девушка совсем разрыдалась, и Эвелина с Эммой срочно прибегли к помощи успокоительных настоек, которые были под рукой. А когда графиня Роддерик увидела, что Кэтрин немного пришла в себя, в силах слушать и понимать услышанное, она безжалостно начала отчитывать всхлипывающую фрейлину. Неизвестно, что именно придало сил и уверенности самой Эвелине, возможно, "гадкая настойка" Бартоломью, но сейчас графиня искренне не видела причин плакать и сдаваться обстоятельствам.

— Кэти, послушай меня! Ты хочешь сказать, что принц Дэниэль и Александрина будут сидеть рядом с Их Величествами, выше всех? Ты будешь видеть, как принц ухаживает за Александриной и не сможешь выдержать этого зрелища? Поэтому лучше совсем не пойдешь на Бал? — всхлипывающая Кэти только согласно кивала.

— Так вот что я тебе скажу, дорогая моя девочка, — графиня приподняла голову Кэтрин, взяв за подбородок, и заставила посмотреть на себя, — ты не имеешь права не пойти на Бал. Вспомни, что вчера говорил тебе Дэниэль, как он прощался с тобой. Вспомни свои обещания ему. И подумай, что почувствует принц, когда не увидит в зале твоих золотых локонов? Ему надо будет улыбаться гостям, ухаживать за принцессой Дарнии, шутить и смеяться, чтобы все верили в его праздничное настроение. А Дэниэль будет искать глазами золотые локоны, но не найдет, и ему останется только мучиться неведением и придумывать, что с тобой могло случиться.