Рассвет костяной волшебницы - Кэтрин Парди

И эти пять прошедших дней кажутся вечностью.

Аилесса выгибает бровь:

– Значит, вы не устраивали тайные свидания в лесу, когда все уснут?

– Нет! – фыркаю я. – Что бы подумали в famille, если бы увидели, как я посреди ночи крадусь из Шато Кре?

– Они бы порадовались, что у них такая молодая и страстная matrone.

Я смеюсь и потираю горящие от румянца щеки. Аилесса начинает корчить гримасы, отчего я смеюсь еще громче.

– Хватит!

Несколько дней назад я и представить не могла, что мы будем так беззаботно смеяться. Сабина с кулоном из кости золотого шакала не согласилась бы на уговоры Аилессы остаться matrone и уж точно бы не позволила дразнить себя по поводу влюбленности в ее бывшего amouré. Связь их с Казом душ распалась, когда Тирус сдался. И с тех пор Аилесса просто несказанно счастлива.

Огненная саламандра выскальзывает из-под упавшей ветки. И я, ругаясь, бросаюсь за ней.

– Хватай ее! – кричу я Аилессе, когда саламандра взбегает на мост.

– Но она откинет хвост.

– Так хватай ее не за хвост!

Она осторожно спускается с перил, прижимая руку к ребрам. Но как только ее ноги касаются камней, тут же бросается на саламандру. Только та успевает увернуться и уносится наверх по перилам туда, где еще недавно стояла Аилесса. Я бросаюсь к саламандре, но она проскальзывает между камнями и прячется в глубокой трещине.

Я разочарованно вздыхаю и упираю руки в бедра.

– Ты уверена, что это огненная саламандра? А не порождение Скованного? – спрашивает Аилесса.

Я усмехаюсь и толкаю ее в плечо. И мы обе заливаемся смехом.

Кто-то приближается к нам. Я слышу шаги вдалеке в тот же момент, как у Аилессы начинают расползаться мурашки по коже. Мы дружно поворачиваемся к тропинке, которая тянется вдоль городской стены. Она ахает, а у меня сердце едва не выпрыгивает из груди. Каз.

Аилесса взвизгивает и сжимает мои руки.

– Обещай, что все мне расскажешь!

И прежде чем я успеваю ответить, она целует меня в щеку и уносится в противоположную от Казимира сторону. Я закатываю глаза, но сдерживаю рвущийся с губ смех.

Пока Каз шагает ко мне, я успеваю сделать пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться. И заправляю несколько выбившихся прядей в хвост, в который собрала половину волос. Хочется надеяться, что я не сильно вспотела. Сегодня довольно жарко, а мой последний час прошел в погоне за саламандрой.

Он добирается до подножия моста, и на его лице появляется робкая улыбка, отчего ямочки на щеках становятся глубже. И мне вновь становится жарко.

Каз все еще бледен и прихрамывает на левую ногу – вот кому еще надо помочь залечить раны, – но в остальном он неплохо выглядит. Сегодня он надел красивый алый камзол и тонкие бриджи, которые заправил в начищенные сапоги. Я на мгновение жалею, что на мне простое коричневое платье для охоты, но Каза, по-моему, все устраивает. В его голубых глазах сияет восхищение, когда он подходит к изгибу моста, где стою я.

– Я увидел тебя из Бо Пале, – говорит он, проводя пальцем по перилам моста. – Мы теперь всегда будем встречаться с тобой здесь?

– Может быть, – с улыбкой отвечаю я.

Наверное, именно поэтому я пришла сюда, чтобы поймать огненную саламандру.

Он подходит ко мне, и мы несколько минут просто смотрим друг на друга. Его растрепанные светлые кудри кажутся на солнце еще светлее, а легкий ветерок отбрасывает прядь на лоб. И у меня внутри все сжимается от нежности.

– Как твоя famille? – спрашивает он.

– У них все хорошо. – Я поворачиваюсь и, скрестив руки, присаживаюсь на перила моста. – Хотя некоторые Леуррессы нервничают из-за того, что король Южной Галлы знает, где проходит Переправа.

Он кивает и занимает место рядом со мной. Наши локти почти касаются друг друга.

– Надеюсь, со временем они начнут доверять мне. Я считаю Леурресс своими союзницами. И обещаю, что никому не раскрою их секрет.

Я в этом и не сомневалась. Ну, может, месяц назад я и беспокоилась об этом, но не сейчас.

– Спасибо.

Мы вновь встречаемся взглядами, отчего у меня слегка перехватывает дыхание.

– А как у тебя дела? В Довре все хорошо? – Я тут же исправляюсь. – Ну, насколько это возможно.

Я по-прежнему полна решимости исцелить людей.

Каз снова кивает, слегка прикрыв глаза от яркого солнца.

– Несогласных все меньше. Как оказалось, большинству из них не очень понравилось правление короля Годарта. – Он на мгновение замолкает, чтобы прочистить горло. – Моя, хм, коронация состоится через три дня. – Каз слегка пинает камень носком ботинка. – Не хотела бы ты…

У меня все сжимается внутри, а сердце начинает колотиться быстрее.

– Не хотела бы ты поприсутствовать на ней в качестве особого гостя?

Я приподнимаю брови и поджимаю губы.

– Что значит особого? – Я сдерживаю улыбку. – И насколько особого?

У Каза из горла вырывается то ли смешок, то ли стон. А затем он прячет лицо в ладонях. Его уши становятся невероятно милого малинового оттенка.

– Сабина… – выдыхает он. – Поверь, я много думал о том, что ты сказала той ночью. – Каз вновь встречается со мной взглядом. – О том, что ты устала быть на вторых ролях. Я не…

Я закрываю его рот поцелуем. Каз застывает от удивления, но затем его руки скользят вверх и обхватывают мое лицо. Он прижимается ко мне, целуя так нежно и завораживающе, что невольно возникает вопрос, а не обладает ли он какой-то магией, более сильной, чем песня сирен.

Когда спустя несколько долгих мгновений отстраняется и смотрит на меня, я замечаю краем глаза что-то черно-желтое. И напрягаюсь.

– Не шевелись, Каз.

Он осторожно прослеживает мой взгляд. Огненная саламандра вновь появилась. И сейчас смотрит на нас из трещины в перилах.

– Привет, – ласково шепчу я и тянусь к Свету крошечного существа. – Может, обсудим с тобой твои благодати?

Мы встречаемся с Бастьеном на закате в поле, усыпанном голубыми цветами. Марсель и Бердин тоже пришли. Мы вчетвером поднимаем тяжелую метровую колонну из известняка с деревянной тележки и устанавливаем ее в тени орешника.

Бастьен опускается на колени и смахивает остатки пыли с барельефа, который он вырезал совсем недавно с помощью инструментов отца. На нем изображены Врата в Рай и спиральная лестница, тянущаяся в небо.

Бастьен считает, что работа неидеальна и проста, но если бы здесь был его отец, он бы гордился своим сыном. А Жюли сияла бы