Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— Кто все? — ещё успела я спросить, когда он потянул меня за собой.

Моцарт не ответил. Но в принципе я могла бы и не спрашивать. Когда большая гостиная встретила нас приветливо открытыми дверями, я поняла, что почти всех в этой комнате знаю.

 Глава 46. Евгения

Разумовский, известный меценат и глава так называемого Дворянского собрания, что устраивал закрытые показы редких произведений искусства и спонсировал фонд князя Романова. Светлейший князь Дмитрий и глава фонда собственной персоной стоял рядом с ним.

Марго. Маргарита Нагайская кинулась обнимать Бринна. Я не слышала о чём они говорили, но улыбалась она тепло, что-то спрашивала, с удивлением рассматривала его кольцо.

Конечно, граф Шувалов, в этот раз даже без своих амбалов. Или люди Моцарта просто их не пустили. У того как обычно было такое лицо, словно его белоснежную рубашку сбрызнули говнецом.

В глубине большой комнаты с кожаной папочкой в руках с другим адвокатом беседовал Аркадий Валентинович. Остальных мужчин я не зала, но, судя по тому как держались, они были из «людей Моцарта», а не ключевыми фигурами.  

Алла с Целестиной суетились у большого стола, «накрывали шампанское», как говорили в моей семье.

Им пошла помогать и Кирка. Её богатая курчавая грива «соль с перцем», тёмная с седыми нитями, невольно притягивала взгляд. Всё же в строгом облегающем платье она смотрелась куда лучше, чем в странных шалях. С подносом в руках, она пошла по залу, предлагая шампанское.

Пожалуй, единственная женщина, которую я не знала, вошла в зал после нас с Моцартом. Высокая, полная, как оперная певица, и величественная, как Екатерина Вторая, она остановилась на пороге.

В зале повисла мёртвая тишина.

Мужчины просто замолчали. А Марго вдруг побледнела, а потом выкрикнула, обращаясь к Моцарту:

— Как ты посмел её позвать? Как ты… — задыхалась она от гнева.

— Маргарита Владимировна, — смерил её Моцарт ледяным взглядом, сжав мою руку, чем дал понять, что всё хорошо. — Будьте добры, без сцен.

 Она осеклась. Хоть её обрамлённое рыжими волосами худое лицо розовее не стало. Сверкнув золотыми искрами в так хорошо знакомом мне перстне с авантюрином, она откинула длинные волосы за спину и уставилась на оперную диву с такой ненавистью, что не хотела бы я стоять по направлению этого взгляда — прожгло бы насквозь.

— Вы не поясните, Сергей Анатольевич, — исключительно вежливым, тихим и робким тоном потомственного аристократа поинтересовался князь Дмитрий, — чем мы обязаны столь внезапному приглашению?

— Конечно, Дмитрий Андреевич, — кивнул Моцарт, — именно для этого я здесь и стою. — Он повернулся к полной даме. — Проходите, Инга Петровна. Или как к вам лучше обращаться, Лилит?

Лилит?! И плевать, если лицо от удивления у меня вытянулось, всё равно все посмотрели на Марго, которая заржала дико и неприлично громко.

— Это что, имя или кличка кобылы? — едва не покатилась она со смеху, а потом вдруг резко осеклась. — Объясните мне, Христа ради, что она вообще тут делает и какое отношение имеет к этим господам женщина, которая…

Какими нелестными эпитетами Марго наградила даму, я прослушала, потому что Моцарт наклонился к моему уху и зашептал.

— Честно говоря, сначала я думал, что Лилит это Кира.

— Кирка? — я повернулась: та как раз предложила шампанское даме, и сходство их было разительно. Даже несмотря на то, что Кира была старше, а Инга полнее. Волосы Кирки вились, а убранные в узел на затылке волосы Лилит выглядели прямыми.

Они определённо были если не сёстрами, судя по разным отчествам, то близкими родственницами.

— Но потом понял, что любовница Нагайского ни за что не уступила бы пост главы братства двоюродной сестре. Мать Киры была прежней главой «Детей Самаэля» и прежней Лилит, её старший брат — отец Инги. Когда та состарилась, эта Новая Лилит узурпировала власть, — пояснил Моцарт, подтверждая мои догадки.      

 — Похоже, её не сильно любят, — предположила я. И когда он многозначительно пожал плечами, куда лучше поняла почему за её дородным плечом стоит Химар, а смотрит эта Новая Лилит вовсе не на брызгающую слюной Марго, не на Кирку, что вручила ей бокал и отошла с подносом к столу, а на Целестину.

Лилит была ей явно недовольна, а Целестина смотрела на неё с брезгливым превосходством сильнейшей. Той, что могла куда больше и знала всё куда лучше, чем эта матрона с одутловатым лицом, провозгласившая себя главой тайного братства.

— Господа, — Моцарт привлёк внимание к себе и кивнул в сторону двери.

Там словно только его знака и ждали. В комнату внесли три мольберта. На них со всей осторожностью и уважением поставили три картины, прикрытые тёмной тканью.

— Не хочу ни в коем случае претендовать на ваши лавры, — обратился Сергей к Разумовскому, — но у нас сегодня тоже что-то вроде закрытого показа. Для самой изысканной и глубоко заинтересованной публики.

Он кивнул. Ткань синхронно сдёрнули…

Князь Дмитрий обомлел.

Разумовский восторженно охнул и, боясь дышать, пошёл к картинам.

— Вы позволите? — обернулся он к Моцарту.

— Само собой, — разрешил тот.

— Вы не много на себя берёте? — заскрипел зубами Шувалов.

— В каком смысле? — невинно удивился Сергей.

— Вы не имеете права выставлять мои картины.

— Ваши картины? — ещё невиннее приподнял брови Моцарт. — А я слышал они были украдены у некоего Вальда.

— Да, такая жалость, — кивнул князь Дмитрий, близоруко щурясь и цепляя на нос очки. — Отец был в трауре, когда узнал, что часть коллекции, восемнадцать, если не ошибаюсь, воистину бесценных шедевров украли, и они бесследно исчезли. Но я безмерно рад, что хоть малая часть нашлась, — последовал он вслед за Разумовским, что уже извлёк из кармана лупу и дрожащими руками, боясь прикасаться к полотнам, гладил торец неизменно любимых Дега «танцовщиц». Мне могло показаться, но, кажется, в его глазах даже блестели слёзы.

— У кого бы они ни были украдены, — казалось, графу свело челюсть, с таким трудом он проталкивал сквозь зубы слова, — у Вальда или из музея, они всё равно принадлежат мне.

— На каком основании, Андрей Ильич? — всё так же безобидно уточнил Моцарт.

Я, конечно, понимала к чему он клонит. И зачем уже открыл замок своей папочки адвокат. Но Моцарт вдруг резко развернулся к Лилит, которая взирая на всех сверху-вниз, словно её это не касается, невозмутимо пила шампанское. 

— Или мы лучше спросим Ингу Петровну?

— К чему этот спектакль, Сергей Анатольевич, — скривилась она. — Дешёвый, бездарный спектакль. Ну мы же все взрослые люди, — она подошла к столу с небольшими, на один укус, бутербродами, и фужерами, искрящимися свежими пузырьками напитка, где стояла Алла. Взяла шпажку с канапе и развернулась. — Если у вас есть что сказать, просто скажите. Если желаете что-то узнать — спросите и я отвечу. — Она запила бутерброд шампанским и посмотрела на Моцарта. — У вас есть что мне сказать?

— У меня есть вопрос, — невысоко, на уровне груди подняла я руку, словно просилась к доске.

Женщина хищно улыбнулась, давая мне слово.

— Остальные предметы коллекции у вас? — спросила я.

Лилит подавилась. Закашлялась. И посмотрела на меня по-новому, с интересом.

— Конечно, нет, — она прочистила горло. — Зачем они мне! Они давно проданы, и возможно, уже не раз сменили владельцев. Договор есть договор, — она обратилась к Моцарту. — Ваш отец хотел справедливости, а мне просто нужны были деньги.

— Жадная тварь, — прошипела Марго.

Лилит даже бровью не повела в её сторону.

— Содержать огромный штат людей и финансировать незаконные исследования всегда дорого, а мы не благотворительная организация. Да что я вам рассказываю. Ваш фонд тоже обходится вам недёшево, правда, Сергей Анатольевич? — усмехнулась она. 

— Сорок лет назад вам было максимум двадцать два.

— В двадцать два я познакомилась с Нагайским в двадцать три — с вашим отцом.