CULVER (СИ) - "sladdkova"

Кажется, он ночью после очередной неудачной вылазки, зашел в магловский ночной клуб и принял все, что мог предложить ему диллер. Он сходит с ума, его корежит, изнутри лопаются все органы, а перед глазами ее лицо, ускользающее от него в темноту. Он не умирает от передозировки только из-за магии, которая спасает глупого парня, но темноте это не мешает изводить его.

Снова и снова.

Снова и снова.

Он в петле, из которой не выбраться.

Нотт закрывает глаза и перед ним вновь появляется Гермиона только уже в школьной форме. Она хмурит брови и качает головой, а потом рассыпается в калейдоскопе цветных бликов, поражающих своей красотой.

Тео снова смеется, пытаясь ее обнять. Отец переглядывается с эльфийкой снова, но сын не видит, погружаясь в причудливый трип вместе со своей любимой.

— Я помогу тебе, сынок.

Сынок не видит, как плачет отец. Он смотрит прекрасный фильм с одинаковым концом.

Гермиона ему улыбается и распадается на тысячи осколков.

Снова и снова.

Снова и снова.

Из окна квартиры слышится безумный смех.

Отец закрывает лицо руками и вешает на сына артефакт, сразу переносясь с ним в другое место, где их уже ждали.

Год и семь месяцев.

Тео сидел на приеме у психотерапевта. Он ходил к нему раз в неделю, уже второй месяц. Но это был последний сеанс. Он переезжал из страны.

Только два месяца прошло, как он вышел из магловской клиники, где его лечили от наркотической зависимости и алкоголизма. Это была очень дорогая и престижная клиника в Лондоне, больше напоминающая чей-то мэнор, а не пристанище сумасшедших маглов. Отец предварительно надел на него медальон со специальными рунами, запечатав магию, чтобы тот не убил себя или кого-то еще по время лечения. А лечению Нотт поддавался неохотно.

— Выпустите меня, — кричал он медсестре, что пыталась взять у него кровь на анализ. — Я тут по ошибке, я не из таких! Я не наркоман! Это ошибка! Вы тупые маглы, блядь!

— У меня кот дома не накормлен, поймите, отпустите, — тишина. — Отпустите меня, суки!

— Я завязал, правда, мне уже лучше, — уверял, заглядывал в глаза, но ему в ответ упорно молчали. — Если вы не отпустите меня, я убью себя! Убью, блядь! Вас всех зааважу!

— Пожалуйста, мне нужно найти мою девочку, вы понимаете? — его не понимали. — Я же просто хочу ее найти. Она там где-то совсем одна… что же вы за люди такие, а? Верните мне мою магию! Верните! Верните!

А потом началась ломка и психоз с галлюцинациями. Только не милая Гермиона ему мерещилась, а разные лица, будто маски. Они улыбались ему и смеялись над ним, разрывали барабанные перепонки шепотом. Тео постоянно слышал этот мерзкий хохот, даже во сне. Руки от ран адски чесались, и он расчесывал их до крови короткими ногтями. После таких случаев, когда он истекал кровью, санитары на него стали надевать перчатки, чтобы он не ранил себя.

Такие вещи, как вилки, ножи и даже карандаши Нотт не видел почти девять месяцев. Возможно, веди он себя лучше, ему бы дали все, но он пытался выбраться из клиники в течение всего месяца процедур во время очистки крови от токсинов: нападал на медбратьев, ломился в окна в процедурных кабинетах через решетки, пытался задушить себя простыней, вырывал иглы из вен во время капельниц и пытался выколоть себе глаз, а потом выколоть этот глаз медсестре. Он пытался почувствовать хоть что-то, привыкший к боли, на фоне зависимости.

К своей или чужой.

Почему только ему плохо?

Все вокруг должны ощутить эту боль!

На собраниях на третий месяц лечения, когда его кровь — с криками, но — отчистили, он дрался тринадцать раз. Они собирались по утрам небольшой группой из пятнадцати человек. Разношёрстная компания: и девушки, и парни, и молодые, как он, даже младше, и преклонного возраста. Они все были агрессивные и ненавидели друг друга, но Тео ненавидел всех особенно сильно.

У него была психологическая зависимость, самая сильная из всех, потому что даже когда его тело отвергало наркотики и алкоголь — у наркоманов такой момент назывался передышкой — он все равно продолжал употребление, и никакие разумные идеи о том, что нужно остановиться, его не посещали.

— Я не наркоман, я просто хотел расслабиться. Я вообще не понимаю, что мне здесь с вами, конченными, делать, — фыркнул Нотт и сложил руки на груди. — Я не кололся, у меня есть сила воли, — он обвел их всех тяжелым взглядом, — а вот вы — животные, я даже слышать вас не хочу.

— Тео, тебе нужно успокоиться, — снова посоветовал ему блондин-волонтер, напоминающий Малфоя.

— Я чувствую, что как только выйду отсюда, сожгу нахуй всю вашу клинику, я столько времени из-за вас потерял; а тебя, — он посмотрел на парня, Тейта, который утром так же сказал ему успокоиться и заставил помогать на кухне, — убью, блядь, первым. Задушу тебя, суку, прямо в кровати.

Кто из них первым полез было уже неважно. И так происходило каждый раз. Он подрался с Тейтом четыре раза, с другими парнями пару раз, и даже сломал нос одной девке, когда она назвала его психом. Они все там были психами-наркоманами. Себя он к таковым не причислял, что и пытался всячески им показать.

Каждую ночь его запирали в отдельной палате без окон — карцере, привязывали к железной кровати и пичкали успокоительными и снотворным. Магия Тео пыталась бороться, но с этим чертовым медальоном он ничего не мог сделать. И засыпал со слезами на глазах.

Он ненавидел всех и себя особенно.

Спустя еще месяц работы с психологами и постоянным спортом он впервые сказал на собрании, что ему плохо, больно и одиноко. Рассказал, что его любимая исчезла и он подсел на марки, yayo, марихуану, аптеку, а запивалась вся эта дрянь абсентом без сахара, лишь бы снова ее увидеть. Тео потерял в весе двенадцать килограмм, здоровый цвет лица и признаки жизни.

Со временем ему стало лучше. Он начал ходить на сеансы к психотерапевту при клинике, где ему сказали, что у него склонность к селф-харму, чрезмерная агрессия к окружающим и потеря приоритета в жизни, эндогенная депрессия, усугублённая принятием наркотических веществ. Ему выписали много таблеток, и он начал заново изучать эмоции: свои и чужие.

А какой мог быть приоритет, если Гермионы в его жизни не было? Что вся его жизнь за последние годы свелась к тому, чтобы как-то быть с ней, взаимодействовать или просто находиться рядом. Но ему помогли.

Он перестал делать себе больно, начал спокойно относиться к окружающим, и вскоре отец его забрал. Он чувствовал себя лучше и перестал резать руки, но шрамы оставил, как напоминание. Толстые полосы плотно облепили его руки, как кандалы. Он скрывал их за бинтами, а потом плюнул на это — ему плевать, что о нем подумают.

Первым делом, он связался с Поттером, который ответил, что ничего его ищейки так и не обнаружили за все время, будто Гермиона сквозь землю провалилась. И Тео нанял своих. Они искали во всей Евразии, но ответ был таким же неутешительным, как и у нанятых Поттера.

Ничего нет.

Два года.

Тео жил с отцом в Аргентине. Папа очень переживал за него и старался проводить с ним как можно больше времени. Он видел страх в глазах отца, когда Тео выходил куда-то, - он боялся, что Нотт-младший сорвется и снова заглянет в какой-либо клуб в поисках дозы. Но Тео держался, он пообещал сам себе, что убивать себя этой дрянью не будет.

Тео, спустя месяц жизни с папой, понял, что ему нужно свое пространство и настоял на переезде на Кипр, куда мечтал отправиться всегда.

Переезд дался легко. Тео купил квартиру — зачем ему одному дом — на центральной улице с красивым балконом и видом на улочку. Ему нравился здешний шум, это создавало некий эффект присутствия, будто он не один, а за стеной целая толпа, которая его ждет. Он побывал на свадьбе Панси и Блейза, не выпив ни капли алкоголя, он держал абсолютно трезвый образ жизни теперь. Даже не курил. Лечение дало свои плоды, и Тео перестал так сильно агрессировать на окружающих. Даже нашел работу в волшебной части Кипра: он устроился в местный банк и очень скоро занял в нем управляющую должность, чего не ожидал сам от себя.