CULVER (СИ) - "sladdkova"

Живая, и это главное.

Его Империус никогда не был силен и должен спасть через месяц-другой, но Драко уверен, что она не вернется в страну, просто не сможет, ввиду незнания.

Мама уже почти оправилась от болезни и теперь почти все свое время проводила у Андромеды с Тедди. Если честно, она заколебала Драко с тем, что заставляла переводить его через магловский банк баснословные суммы в фонды борьбы с раком. Нарцисса всегда была мягкотелой, но если это приносит ей удовольствие, то Драко только рад.

У него есть планы. Ему нужно было найти того магла, которым прикидывался Фоули, и убить его через годик-другой. Он давно уже следил за ним, а палочка, зарегистрированная на Адриана Смита была припрятана в поместье. Не зря он ее забрал и прочел все его мысли перед смертью.

Но… он так часто думал о ней, вспоминал, с каким непониманием она смотрела на него, растворяясь в треске аппарации.

Его мучили кошмары.

Он убил Гермиону Грейнджер.

Своими руками стер ее личность окончательно. Доломал то, что было уже сломано, и от этого он почему-то чувствовал неповторимое возбуждение, наравне со страхом, что ее найдут. Это будоражило получше алкоголя или еще чего-то.

Вчера Блейз сделал Панси предложение, чему Драко очень удивился, но решил, что пусть друзья сами решают свое будущее. Нотт пропал, но Забини говорил, что у него все в порядке. Поттер… он не хотел о нем думать, потому что при виде его потухшего лица Драко становилось неловко.

Жизнь продолжалась, и неважно, что в объятьях Астории он пытался успокоить ноющую грудь, а в ее волосах искал запах Лондонского дождя и персиков.

Ему будет лучше без нее. А ей — без них всех.

***

Тео

Слышу её шаги, когда никого вокруг.

Чувствую каждый вздох оранжевых её губ.

Вижу её ладонь, порезанную судьбой —

И если с ума сошел, то только лишь за тобой.

Я ищу тебя везде: среди тысяч новостей.

Среди улиц и людей — ищу тебя каждый день.

Неделя.

Тео не разговаривал.

Совсем.

Смотрел только исподлобья и так страшно окружающим становилось, что в итоге никто его не трогал. Блейз смотрел с болью во взгляде, Панси пыталась поддержать, Малфой угрюмо молчал, и на этом спасибо.

Он даже не ходил на занятия, заперевшись в комнате Гермионы и вдыхая аромат вечных роз, которые он ей подарил. Тео снюхал весь запас порошка Панси, как она сказала, мефедрона, любезно предложенный ему, и все равно ничего не чувствует, кроме отчаянья.

Тео корчится на чужой кровати и представляет, как она лежала в его объятьях, переплетая пальцы, ее тихий смех, ее горячие стоны и дыхание, ее маленькие руки на своем теле, ее мягкие губы на своих губах. Он так отчаянно скучает, что кусает уголок ее подушки и плачет, заливая два дня как нестиранную рубашку слезами. Больнее от того, как они расстались, наговорив друг другу… но он думал, что вот-вот, совсем скоро они помирятся, что это простая ссора, которая бывает у всех людей; у них же еще куча времени, поэтому он решил не давить на нее… и вот, что из этого получилось.

Он весь пропах огневиски и сигаретами, и все равно ощущает ее запах, призраком отпечатавшийся в сознании.

Он стонет, будто его режут изнутри, и не может перестать рыдать, кусая лопнувшую кожу на губах.

Он кричит и поднимается с места, мечась по пустой комнате, бьет стену, разрывая кожу на руках, но ему плевать на эту нелепую боль в костяшках. Его кости и так будто сломаны и никакой костерост ему не поможет. Ему хочется разрушить всю ее комнату, может, она тогда придет, прибежит на громкий шум. Ворвется вихрем, хлопнет дверью, угрюмо проклянет его, а потом будет обнимать теплыми руками, приговаривая, какой же он болван, ее любимый болван. А он будет кивать ей и поддакивать, что да, малышка, тот еще болван, вылечи мои руки, пожалуйста. Вылечи меня, помоги мне. Я умираю без тебя, малышка.

Я при смерти из-за тебя.

Малышки нет.

И он плачет еще громче, выбивая пальцы из суставов о стенку, пока сил не остается ни на что, кроме как сползти вниз на воображаемое дно, утыкаясь лбом в окрашенную его кровью стену и выть волком, что ее нет.

Он берет в руки палочку и хрипло шипит Диффиндо. На его руке седьмой порез, кровь смешивается с той, что уже текла из пальцев, заливая каплями пол. Гермиона не придет. Он так и лежит там, пока на улице не светлеет, а глотка болит от жажды, слез и крика. Он открывает глаза лежа на полу в позе эмбриона, смотрит на пустую кровать и снова их закрывает.

Его слезами ее не вернуть, потому что иначе, она бы давно вернулась к нему. Желание покинуть эти стены пересиливает все. Его застает Поттер за тем, как Тео собирает все ее вещи и с силой отбирает плед, который, как оказалось, подарил ей Гарри. Тео не против. Живоглот, молчаливый и потухший, молча залезает в кошачью переноску.

Делать здесь Тео больше нечего.

Четыре месяца и один день.

У Теодора Нотта никогда не было суицидальных наклонностей, как он думал раньше. До того времени, когда не очнулся от того, что его раны на запястьях перевязывала Хоупи, а над ним стоял молчаливый отец. Тео сразу понял, что он уже не в номере снятого отеля, а в какой-то светлой квартире и за окном щебечут птицы, и рядом спит Живоглот, которого он забрал с собой, как и все ее вещи. Палочки под рукой он не чувствовал. Во рту был кислый привкус.

Теддеус — его отец — смотрел на руки сына, покрытые толстыми шрамами от самых локтей до ладоней. Тео резал их заклинанием каждый день, отсчитывая, как напоминание о том, что она еще не найдена, тем самым себя наказывая.

Один день — один порез.

Видимо, Диффиндо перерезало вену в этот раз, а пьяный в усмерть Тео, принявший марку на язык и нанюханный ayao{?}[Кокаин.], даже не заметил, как отключился в ванне. Вчера был сто двадцать третий порез, и Нотт громко выругался, вытирая кровь с водой из носа — если бы он так тупо умер, то не простил бы себе никогда. Его тело умрет лишь в тот момент, когда Тео обнимет хладный труп своей малышки и поймёт, что ее уже точно не вернуть, — душа же его покинула как с месяц.

А остатки разъело кислотой.

— Ты покинул Хогвартс, ничего мне не сказав, — прошептал отец, не спрашивая, а утверждая, — чтобы сходить с ума или все же заняться делом?

Нотт смотрит на него непонимающе. Живоглот урчит под боком, и Тео запускает пальцы в длинную шерсть. Хмурится и тут же шипит от боли на изрезанных руках и пальцах. Но она отрезвляет лучше, чем антипохмельное зелье, но только на секунду. Мысли путаются, язык ощущается тяжелым грузом во рту. Носоглотка сухая, как пустыня, а в животе скручивается кишечник от голода, который он не чувствовал из-за наркоты. Он вообще ничего не чувствует.

— Я не буду заканчивать обучение, я ищу ее, — Тео приподнимается, но падает обратно в постель, — я перерыл уже половину Британии, пап. Я найду ее.

— Я вижу только то, что ты сходишь с ума, утопая в наркотиках и алкоголе. Вчера ты чуть не умер, понимаешь? Это не шутки.

Тео сильно ведет от того, что он принимал вчера, потому голос отца доносится до него сквозь призму музыки, что играет в его ушах.

— Я знаю, что ты баловался раньше, но сейчас тебе нужна помощь, Тео.

Хоупи и отец переглядываются, пока Тео поднимает вверх руку. Она окрашена красными полосами — доказательствами его любви к Гермионе — и они переливаются сотней радуг, превращаясь в всполохи цвета. Он давит на порезы, тонкая короста легко отходит, обнажая красно-розовую незаживающую кожу. Тео хихикает и двигает головой в такт музыке, которая играет в его голове.

Он кружится в ритме вальса с Гермионой в огромном зале, украшенном свечами. Она в красивом бальном платье, улыбчивая и живая. Его девочка. Только все заканчивается, как всегда — плохо. Даже трип не дает ему насыщение и успокоение. Ее лицо тает, как восковая свеча, и Тео громко кричит, подрываясь с постели, пока его держат сильные руки отца. Он кричит и кричит, его магия рвется наружу и все окна в квартире выбивает, лампочки взрываются, и осколки режут бледное лицо, будто специально направленные в его сторону.