Мария Лебедева - Горький мед

На автобусной остановке царило радостное оживление. Несколько ребят в ожидании автобуса весело играли в давно забытого «жучка»; молодая парочка, наверное молодожены, развлекалась тем, что наперебой вслух придумывала продолжение очередного мексиканского сериала; ребенок лет четырех без устали дергал за руку бабушку и как заведенный повторял: «Не хочу я к родителям… и в сад не хочу… Детей бабушки должны воспитывать…»

Мимо остановки прошли две молодые мамы с детскими колясками. Одна коляска напоминала плетеную корзину, а другая была изящная, низкая, на белых толстых колесах.

«Надо же, какие теперь коляски стали красивые», — удивилась Ольга. Молодожены тоже обратили внимание на этот замечательный вид транспорта.

— Смотри, смотри! — воскликнул муж. — Прямо как «вольво» с «мерседесом»… Ты какую хочешь? — обратился он к жене.

— Что значит — хочешь? — снисходительно фыркнула та и со знанием дела пояснила: — Это смотря кто родится: если мальчик — плетеную, а если девочка — пеструю.

Эта тонкость в выборе коляски показалась Ольге забавной, и она улыбнулась трогательной заботливости будущих родителей.

Когда она подходила к издательству, знакомый голос окликнул:

— Ольга Михайловна, постойте!

Она оглянулась и увидела запыхавшегося «почитателя», который, лавируя между машинами, пробирался к ней, выставив впереди в качестве щита свой огромный пухлый портфель.

— Ай-яй-яй, Федор Михайлович, — покачала головой Ольга, — прямо на красный свет! Так ведь и под машину угодить можно.

— Пусть, Ольга Михайловна, пусть под машину, — захлебываясь от радости, проговорил тот. — Я как вас увидел, у меня в глазах зарябило, все цвета перепутались: красный, зеленый…

— А вы заходите к нам в редакцию, — пригласила Ольга. — Я целый день сегодня на работе.

— Нет-нет, только не это, — испугался он. — У вас там всегда много народу, а я хотел… так сказать, приватно… вчера оробел… Вы уж, Ольга Михайловна, уделите мне сейчас две-три минуты, клянусь, я не задержу надолго…

— Пожалуйста, Федор Михайлович, слушаю вас, — добродушно согласилась Ольга. — Только давайте отойдем немного в сторону, вот сюда, к стене.

«Почитатель» был крайне взволнован и явно не знал, с чего начать.

— Ну? — подбодрила она.

— Мы так давно не виделись, Ольга Михайловна… — дрожащим голосом наконец проговорил он, — но, смею вас уверить… мое чувство к вам неизменно и… и… — Он запнулся, вынул из кармана платок и вытер повлажневший лоб. — Я слышал от ваших сотрудников, вас постигло несчастье… Позвольте… соболезнование…

— Спасибо, Федор Михайлович, — пришла ему на помощь Ольга. — У меня действительно большое горе: умер мой отец.

«Почитатель» оторопел. Глаза его расширились, челюсть слегка отвисла.

— Как — отец? — в недоумении пробормотал он. — А мне сказали — дядя… — И тут же, спохватившись, зачастил: — Боже мой, Ольга Михайловна, простите великодушно, определенно это я все напутал… Боже, какой же я болван!

— Не казнитесь так, Федор Михайлович, — усмехнулась Ольга. — Я и сама этого не знала, — добавила она и, повернувшись, зашагала в сторону издательства.

— То есть чего не знали? — изумился «почитатель» и кинулся следом за ней. — Объяснитесь, Ольга Михайловна, я вконец растерян… А впрочем… — Он обогнал Ольгу, встал перед ней и заглянул прямо в глаза. — Впрочем, какая разница — горе есть горе… Я не об этом, Ольга Михайловна, еще одно слово, умоляю…

Ольга, полагая, что «почитатель» хотел только выразить ей соболезнование и поэтому разговор окончен, в удивлении остановилась.

— Мое чувство к вам, Ольга Михайловна… я уже говорил… — дрожа от волнения, снова завел он. — Но… нет, другое, другое сказать хочу! — перебил «почитатель» сам себя, боясь, что Ольга, не дослушав, уйдет.

Прохожие и сотрудники, спешившие на работу, с интересом посматривали на взъерошенного человека с большим портфелем, который, стоя перед молодой женщиной, взволнованно говорил что-то и при этом бил себя в грудь кулаком. Заметив повышенное внимание со стороны прохожих, Ольга взяла «почитателя» за рукав и вежливо отвела в сторонку. Тот послушно сделал два-три шага и, не видя ничего вокруг, кроме любимых светло-зеленых глаз, в упоении продолжал:

— Ольга Михайловна, поверьте, я от всей души сочувствую… вашему горю и… прошу только одного: если вам что-то понадобится… какая-то помощь — о, любая, любая, Ольга Михайловна! — располагайте мной, знайте, я всегда к вашим услугам и… за счастье почту… за счастье… любую просьбу… — Он задохнулся и снова полез в карман за платком.

Зеленая смешинка лукаво заблестела в глазах Ольги.

— Так уж и любую, Федор Михайлович? — с улыбкой спросила она.

— Уверяю вас, Ольга Михайловна, клянусь всем святым! — прижав руку к груди, отчаянно воскликнул тот.

— А у меня действительно есть к вам просьба, — вдруг посерьезнела Ольга.

— Весь внимание, Ольга Михайловна! — с готовностью откликнулся «почитатель».

— Видите ли, Федор Михайлович, — медленно начала она, — поскольку я выхожу замуж… и, вероятно, скоро… Мне бы не хотелось… — Испытывая неловкость, Ольга вдруг замялась. — Ваши звонки… цветы… ну, сами понимаете…

Проговорив все это, она поняла, что напрасно затеяла такую невинную, на ее взгляд, шутку. Ей вдруг стало безумно жаль этого чудака, как-то нелепо, но по-своему сильно и трогательно влюбленного в нее.

Он стоял перед ней белый как мел, убитый, уничтоженный, с трясущимися губами, ветер трепал его поредевшую шевелюру. Так и не сумев выговорить ни слова, он молча повернулся и побрел в сторону метро.

Напряженную предобеденную тишину в редакции нарушил резкий телефонный звонок.

— Оленька Михайловна, вас, — коротко сказала Елена Одуванчик, протягивая трубку, и, не удержавшись, добавила: — Приятный мужской голос…

С отчаянно бьющимся сердцем Ольга взяла трубку. Она и боялась этого звонка, и, сама себе не признаваясь, ждала его.

— А не пора ли нам, друзья мои, подкрепиться? — переглянувшись с Одуванчиком, бодро сказал Никанорыч, и, возглавляемые Искрой Анатольевной, сотрудники тактично отправились в столовую.

— Слушаю вас… — тихо проговорила Ольга.

— Оля! Оленька, наконец-то! — Приятный мужской голос в трубке искрился радостным возбуждением, восторгом, так и звенел от ликования, хотя, возможно, это была просто иллюзия, создаваемая помехами на линии. — В общем, я из автомата, слышно плохо, поэтому говорю коротко! — продолжал так же радостно выкрикивать Кирилл. — Мы должны увидеться сегодня же! Обязательно! Заехать за тобой в издательство? Или лучше сразу в Сокольники? Ты когда будешь дома?

Ольга была застигнута врасплох этим оглушительным напором, а непонятное веселье на другом конце провода смущало и настораживало ее.

— Около семи… — растерянно проговорила она.

— Решено! В семь я у тебя! — бодро крикнул Кирилл и повесил трубку.

Ольга посмотрела на часы: до конца рабочего дня оставалось четыре часа. Она отошла от телефона и бросила взгляд в зеркало над столом заведующей: пепельно-серый нездоровый цвет лица, темные круги под глазами, уголки бескровных губ скорбно опущены, в зеленых глазах — паника.

Ольга схватила свою сумку и вытряхнула содержимое прямо на стол. Ага, вот французская тушь для ресниц, Светкин подарок на день рождения… вот тени для век… еще тени… помада… а пудра? где же пудра?..

Когда сотрудники веселой стайкой вернулись из столовой, Никанорыч застыл на пороге, а Одуванчик, подбежав к Ольге, всплеснула руками:

— Ой, Оленька Михайловна, вы такая хорошенькая! Прелесть!

— Молодец! Так держать, голубчик! — раздался бас Искры Анатольевны из густого облака папиросного дыма. — Нельзя распускаться! Женщина всегда должна быть в форме.

— Волшебное, волшебное преображение! — выйдя наконец из столбняка, нараспев заговорил Никанорыч. — А просто девушка спешит на свидание… Нет, каково! Что делает с человеком зов природы!

При этих словах Ольга даже подскочила на стуле, кровь бросилась ей в голову, но естественную краску стыда на лице удачно скрыл толстый слой грима. Она пулей вылетела из комнаты, сопровождаемая недоуменными взглядами сотрудников.

Стоя над раковиной в конце коридора, Ольга судорожно, с ожесточением смывала наведенную красоту, словно хотела содрать заодно и бледную кожу с сероватым оттенком и темными кругами возле глаз. Подняв наконец голову и увидев в зеркале свое мокрое, взлохмаченное отражение, способное если не напугать, то уж определенно вызвать лишь жалость, она осталась довольна. «Зов природы…» — с издевкой подумала Ольга, и бескровные губы раздвинулись в ядовитой ухмылке.

На кухонном столе Ольгу ждала записка от тети Тамары: «Оля! Морс и фрукты в холодильнике, клюква в морозилке, котлеты на плите. Целую, т. Т.» Внизу — торопливая при писка: «Привет Кириллу. Не забывай о своем вещем сне!»