Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти

— А — но мужчина не имеет значения, — заявила она, выдержав паузу.

— Нет! — изумленно воскликнул он. Ему только теперь открывалась ее настоящая сущность.

— Имеет значение только сам человек, — сказала она. — Может ли он сохранить себя и служить своему собственному Богу.

Последовала пауза, во время которой он размышлял. На тропинке почти не было цветов, и здесь было мрачновато. Он шагнул в сторону, и его каблуки попали в мягкую тину.

— Я, — произнесла она очень медленно, — я вышла замуж в ту же ночь, когда ты женился.

Он посмотрел на нее.

— Ну, не официально, конечно, — усмехнулась она. — Но фактически.

— За лесника? — спросил он, не зная, что еще можно сказать.

Она повернулась к нему.

— Ты думал, что я не смогу? — Яркая краска залила ее щеки и шею, несмотря на всю ее самоуверенность.

Он не знал, что говорить.

— Понимаешь, — она сделала над собой усилие, чтобы попытаться что-то объяснить ему. — Мне тоже было нужно понять.

— И что оно означает, это понимание? — спросил он.

— Очень многое — а для тебя разве нет? — удивилась она. — Человек остается свободным…

— И ты не разочарована?

— Очень далека от этого! — Ее голос был глубок и искренен.

— Ты любишь его?

— Да, я люблю его.

— Прекрасно! — сказал он.

Она замолчала на некоторое время.

— Здесь, среди того, что близко ему, я люблю его, — произнесла она наконец.

Его самолюбие не позволило ему сохранить молчание.

— Для этого нужна соответствующая обстановка? — спросил он.

— Да, нужна, — закричала она. — Ты всегда заставлял меня быть совсем не тем, чем я была на самом деле.

Он коротко рассмеялся.

— Но дело разве в окружении? — спросил он. Он всегда считал ее человеком с сильным характером.

— Я как растение, — ответила она. — Я могу расти только в собственной почве.

Они достигли того места, где подлесок совершенно пропал, вокруг высились только красно-коричневые и пурпурные стволы сосен. Мрачную зелень старых деревьев оттеняли яркие, еще не развернувшиеся листья папоротника. Среди сосен стояла деревянная избушка лесника. Некоторые клетки для фазанов, расставленные вокруг, были заняты птицами, другие пусты.

Хильда прошла через двор, усыпанный сосновыми иголками, к сторожке, достала ключ откуда-то из-под крыши и открыла дверь. Это было простое помещение с плотничьим верстаком и полкой, на которой были разложены плотничьи инструменты, везде лежали ловушки и капканы, на стенах висели шкуры, все в полном порядке. Хильда закрыла дверь. Сайсон осмотрел растянутые для обработки меха диких животных. Она нажала на какую-то пружину в боковой стене и открыла дверь во вторую небольшую комнату.

— Как романтично! — сказал Сайсон.

— Да. Он очень любознателен — в нем есть ловкость дикого животного — в хорошем смысле слова — и он очень изобретателен и заботлив, он не лишен достоинств.

Она подняла темно-зеленую занавеску. Почти все помещение занимало огромное ложе из вереска и орляка, покрытое пышным ковром из кроличьих шкур. Пол устилали красные телячьи шкуры, в то время как на стенах висели другие меха. Хильда сняла со стены плащ из кроличьих шкурок с капюшоном, отделанным белым мехом, очевидно, горностаем. Она засмеялась, демонстрируя Сайсону эту накидку, и спросила:

— Что ты думаешь об этом?

— А! Я поздравляю тебя с таким мужчиной, — ответил он.

— Посмотри! — Она указала на небольшой кувшин, стоящий на полке. В нем было несколько веток первой жимолости, изящных и белых.

— Они будут наполнять благоуханием это место ночью, — сказала она.

Он огляделся вокруг с любопытством.

— Есть же у него какие-нибудь недостатки? — спросил он. Она пристально смотрела на него некоторое время. Затем отвернулась.

— Звезды светят совсем не так, когда я с ним, — произнесла она. — Ты мог заставить их вспыхивать и трепетать, а незабудки точно улыбались мне, фосфоресцируя. Ты мог делать вещи чудесными. Я знаю — это правда. Но теперь я научилась сама добиваться этого.

Он засмеялся:

— В конце концов, звезды и незабудки — только роскошь, ты действительно сама должна создавать поэзию.

— Да, — согласилась она. — Но теперь у меня все это есть.

Снова он горько рассмеялся.

Она поспешно повернулась к нему. Он стоял, прислонившись к оконцу маленькой темной комнаты, и наблюдал за ней, смотрел, как она стоит в дверях, все еще одетая в свою накидку. Он снял головной убор, поэтому она очень отчетливо видела его лицо в темной комнате. Его темные прямые блестящие волосы были аккуратно зачесаны назад надо лбом. Его темные глаза следили за ней, а его чистое и бледное и совершенно спокойное лицо белело в полумраке комнаты.

— Мы очень разные, — сказала она горько.

Снова он засмеялся.

— Я понимаю, что ты осуждаешь меня, — произнес он.

— Мне не нравится, каким ты стал, — сказала она.

— Ты думаешь, что мы могли бы, — он окинул взглядом сторожку, — у нас могло быть что-нибудь подобное?

Она покачала головой.

— С тобой! Нет, никогда! Ты срываешь цветок и разглядываешь его до тех пор, пока не узнаешь о нем все, что хотел узнать, и затем ты выбрасываешь его совсем, — объяснила она.

— Неужели? — удивился он. — И твоя дорога никогда не могла бы стать моей дорогой? Полагаю, что нет.

— А с какой стати? — пожала она плечами. — Я самостоятельный человек.

— Но двое людей иногда идут одной дорогой, — мягко проговорил он.

— Ты уводил меня от самой себя, — возразила она.

Он знал, что ошибался в ней, что принял ее за кого-то, кем она никогда не была. Это была его вина, не ее.

— И ты всегда знала об этом? — спросил он.

— Нет, ты никогда не позволял мне узнать. Ты запугивал меня. Я ничего не могла поделать. Я была рада, когда ты бросил меня, правда.

— Я знаю, что ты была рада, — сказал он. Но лицо его еще больше побледнело, стало почти смертельно бледным. Однако, — продолжал он, — именно ты избавилась от меня. Ты отослала меня отсюда.

— Я! — воскликнула она с гордостью.

— Ты заставила меня получить стипендию средней школы, ты заставила меня лелеять пылкую привязанность ко мне бедного маленького Ботелли, пока он не мог обходиться без меня, — а все потому, что Ботелли был богатым и влиятельным. Ты торжествовала, когда торговец вином предложил отправить меня в Кембридж, чтобы сопровождать его единственного ребенка. Ты хотела, чтобы я поднялся выше по общественной лестнице. И каждый раз, когда ты отсылала меня подальше от себя, каждый новый мой успех все больше разобщал нас. Ты никогда не хотела поехать со мной: ты хотела только отослать меня, чтобы посмотреть, что из этого получится. Полагаю, ты даже хотела, чтобы я женился на леди. Ты хотела торжествовать над окружающими с моей помощью.

— Да, и я несу за это ответственность, — произнесла она с сарказмом.

— Я выделился, чтобы удовлетворить тебя, — ответил он.

— А, — закричала она, — ты всегда хотел перемен, перемен, как ребенок!

— Очень хорошо! И теперь я имею успех, и я знаю это, и у меня прекрасная работа. Но я думал, что ты другая. Какое право имеешь ты на мужчину?

— Что ты хочешь? — воскликнула она, глядя на него широко открытыми и полными страха глазами.

Он посмотрел на нее, и глаза его были нацелены на нее, словно оружие.

— С какой стати, ничего, — он коротко рассмеялся.

У входной двери загрохотало, и вошел хозяин дома. Женщина оглянулась, но осталась стоять у входа во внутреннюю комнату, не снимая своей меховой накидки. Сайсон не двигался.

Лесник вошел, посмотрел на них и отвернулся, ничего не сказав. Они также молчали.

Пилбим занялся своими шкурками.

— Я должен идти, — сказал Сайсон.

— Да, — ответила она.

— Тогда желаю тебе безбрежной и меняющейся жизни, — он поднял руку в приветствии.

— И тебе безбрежной и меняющейся жизни, — ответила она мрачно и очень холодным тоном.

— Артур! — позвала она.

Лесник притворился, что не слышит ее. Сайсон, внимательно наблюдавший, начал улыбаться. Женщина подобралась.

— Артур! — повторила она с удивительной интонацией, которая показала мужчинам, что ее душа трепещет на опасном уровне.

Лесник медленно отложил свой инструмент и подошел к ней.

— Да, — произнес он.

— Я хочу вас представить друг другу, — объявила она, дрожа.

— Я уже познакомился с ним, — возразил лесник.

— Правда? Это Эдди, мистер Сайсон, о котором ты знаешь, — это Артур, мистер Пилбим, — добавила она, повернувшись к Сайсону. Последний протянул руку леснику, и они молча пожали друг другу руки.

— Рад познакомиться с вами, — сказал Сайсон. — Мы больше не будем переписываться, Хильда?