Л. Хилтон - Маэстра

– Руперт! Привет! Прости, мы тут просто…

– Потрудись объяснить, что ты тут делаешь! Ты младший сотрудник и не имеешь права здесь находиться!

На самом деле ничего в этом такого не было, я частенько спускалась в хранилище после окончания рабочего дня – обычно по просьбе самого Руперта.

– Что это вы тут затеяли? – немного успокоившись, повернулся Руперт к Дейву. – А тебе, Дейв, уже давно пора домой!

Оцепенев от ужаса, Дейв неразборчиво пробормотал «Добрый вечер!». Как же меня коробило, когда он обращался к Руперту «сэр»! При нем Руперт держался подчеркнуто вежливо и сдержанно, но стоило Дейву, прихрамывая, уйти из хранилища, как он повернулся ко мне и вперился в меня пристальным взглядом. В голубоватом тусклом свете ламп он напоминал гротескно раздувшуюся фигуру с картины Эль Греко. Я знала, что он не станет устраивать мне сцену: люди, обладающие реальной властью, никогда не повышают голоса без крайней необходимости.

– Джудит, я уже давно хотел с тобой поговорить. Не думаю, что ты здесь на своем месте, да ты и сама это понимаешь, правда? Я хотел дать тебе шанс, но в отделе многие на тебя жалуются. А твои комментарии насчет Стаббса на собрании были совершенно неуместны и, честно говоря, просто бесцеремонны.

– Я подумала… Я хотела… Но не была уверена, – залепетала я, неуклюже оправдываясь, словно провинившаяся школьница, тут же разозлилась на себя, но остановиться уже не могла.

– Думаю, тебе лучше забрать свои вещи и покинуть нас, согласна? – холодно перебил меня Руперт.

– Вы… вы что, меня увольняете?!

– Что ж, если ты предпочитаешь такую формулировку, то – да, увольняю!

Я совсем растерялась. Вместо того чтобы возразить, попытаться защитить себя, я взяла и расплакалась. Абсурд! Давно сдерживаемые слезы от бессилия и невозможности получить желаемое брызнули из глаз, как будто пробившийся сквозь землю гейзер, и я поневоле оказалась в положении женщины, униженной мужчиной. На глаза навернулись крупные горячие слезы ярости. Ясно, Руперт что-то скрывает! Да он даже приглашение на эту идиотскую вечеринку дал мне только для того, чтобы задобрить и заставить замолчать! Но так ведь нельзя! Я же пытаюсь поступить правильно, сделать все как надо!

– Руперт, прошу вас, выслушайте меня! Я не делала ничего плохого, я все вам объясню!

– Меня не интересуют твои объяснения!

В отдел мы возвращались молча. Я шла по узким коридорам, а он следовал за мной, как охранник, ведущий по тюремным коридорам заключенного. Потом, сложив руки на груди, стоял и смотрел, как я собираю все, что валяется на моем столе, и засовываю в дипломат, на дне которого лежало платье и туфли для клуба. Мне не хотелось даже смотреть на них.

– Ты готова? – спросил он, и я обреченно кивнула. – Тогда будь любезна сдать пропуск. Думаю, мне не придется просить охрану проводить тебя к выходу. Все, Джудит, ты свободна!

Протягивая ему пропуск, я думала о полковнике Моррисе. О том, что я была практически в услужении у Руперта: забирала его костюмы из ателье, рубашки из прачечной, отвечала на телефонные звонки, работала сверхурочно в библиотеке и архивах, стараясь доказать, что чего-то стою, что я умнее, сообразительнее и способнее других. Я работала покорно и усердно. Ни разу не показала, что чувствую себя униженной и исключенной из круга приближенных. Ни разу не дала понять им – Лоре, Оливеру и Руперту, – что чувствую себя принадлежащей к иному кругу, хотя, сказать по правде, мой оксбриджский диплом котировался куда выше, чем все их дипломы, вместе взятые! Я и правда верила: если буду усердно трудиться, то со временем смогу подняться до их уровня. Конечно, я никогда не питала иллюзий насчет того, что Руперт ценит меня или хотя бы уважает, но думала, что хотя бы могу быть полезным, стóящим работником. Какой же я была дурой!

– Теперь вы возьмете на мое место Анджелику? – спросила я таким обиженным, детским голосом, что даже самой стало противно.

– Это тебя не касается. А теперь будь добра покинуть помещение!

Я подняла залитое слезами лицо и посмотрела ему в глаза. Каково это – проснуться утром и не пойти на Принс-стрит? Не войти в прохладное фойе, не коснуться шершавых резных перил знакомой лестницы? Я упустила свой шанс. Мне удалось ненадолго заглянуть за ворота запретного сада, пусть ненадолго, но все-таки на какое-то время я стала частью того мира и каждый день поднималась еще немного выше. Я подумала о том, как мне снова придется рассылать резюме и что из этого выйдет. Я все испортила. Потеряла контроль. Я позволила себе хотеть слишком многого, хотеть слишком сильно, я поступила опрометчиво! Дура, дура, дура! Я позволила себе не злиться на всех и вся, а сыграть в Поллианну, наивную дурочку, которая решила взять и помочь всем несчастным детишкам! Гнев всегда помогал мне, а я позволила себе избавиться от него! Гнев помогал мне держать голову высоко и не вешать нос, гнев помогал мне выдерживать агрессию и презрение. Гнев помог мне поступить в университет после заштатной общеобразовательной школы, он был моей силой и утешением. На мгновение я испытала это раскаленное добела, жгучее ощущение внутри себя и представила себе окровавленное лицо Руперта, склонившегося в три погибели над компьютером. Ну давай, соблазнял меня Гнев, всего разочек, ну же! На моем дипломате на углах были латунные замки, и я представила себе, как от души двину этой сволочи в висок, но до этого доводить не обязательно. Кулаки и челюсти непроизвольно сжались, на руках выступили вены, мне хотелось вцепиться ему в горло. Руперт пристально наблюдал за мной, и в его глазах мелькнула тревога. Вот и все, этого-то мне и было надо!

– Знаете, что я вам скажу, Руперт, – невозмутимо произнесла я, – вы настоящий сукин сын! Толстожопый, бесталанный сукин сын, который мнит себя пупом мира!

– Убирайся отсюда! – побагровел он, и в этот момент я перестала понимать, кого из нас я презираю больше.

Чтобы как-то наладить отношения с собственным Гневом, я решила, что нам стоит напиться. Гнев – отличный собутыльник, не отставал от меня ни на бокал. К приходу Джеймса я приговорила с другим клиентом почти две бутылки «Болле», и на этот раз пила по-честному. Не удосужившись попрощаться с очередным клиентом, я встала и ушла, оставив того сидеть с открытым ртом, а сама плюхнулась на диван рядом с Джеймсом, и Карло тут же достал нам бутылку «Кристаля».

– Сегодня я, пожалуй, выпью, если ты не против.

– Тяжелый денек выдался? – спросил он, и я согласно кивнула.

Иногда бывает, что напиваешься на радостях, но сегодня не тот случай. Я ощущала себя холодной, циничной сукой. Подняв бокал, я произнесла какой-то ничего не значащий тост. Да, это все, конечно, неприлично, но мы с Гневом, в конце концов, не просто так приходим в бар последней надежды.

– Джеймс, давай начистоту. Сколько ты готов заплатить за то, чтобы меня трахнуть?

– Секс за деньги меня не интересует, – ответил он, посмотрев на меня сначала с удивлением, а потом с легким отвращением.

– Почему? Разве деньги важнее секса?

– Лорен, что случилось?

Если бы все происходило в кино, то сейчас как раз начался бы монтаж: водоворот воспоминаний, маленькая Джудит оканчивает школу, полумертвая от усталости Джудит приходит домой с работы, корпит над каталогами, Руперт увольняет Джудит, и по ее щеке сбегает одинокая слезинка, а потом она оказывается в каком-то занюханном подвале и с удивлением понимает, что этот мерзкий толстяк – ее последняя надежда. Та Джудит встала бы, вежливо улыбнулась и легкой походкой направилась навстречу своему светлому будущему, потому что она ни на что не готова променять свою свободу. Что ж, сказку о том, чтобы все начать с чистого листа, я слышала не единожды. Если я рождена для другого, то, по крайней мере, сделаю все как надо. Мы с Гневом на многое способны.

Я позволила давно сдерживаемым слезам выступить на глазах, так чтобы они соблазнительно поблескивали на кончиках ресниц, делая их похожими на лепестки гиацинта после дождя, нижняя губа чуть-чуть задрожала, но я тут же прикусила ее и взглянула на Джеймса снизу вверх:

– Джеймс, прости меня… Это было так пóшло с моей стороны… Просто это место… Я не хочу, чтобы ты считал меня такой… Я проверяла тебя. Понимаешь, ты такой замечательный, а я… Я просто…

Даже такое раздутое до раблезианских масштабов эго, как у Джеймса, не устоит перед словом «любовь», поэтому для начала я решила просто всплакнуть. Надо сказать, особых усилий от меня не потребовалось. Джеймс протянул мне белоснежный носовой платок, от которого пахло стиральным порошком, и я вспомнила, как мама, в моменты просветления, купала меня, а потом заворачивала в чистое белое полотенце, от которого пахло точно так же, и вот тут я зарыдала по-настоящему. Потом я рассказала Джеймсу, что напугана, так как лишилась работы в арт-галерее, а когда он сказал, что, возможно, мне стоит съездить куда-нибудь на выходных и отвлечься, притворилась, будто никогда не была на юге Франции, сказала, что это было бы просто чудесно, но надо взять с собой мою подругу – ну, чтобы он понял, Лорен не из таких! Ну или, по крайней мере, не совсем. Я шептала что-то сбивчивое и позволяла ему убеждать меня в обратном. На самом деле подругу я приплела, разумеется, именно для того, чтобы оказаться с ним в одной постели. Тем более вдруг он предпочитает секс втроем – надо быть во всеоружии. Мне достаточно было всего лишь намекнуть, что мое согласие стоит примерно три тысячи фунтов, надо же мне как-то перекантоваться, пока не найду работу. Наконец он ушел, оставив на столе тысячу фунтов – стоимость двух билетов до Ниццы, я подошла к Мерседес и сообщила ей, что мы отправляемся отдохнуть на Ривьеру.