Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание

Врангель поймал себя на том, что даже в мыслях неискренен и начинает лукавить с собой. Такого не случалось с ним никогда — даже в самые напряженные, трудные, а порой и трагические .минуты его сложной жизни...

Следовало что-то предпринимать. Что-то нужно было сделать немедля для того, чтобы разрушить этот ночной кошмар, ставший следствием переутомления последних недель. «Виной всему, конечно же, переутомление — тяжелая голова, беспокойство, глупые мысли... Позор!»

Тщательно вымывшись и крепко растерев белую плоскую грудь твердым махровым полотенцем, Врангель, как всегда, без посторонней помощи неторопливо и тщательно оделся в казачью форму — алый бешмет и черную черкеску с серебряными газырями, повесил кинжал в серебряных с позолотой ножнах — и вышел на палубу крейсера.

Уже вставало солнце. Лучи его пробивали и рассеивали туманную дымку над Босфором, освещали высокие дома Пера, купола Айя-Софии и минареты Стамбула.

Неподалеку разводили пары и снимались с якорей два миноносца под русским Андреевским флагом, и Врангель сразу вспомнил, что движение русского флота на Бизерту уже началось. Настроение его снова упало. Через два-три дня уйдет к французам и «Генерал Корнилов». Придется готовить себя к переменам, и это ощущение было омерзительно Врангелю: он быстро привыкал к обстановке, людям, даже к своим сапогам, мундирам, шинелям, буркам, папахам и с большим трудом и нервным напряжением расставался со всем привычным, что окружало его и казалось крайне необходимым. У него всегда портилось настроение, когда терялось что-то, рвалось, требовало замены, — самое незначительное, малое. Он злился, когда лишался чего-то большого. Он приходил в бешенство, если приходилось расставаться с действительно нужным, значительным, необходимым... Теперь ему предстояло менять дом, и это представлялось сегодня чуть ли не крушением, крахом, сотрясением основ, лавиной, вызывающей неистовую, безудержную ярость...

Врангель понял наконец причину своей бессонницы, и это чуть успокоило его, потому как было знакомо, — не раз прожитое, перечувствованное ощущение, точно привычная боль у подагрика.

Более спокойно смотрел он теперь на Золотой Рог и Босфор, на «плавучую Россию», что расположилась на рейде Константинополя. Пришло решение: по случаю ухода военного флота издать приказ, полный оптимизма и веры в продолжающуюся борьбу, и Врангель немедля стал думать над началом его, над первыми ударными фразами, способными мобилизовать людей: «...Славные моряки... ваша доблестная трехлетняя борьба вместе с доблестными солдатами... Волею судеб приходится оставить... временно разлучить...» А потом он придумал концовку, которая пришла сразу, и он запомнил ее слово в слово: «Провожая вас, орлы русского флота, шлю вам мой сердечный привет. Твердо верю, красный туман рассеется и господь сподобит нас послужить еще матушке России. Русский орел расправит могучие крылья, и взовьется над русскими водами бессмертный Андреевский флаг!..» Приказ был обычный, в его духе, — орел, крылья и тому подобная символика, — но сегодня Врангель остался доволен. Сейчас именно такой приказ нужен морякам, отрываемым от армии и уходящим в далекую Африку. Он нашел слова, они дойдут до сердца каждого матроса, офицера и адмирала. Они будут знать: командующий помнит о них, он не оставит флот в беде...

Еще более успокоившись, Врангель нашел глазами яхту «Лукулл» — две скошенные мачты, косая труба между ними, острый нос, — красивую и словно гордо летящую. В прошлом яхта называлась «Колхида» и принадлежала русскому послу в Константинополе, потом ее реквизировала белая армия. Теперь «Лукуллу» надлежало стать новым домом главнокомандующего. Штаб во главе с Шатиловым размешался на пароходе «Александр Михайлович». Стоянка яхты и парохода планировалась напротив штаба французского оккупационного корпуса в Куру-Часме, под зашитой (вернее — наблюдением!) лягушатников, зуавов и сенегальце». — это было согласованное и, если быть справедливым, обоюдное желание...

Правильным казалось сейчас Врангелю приказание своим ближайшим подчиненным. Струве недаром получил твердые инструкции не спускать глаз с англичан: Врангель понимал их двойную игру — с ним и с большевистскими Советами. В Париж немедля следовало послать и Бернацкого. Кривошеина надо было подстраховать. Кривошеин и сам внушал теперь опасения главнокомандующему.

«Пусть моим недругам кажется, что я остался здесь один. — думал Врангель. — Чем меньше советчиков, тем лучше. Единоначалие — основа борьбы и залог победы вождя. Надо срочно переформировать и укрепить армию, дать ей перевести дыхание. А потом мы еще поборемся, повоюем, господа большевики, господа милюковы и кривошеины, господа климовичи! И посмотрим, кто кого!..»

— Вы изволили приказать что-то, ваше высокопревосходительство? — вырос, на его пути неизвестно откуда появившийся дежурный офицер. — Простите великодушно, не расслышал.

— Что? Что вы лезете, полковник? Вас не зовут! — сорвался Врангель. — Идите... Кру-гом! Марш!

И, глядя вслед удалявшемуся багровому, жирному затылку рослого, плечистого полковника, Врангель подумал с сожалением, что нервы у него не на шутку расшатались. Почувствовав на себе чей-то взгляд, главнокомандующий резко обернулся.

Позади стоял Венделовский.

«Рано встал. Выбрит, подтянут, — подумал Врангель. — Не потерять бы его в этом турецком раю: может быть нужным и преданным».

— Ждите моих распоряжений, господин Венделовский, — негромко сказал Врангель, проходя мимо. Сказал вскользь, будто между прочим.

— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — так же негромко ответил Венделовский.

Константинопольский рейд уже окончательно проснулся и начинал свой новый, шумный и трудный день.

«Врангель твердо решил продолжать борьбу. Генералы хотят остаться генералами.

Срочно организован Политический Объединенный Комитет (ПОК), который выступал с заявлением: «Вооруженная борьба с большевиками не прекратилась... Русская армия с генералом Врангелем во главе сохраняется... Генерал Врангель является носителем идеи русской государственности...»

Врангель не преминул ответить новым программным заявлением:

«Из поддерживающих меня общественных и политических организаций и деятелей одни всецело предоставляют себя в «наше» распоряжение, без всяких оговорок. Другие хотят разделить со мною власть. Я за власть не цепляюсь. Но, пройдя через горнило бедствий, потоки крови, через Временное правительство, комитеты, всякие «Особые совещания», придя к единоличной власти, без которой невозможно вести борьбу, — хотят теперь снова повторить тяжелые ошибки прошлого. Я не могу легкомысленно отнестись к этому факту. Передавать армию в руки каких-то комитетов я не имею нравственных прав, и на это я никогда не пойду...

Мы должны всемерно охранять то знамя, которое вынесли. Разве может даже идти речь о том, чтобы русская армия находилась в зависимости от комитетов, выдвинутых совещанием учредиловцев, в рядах которых находятся Милюков, Керенский и присные, — именно те, которые уничтожили, опозорили русскую армию, кто, несмотря на все уроки, до сего времени продолжает вести против нее борьбу».

Налицо признаки развала армии, начавшееся расслоение эмиграции.

Баязет»

Константинополь, «Баязету»

«Для ликвидации в корне возможности белых десантов, мятежей и заговоров против Советской России к срочному исполнению предлагается:

1. Регистрация белогвардейского элемента:

А. Сведения о прежних сановниках двора, генералах, политических деятелях; сведения о русских капиталистах; безработных; желающих вернуться.,

Б. Сведения об иностранцах, поддерживающих контрреволюцию.

В. Сведения об организациях разных партий...

Центр».

Из дневника В. Н. Шабеко

«И так, все кончено. Все снесено могучим ураганом — как имя ему? Россия? Революция?

Ураган подхватил нас — в сущности-то, всего лишь малую кучку русских людей, потерявших веру, честь, национальную гордость и национальную принадлежность, — и выбросил из пределов родной страны, понес в неизвестность, разбросал по всему белу свету.

Кому мы доверились? За кем пошли? Во имя чего?

Как тут не процитировать «Записки» незабвенного Сергея Михайловича Соловьева — историка российского, которому я поклоняюсь, хотя и не во всем согласен с ним: « Преобразователь вроде Петра Великого при самом крутом спуске держит лошадей в сильной руке — и экипаж безопасен; но преобразователи второго рода пустят лошадей во всю прыть с горы, а силы сдерживать их не имеют, и поэтому экипажу предстоит гибель». Пророческие слова! И Врангель, вслед за другими самозванными «правителями России», не удержал свой «экипаж»...