Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга первая)

Снова усадили нас по двое на лошадей. Но прежде украдкой я все-таки успел проститься с Эргешем, шепнул ему имя свое и моего отца.

Недели полторы ехали мы берегом полноводной, широкой реки — нашей Аму. Повезли нас теперь уже в большой город. Сколько домов и как тесно поставлены! Улицы кривые между сплошными заборами, в которых только узенькие калитки, да кое-где запертые наглухо ворота. После я узнал: то был славный город Бухара, столица державы эмира.

Долго петляли мы по пыльным улицам, наконец, достигли караван-сарая. А утром нас теми же извилистыми улочками погнали на базар. В стороне от входа — просторный навес. И под ним — детишки, оборванные, худые, вроде нас, и женщины, и старики, по виду все из дальних мест. Мужчин немного. Рабы, невольники… То был невольничий базар, каких много тогда насчитывалось и в Хивинском ханстве, и здесь, в Бухаре, под властью всемилостивейшего эмира.

Всадники, которые нас привезли, оказались людьми весьма искусными в торговле таким ходовым товаром; как пленные чужеземцы. Живо они наняли специальных посредников — деллалов, которые уже непосредственно занялись продажей. Пусть дети, как я заметил, здесь ценились ни в грош, все равно ловкие дельцы с необыкновенным усердием и красноречием расхваливали нас покупателям, которых ближе к полудню становилось все больше. Уж такие мы оказались трудолюбивые, да крепкие, да послушные! Лучших работников для дома в целом свете не сыскать! Наших ребят начали разбирать и уводить по одному, по двое. При этом покупатели неизменно приговаривали согласно обычаю:

— В цене сошлись, получай деньги, да будет вашей долей — насытиться, а их долей — наработаться!

— Идет! — отвечали продавцы, после чего ударяли по рукам.

Наконец деллал подвел к нам невысокого человека с сединой в окладистой бороде, голову которого венчала пышная чалма. Позади шел безусый парень с перекинутым через плечо хурджуном. Незнакомец внимательно оглядел оставшихся, задержал взгляд на мне и на Гельды, старшем внуке бабушки Донди. Деллал и давай расхваливать нас, но покупатель только рукой махнул: дескать, сам вижу, не старайся… Еще поглядел, мышцы на руках у нас потрогал и обернулся к продавцу. Поговорили они, деньги пересчитали, деллала наградили, по рукам, ударили… Так и стал я собственностью нового хозяина.

Парень с хурджуном жестом руки велел нам шагать перед ним. Нас привели к караванщикам, которые со своими верблюдами и ослами расположились в дальнем углу. Караванщики пригласили нас сесть вместе с ними, подали чая в пиалах, по куску чурека. Оказалось, это туркмены-эрсари из Дейнау промышляют со своими вьючными животными, на караванных дорогах от Арала и до самой Бухары. Сейчас их нанял богатый бухарец, тот самый, что купил нас у всадников хивинского хана. И завтра же караван направляется в аулы на Лебаб.

Значит, еще дальше увозят нас от родных мест!

Выслушали караванщики нашу историю, помолчали, повздыхали.

— Люди, какие времена! — не выдержал один из них, тщедушный, беспокойный. — Оторвали малых детей от родителей, продали, точно скот… И разве только их? Тридцать лет миновало, как моих братишек так же вот увезли разбойники, и слуху нет. А забыть не могу, там и стоят они живые у меня перед глазами…

Пиалу не допил, поднялся, заковылял в сторону, концом поясного платка утирая глаза.

Наутро караван тронулся. Бай поместился в кеджебе-паланкине между горбами смирного верблюда. На других верблюдов навьючили груз. Погонщики сели на ишаков и нас посадили. Безусый парень, байский приближенный, вскочил на серого, в яблоках, коня. И — в путь, по улочкам, из города в степь, мимо кишлаков, в бескрайний простор…

К этому времени я как будто свыкся со своим положением невольника. Бояться было теперь уже нечего, надежды тоже не оставалось никакой. Ну, а дальше… Что ж, поглядим. Хорошо, что живы, голодать не приходится, люди добрые, да еще мы вместе с Гельды, а он мне почти что брат. Поговорили мы с ним и решили держаться вместе, чего бы это не стоило.

Воспрянул я духом — и привольной, величественной показалась мне степь безлюдная, знойная. А дальше — песка потянулась, похожие на те, что мы уже одолели на пути в Хиву.

Верблюды и ишаки шли резво — будто чуяли, что идут к своим родным местам. Так мы и не заметили, как ночь надвинулась. Караванбаши скомандовал привал. Развьючили животных, верблюдов пустили на подножный корм, ишакам задали сена. Я и Гельды улеглись возле караванщиков на куске старой кошмы. Звезд на небе высыпало — не сочтешь, глазом не окинешь!

Поднялись до рассвета. Оказывается, караванщики уже развели костер, кумганы с водой поставили на огонь. В каре и хозяин вылез из-под ватных одеял, протер глаза, щепотку наса кинул под язык. Безусый первым к нему подскочил:

— Салам алейкум, Тахир-бай!

За ним и караванщики принялись кланяться, прижимая ладони к груди:

— Салам… Благополучным да будет ваше пробуждение!..

Бай, все еще сонный, кивал головой, небрежно отвечал хриплым голосом. Так мы узнали имя нашего нового хозяина.

Пять дней тянулся наш караван то барханами, то такырами, то степью с пересохшими травами. На шестой день вдали показались зеленеющие деревья аула.

Через этот аул мы проследовали, только напоив животных и наполнив водой бурдюки. Правда, теперь они нам почти не требовались — вскоре наша дорога пролегла неподалеку от берега Амударьи. Селенья стали встречаться все чаще и чаще. В них многое было в точности таким же, как у нас на родине: такие же юрты и глинобитиые домики с бунтами сухой колючки и стеблей кукурузы на плоских крышах. А между селеньями — посевы, арыки, из которых многие пересохли, а то тянется засушливая степь с развалинами каких-то древних построек. Среди них растут деревца чалы, черкеза, сюзена. Их не рубили, позже я узнал: эти растения служат преградой для песков, которые беспрестанно движутся из пустыни.

Наконец караван прибыл на место. Распахнулись крепкие ворота обширного двора Тахир-бая. Верблюдов развьючили, караванщики сели за чай и обед. Нас тоже покормили. В тот же день мы познакомились с парнем узбеком по имени Хаит. Он тоже был рабом, прислуживал в доме хозяина и рассказал о его обитателях:

— У бая три жены, двух дочерей он уже выдал замуж. Есть еще сын и дочь помоложе. А безусый, что с вами приехал, — Рахман-кули, правая рука хозяина… Еще у бая живет вдова его брата. Тахир-бай присвоил все ее добро и землю тоже. Сын ее, Меред, вместе с нами трудится, сейчас овец пасет в степи. Ну, и вам тоже работа найдется, хозяйство богатое. Главное, ребята, не унывайте!

Хаит был длинный, тощий, узкогрудый, но глаза — с озорным блеском, и язык подвешен как следует. Вскоре мы заметили, что парень не дает спуску хозяйским женам, когда те в чем-нибудь его попрекнут. С хозяйками нам довелось познакомиться уже на следующий день. Утром во дворе нас остановили две рослые, дородные женщины в домашних платьях, но с богатыми украшениями на груди, с серебряными браслетами на руках.

— Гляди-ка, — проговорила одна, — неплохих рабов выторговал в Бухаре старый скряга. Не заморыши. Работящие вырастут.

— А как их зовут? Ну-ка, ты, пучеглазый! — крякнула другая, кивнув на меня. — Как твое имя? И твое? — она обернулась к Гельды.

Я назвал свое имя — Избасар; Гельды назвал свое.

— Не годится! — замахала руками первая. — Давай назовем по-своему. Вот ты… и, верно, пучеглазый… ты будешь: Кулгельды. А ты, курносый, — Довлетгельды.

Так мы оба утратили имена, полученные при рождении. С этого дня стали меня называть Кулгельды — Раб пришел, пришлый раб. А Довлетгельды — Богатство пришло. Но уж какое тут богатство? Сперва мы вдвоем с Гельды прислуживали в байском доме, делали, что поручат, бегали, куда пошлют. Больше всего работы выпадало в хлеву, на конюшне. Там и спали на драной кошме, чуть не вместе с телятами. А вся награда за труд — миска похлебки с утра да еще пара затрещин до вечера…

Позже нас определили подпасками в отару, что круглый год ходила в песках. Тогда уж оба мы подросли, вытянулись, да и силенок набрались, хоть и кормили нас хозяева чуть не объедками. В песках привольнее стало нам житься. Правда, от старшего чабана Мереда — он племянником доводился Тахир-баю — не слыхали мы доброго слова, зато уж тумаков нам перепало вдосталь. Зимой-то холодно, а у нас на плечах обноски хозяйские в дырах да заплатах.

Задумали мы вдвоем с Гельды удрать из неволи, от проклятого бая с его отарами. Убежим, все равно хуже не будет, прибьемся куда-нибудь батраками. Никто ведь не знает, что мы рабы, издалека привезены невольниками. Скажем, что местные. А может, и выпадет нам лучшая доля, придут иные времена. Помнил я, как нас подбадривал много лет назад Зелили, наш земляк прославленный…

Только не исполнились наши задумки. Судьба решила по-своему.

Зимой случаются в песках губительные ураганы, со снегом, с холодным ветром огромной силы. Такой буран застиг наши отары к концу второй зимы. Самое трудное в этом случае — удержать овец. В ужасе бросаются они всей массой бежать, куда гонит ветер. Надеются, глупые, спастись и находят себе верную гибель в снегу, без корма… Чабаны и подпаски стараются их остановить, согнать в безопасное место. Но всегда бывает — хоть несколько штук, десятка два-три, непременно отобьются, заблудятся, волкам попадутся в зубы.