Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга первая)

Только не исполнились наши задумки. Судьба решила по-своему.

Зимой случаются в песках губительные ураганы, со снегом, с холодным ветром огромной силы. Такой буран застиг наши отары к концу второй зимы. Самое трудное в этом случае — удержать овец. В ужасе бросаются они всей массой бежать, куда гонит ветер. Надеются, глупые, спастись и находят себе верную гибель в снегу, без корма… Чабаны и подпаски стараются их остановить, согнать в безопасное место. Но всегда бывает — хоть несколько штук, десятка два-три, непременно отобьются, заблудятся, волкам попадутся в зубы.

Неожиданно в полдень стал дуть ураганный ветер; полетели белые хлопья. Успели мы немалую часть отары сразу же направить в загоны. Меред остался стеречь, а мы с Гельды и двумя псами принялись ловить остальных овец. До вечера бегали по барханам, в глубоком снегу. У меня драный халат горячим потом насквозь пропитался, ног не чую от усталости. Не помню, как оказался на стане, спать повалился у костра.

А Гельды лишь наутро отыскали наши собаки — в сугробе, уже закоченелого.

Дождался я теплых дней и ушел куда глаза глядят, даже не обернулся на прощанье. Три дня пробирался песками в стороне от аулов, стараясь не попадаться людям на глаза. Хлеба на дорогу припас, голод меня не мучил.

Потом, когда оказался на порядочном расстоянии от прежнего места, свернул к реке. Вскоре показалась переправа. Я решил перебраться на другой берег — все-таки безопаснее, да и побродить мне хотелось, побольше увидеть нового.

Так и сделал. Попросился перевезти меня бесплатно; к счастью, паромщики оказались людьми нежадными. На другом берегу зашагал уже открыто, по большой дороге. А дальше опять в ауле переправа, снова вернулся на правый берег. Отдохнул, иду. К вечеру добрался до многолюдного аула, с базаром. Но только базар уже закрылся. Я не осмелился идти ночевать в чайхану, стоял посреди пустого базара, и вдруг — сам не знаю почему — кинулся вслед за единственным проезжим, который спешил домой верхом на ишаке:

— Дяденька… Нельзя ли у вас переночевать?

Человек остановился, оглядел меня, а я — его. Это был средних лет дайханин, по виду небогатый.

— А ты кто? — спросил он, и голос показался мне приветливым.

— Поденщик я. В одном месте рассчитался, снова иду работы. Сам нездешний…

….— Что же… — незнакомец помедлил. — Может, у меня поработаешь? Сын у меня болеет, а время весеннее…

Человек этот мне чем-то нравился, и я тотчас согласился. Работа оказалась тяжелой да и непривычной — землю ведь я никогда прежде не пахал; платил хозяин тоже не особенно щедро. Сам был только что не бедняк. Жилось, однако, мне у него совсем неплохо; он был человек незлобивый, кроткий. Решил я здесь немного отдохнуть, денег заработать, а потом все-таки податься в родные места. Но не сбылись мои мечты…

Однажды (недели три уже миновало) я с хозяином работал на поле неподалеку от переправы через арык. Сюда обычно ходили по воду женщины со всего аула. Ходили всего по одной, по две-три, а тут явились девушки целой гурьбой. И в первый же миг заметил я среди них одну; была она чуть повыше всех остальных, потому, наверное, и приметить оказалось легко. А как приметил да еще раз глянул, вижу: красавица такая, что и не описать… Разом и навек завладела она моим сердцем. Шестнадцать ей тогда исполнилось… В тот раз и она заметила, что глазею я на нее, забыв про все на свете. А неделю спустя вновь мы с ней увиделись издалека — на свадьбе. Тут уж глазами все сумели друг другу сказать. Понял я: нет мне жизни без этой девушки, в ней — моя судьба. Забыл и думать о том, чтобы отправиться в родные края. Разузнал, чья она дочь. Оказалось: дочь данханина по имени Анна; у него земли — кошмой покрыть можно, и на дворе всего один старый ишак. А мне — хоть бы что? Сваху нанять мне было не по средствам, и я решил сам отправиться в дом к моей избраннице, переговорить в открытую с ее отцом. Так и сделал, собравшись с духом, выбрал момент, когда старик оказался дома, явился и все ему выложил.

— Что ж, братец, спасибо за честь, — помолчав с минуту, ответил мне Анна, он был болезненный, добрый.

— Только сам видишь: бедный у нас дом… Если с дочерью моей вы по душе придетесь друг другу, — поженитесь, а пока перебирайся к нам и живи. Станешь мне за сына, работать вместе будем. По чужим дворам к чему тебе скитаться?

Я, конечно, с радостью согласился. У прежнего хозяина заработал несколько монет. Пошел, сказал, что работать больше не стану, получил причитающееся — и к вечеру перебрался на новое место.

В самом деле, бедно жил Анна-ага. Я быстро вскопал его меллек, засеял, а дальше что? Сил хоть отбавляй. И опять стал ходить по людям, а заработанное приносил домой. Старик Анна и его старуха — звали ее Полистан — скоро полюбили меня, будто родного, я тоже привязался к ним. И Мерием, любовь моя, взрослела и хорошела у меня на глазах.

Прошло несколько месяцев. Я опять сказал старику Анна о своем твердом намерении жениться на Мерием. Теперь уже нас помолвили по закону. Стали готовиться к свадьбе. Хорошо, что здоровьем я не был обижен, хотя и вырос в неволе. Начал работать изо всех сил, подкупили для свадьбы денег, купили рису, барана… Свадьба, что и говорить, вышла небогатая, но уж радость была для мена с Мерием и для стариков тоже!

Так на чужбине обзавелся я семьей. В жизни-то моей ничего не изменилось: работал на поле Анна-ага, еще больше ходил по найму… Вот этот самый домик, где я и сейчас живу, остался нашей семье от Анна-ага, моего покойного тестя.

А помер он два года спустя после нашей свадьбы. Занемог, дня четыре лежал да охал — и нет его… Похоронили с почетом, а ради этого пришлось нам продать единственного осла. Что поделаешь?

Работали мы теперь втроем — теща крепкая еще была, и вскоре выправились, даже корову купили. Потом она теленка принесла. И стал я задумываться: а что если денег подзаработать да все имущество распродать — ведь можно купить верблюдов и со всей семьей переехать на мою родину, которую я не мог забыть… Отца и мать разыщу…

Своими мечтами я поделился сперва только с Мерием; а она во всем со мною соглашалась. Но не вышло по-задуманному: нежданная смерть сразила старушку Полистан. Снова похороны, расходы… Отложить пришлось сборы ко мне на родину до лучших времен.

Потом случилось совсем непредвиденное. Как-то под вечер осенью сидели мы с женой в доме за ужином — вдруг слышу у двери тяжелые чьи-то шаги. Вышел я, гляжу: старик изможденный, ободранный весь, жалкий, не иначе, откуда-то издалека приплелся, да и горе у него тяжкое. И этот старик-чужестранец вдруг кидается мне на шею:

— Сыночек! Надежда, радость моя… Наконец-то!.. Живой…

Оказалось, это мой отец. От радости он вконец ослаб, даже говорить не может. Успокоился немного, рассказал все по порядку. Оказывается, моя мать умерла вскоре после набега хивинцев, когда меня увезли, — не перенесла тяжкого горя. И отцу свет сделался не мил. Еще помыкался он в разоренном нашем ауле, ни к чему душа не лежит, руки опускаются… Решил отправиться на чужбину, отыскать своего сына, единственную в жизни опору и надежду. Значит, меня. Люди в наших местах издавна знали, какими путями хивинцы угоняют пленников, где потом распродают их на невольничьих базарах. Случалось и прежде, что иные отыскивали своих близких, выкупали из рабства, вместе на родину возвращались. Темп же путями отправился и мой отец. Шел пешком, батрачил, с караванами пересек Каракумы. В Хиве удалось разыскать земляков. Года два, наверное, скитался по аулам и городам, пока посчастливилось: встретил Эргеша, от него узнал, что продали меня в Бухару. Еще с год пробирался в здешние места, спрашивая по пути, нет ли где чужеземцев, невольников, — и наконец напал на мой след, люди подсказали, а потом и прямо вывели к моему дому. Точно в сказке!

В дальнейшем жизнь моя шла, как у всех здешних дайхан. Бедный отец мой прожил недолго, от перенесенных лишений заболел и скончался у меня на руках. Один за другим родились у нас с Мерием ребятишки. Первенца-мальчика мы назвали Гельды, в честь моего друга. Ты, внучек, — сын моего первенца. Второго мальчишку назвали Аманом. Еще было у нас два сына и две дочери, но все поумирали маленькими. Незаметно подросли, окрепли Гельды с Аманом, стали ходить на заработки — подпасками нанимались, батрачили, арыки чистили.

Ну, а там время подошло, женили мы сыновей одного за другим. Теперь уже вон сколько у меня внучат, и я все еще держусь, будто старый карагач. И никому я еще не рассказывал, как попал в здешние места; тебе вот первому рассказал. Невольников, чужестранцев так называют: привезли, мол, в лошадиной торбе. Вот и злая тетка Кызларбеги тебя обозвала, унизить хотела, оскорбить…

Дедушка умолк и долго лежал, не издавая ни звука. Потом тихонько протянул руку, погладил меня по голове: