Когда развеются миражи - Оксана Хващевская

Совсем невмоготу

Холодное лицо играть

И ждать,

Что не поверишь…

Елена Давыдова

Тусклые фонари слабо рассеивали непроглядную осеннюю мглу. Клочья тумана цеплялись за мокрые голые ветви. Кругом царила тишина, только с деревьев капало. Юлька вышла из оранжерей, на ходу удалив сообщение, отправленное с незнакомого номера, не осмелившись ответить на него, и перезвонила домой. Сунув телефон в карман пальто, она неторопливо брела вдоль ограды, затем вошла в калитку, оказавшись на территории усадебного парка. Вокруг не было ни души, но это не пугало девушку. Ей нравилось, когда в Сиренево никого не оставалось. Тишина и одиночество обступали ее, но сквозь них еще отчетливее проступала атмосфера этого места, которую она ощущала почти осязаемо. Поэтому и шла девушка, замедляя шаг, а впереди вырисовывались светлые стены Большого дома и северного флигеля, подсвеченные фонарями. Здесь, в Сиренево, мысли меняли направление. Здесь, наедине с собой, она нечасто, но все же позволяла себе, все отпустив, поддаться воспоминаниям, ведь усадьба для нее в первую очередь была связана с Арианом Старовойтовым. И ее мысли неизменно возвращались к нему, а от тоски снова перехватывало горло. Прошло шесть лет, а сожаления от того, что она своими руками разрушила собственное счастье, становились лишь острее. Сейчас она уже не помнила, что двигало ею тогда, возможно, действительно взыграли гордость и благородство Четвертинских, как назвал бы это Гончаров. А может, она просто испугалась последствий. Теперь уже поздно искать оправдания своему поступку, потому что все равно ничего не изменить. Ариан далеко, и он все еще женат, а ее сердце превратилось в кусок льда.

Юлька миновала аллею и вышла к углу дома. Мимоходом взглянув на темные окна, в которых отражался золотистый свет фонарей, она решила не заходить в особняк. Вот-вот должен приехать Матвей, встречаться с ним не хотелось. В кабинете осталась сумочка, но в ней не было ничего действительно важного, главное, мобильный с ней. Обойдя партер, Шарапова на мгновение замерла у балюстрады, засмотревшись на открывшийся вид. В любое время года на протяжении двух с лишним лет, когда бы Шарапова ни возвращалась домой, она непременно задерживалась у балюстрады, любуясь закатом или звездным небом, укрывающим Сиреневую Слободу. Деревня в размытых бликах огней простиралась перед ней, и слышно было, как с легким шорохом опадают листья в парке. Девушка коснулась пальцами холодного парапета и услышала, как шуршат шины авто по асфальту. Она обернулась, и ее ослепило фарами авто, которое плавно описывало круг вдоль партера. Юля сразу поняла, кому принадлежит эта дорогая черная блестящая машина. Если бы девушка не остановилась, успела бы спуститься по аллее и уйти, не встречаясь с ним. Да, собственно, и сейчас она могла бы убежать, но это вызовет лишь саркастическую усмешку у Матвея Юрьевича и даст повод завтра потешаться над ней. Нет уж, такого удовольствия она ему не доставит.

— Юля Владимировна, даже мое завышенное самомнение не позволяет думать, что ты ждешь меня, — донесся его хрипловатый и насмешливый голос, когда машина затормозила рядом и мужчина вышел.

— И правильно не позволяет, потому что я иду домой! Задержалась на минутку у балюстрады, любовалась видами! Хорошего Вам вечера, Матвей Юрьевич! — справившись с секундным замешательством, парировала она и, отвернувшись, зашагала к южному флигелю.

— Юля, — окликнул ее Гончаров. — Извини, — сказал, направляясь к ней. — Это даже хорошо, что я тебя застал! Видишь ли, я был в усадьбе всего раз и сейчас по дороге думал, что не знаю, не только где отключить сигнализацию, но даже как включить электричество! — посетовал он. — Не проводишь? Как-то я не привык хозяйничать в чужом доме!

— Но это и не мой дом, — заметила девушка. — К тому же меня ждет бабушка!

— Ты, смотрю, не особо торопишься. Девятый час, а ты еще на работе. Да, брось, Юль, я тебя не съем, правда! Давай разожжем камин, выпьем вина… А потом я провожу тебя домой!

— Я устала! — не сдавалась Шарапова. — Сегодня был трудный день!

— Я знаю, и об этом тоже мы поговорим! — заверил ее Гончаров и, приобняв за плечи, собрался было повести за собой.

Но Юля высвободилась из его рук и направилась к Большому дому. Перспектива остаться в особняке наедине с Матвеем не особенно прельщала, но и провести еще один осенний вечер дома с бабушкой, за книгой или у телевизора казалось невыносимым. Так уж вышло, что, кроме Федоры Николаевны, вечерами Юльку никто не ждал.

Пока она открывала входные двери своим ключом, Матвей отогнал машину в гараж и вошел за ней следом с дорожным саквояжем в руках.

Шарапова расстегнула пуговицы пальто, но не сняла его, сунув руки в карманы, она сжимала в ладони мобильный телефон и упорно отводила глаза, избегая его взгляда. А он же, наоборот, смотрел на нее прямо и открыто, и едва заметная улыбка кривила его губы. Казалось, он с легкостью читает все ее мысли, и они его явно забавляют.

— Вам наверх, — сказала она, чувствуя привычную неловкость, которая возникала каждый раз, когда оказывалась в непосредственной близости от него, и указала в сторону лестницы.

— Веди, — небрежным жестом руки Гончаров пропустил ее вперед, предлагая следовать первой и указывать путь.

— Матвей Юрьевич… — начала было она.

— Слушай, перестань мне выкать. В конце концов, после того, что у нас было…

— У нас ничего не было, — оборвала его Юля.

— А ведь могло быть и, хочу заверить, ты бы не пожалела!

— Матвей Юрьевич, если Вы и дальше намерены разговаривать в том же духе, мне лучше сразу уйти. Мне в любом случае стоит уйти, исходя из того, что я о Вас знаю и о чем наслышана, оставаться с Вами в одной комнате небезопасно во всех смыслах этого слова! — выпалила Юля.

— Интересно, и что ж такое ты обо мне слышала?

— Вы грубы, заносчивы, самонадеянны, беспринципны и еще бабник!

— И что же из этого самое плохое для тебя, Юлия Владимировна? — хмыкнул он, доставая из кожаного портсигара сигарету. — Веришь всему, о чем говорят люди? Мне казалось, ты все же умная девушка, и у тебя есть собственное мнение!

— Вам лучше не знать, что я о Вас думаю! — отчеканила она.

— Но все же думаешь, и это уже хорошо! — засмеялся Гончаров. — Мы с тобой до утра будем препираться в холле? Я уже понял, ты