Не угрожай боссу, опасно! (СИ) - Светлова Маргарита

— Дело молодое, — улыбнулась она. — Мы действительно сегодня что-то увлеклись и не заметили, как время пролетело.

Она направилась она к выходу.

— И все равно извини, обычно он не ведет себя так с людьми. — Мне правда было неприятно, что Глеб с ней даже не поздоровался.

— Что-то я в этом сомневаюсь. Без обид, но у твоего мужа только два мнения: одно его, другое неверное. To, что он меня по каким-то причинам невзлюбил, я уже поняла. Не пытайся переубедить его, по-другому он уже ко мне относиться не будет.

— Нет, он просто осторожничает. — Мне опять стало неловко, так как девочка точно подметила — невзлюбил.

— Неважно, — отмахнулась она. — Я же не с ним работаю, а с тобой.

Тут ей кто-то позвонил, и она поменялась в лице, было видно, что она сильно расстроилась, а потом в ее глазах вспыхнул гнев.

— Мне пора, — произнесла она сухо и срывается с места. Видимо, что-то случилось.

— Глеб, — захожу к своему, тот уже принял душ, и переоделся, — почему ты так себя по-хамски ведешь с людьми?

— Мне она не нравится.

— Тебе никто не нравится! Вначале Настя, хотя она нас помирила. Теперь Алина…

— взрываюсь я.

— Не истери, — останавливает он меня. — Про Настю ты знаешь…

— Она была подростком! Сколько можно ее за это корить?

— Люда, я доверяю своему чутью. Поэтому сделай одолжение: сведи до минимума общение с Настей. А насчет этой девушки — нутром чувствую, что она что-то темнит. И вообще, какого черта она так поздно у нас задержалась?

— Мы проект зимнего сада разрабатывали. Представь, из кабинета я смогу выходить в зимний сад, дорожка ведет к небольшому фонтану, в кроне листвы светильники, в них пузырьки поднимаются наверх, и беседка, которая качается. Как тебе?

— Главное, чтобы тебе нравилось. — Подошел он и вновь притянул к себе. — Ты должна понять, я не против общения с подругами, у тебя Соня через забор живет, но эти две дамочки мне не нравятся. И тем не менее пусть твоя Алина воплотит в жизнь этот проект. Единственное, о чем прошу, когда прихожу домой, чтобы ее тут не было.

Спорить не стала, если мой муж решил, переубеждать его бесполезно. Мы поужинали и направились в зал. Глебу опять кто-то позвонил, и он ушел в кабинет, через минут десять вернулся, включил музыку и пристально посмотрел мне в глаза.

— Я тут вспомнил, что у Аверина на свадьбе так и не пригласил тебя на танец. Как насчет вальса?

— Вальса? — растерялась я. — Так ты же не пляшешь, сам говорил. Я думал, что не умеешь.

Глеб цокнул языком и протянул мне ладонь.

— Каждый уважающий себя офицер должен уметь вальсировать. И вальс нельзя сравнивать с другими танцами, это скорее полет души. — Он протягивает руку и улыбается.

В чем подвох?

— Глеб, — кладу руку в его раскрытую ладонь, — я не умею его танцевать. — Он сжимает ее и медленно притягивает к себе, мою спину обжигает прикосновение его руки.

— Доверься мне, и все получится.

От его завораживающе интимного голоса сердце замирает, я смотрю в его синие глаза и словно погружаюсь в бездну. И я доверилась мужу, как он и просил, мы закружились в вихре танца, вернее, мы с ним словно парили, неотрывно смотря друг другу в глаза. Это было прекрасно, казалось, если отведу взгляд, то волшебство прекратится. Когда музыка смолкла, я не смогла сдержать вздоха разочарования. И он прав, такой эффект, может быть только когда любящие люди вдвоем.

— Люд… — его приглушенный голос прервал мои размышления. — Я уезжаю в командировку.

А вот и подвох! Пытаюсь говорить как можно спокойней. Но из-за предательского кома в горле голос все-таки дрогнул.

— Когда?

— Через пятнадцать минут выдвигаюсь, вернусь примерно через две недели, возможно немного позже. — Я прикрыла глаза, пытаюсь не расплакаться. Тоска словно в тиски сдавила сердце. — Милая… — Берет меня за подбородок и приподнимает лицо. — Все будет хорошо, помнишь слова из песни, когда я сказал, что люблю тебя? — Махнула головой. — Тогда я дал тебе обещание, значит, выполню. Пойми, не поехать я не могу.

— Я все понимаю. Если едешь, значит, нужно.

Попыталась изобразить, что все нормально. Он не должен знать, насколько мне тяжело. Муж прижал меня к себе, и я с жадностью вдохнула аромат его тела, чтобы каждая клеточка запомнила его. Глеб уехал, а я взяла его рубашку, уткнувшись в нее лицом, горько заплакала. Отчаянье, словно уродливая паутина, начала окутывать мой разум. Я хотела кричать от безысходности, но лишь тихо выла, моля бога мне дать сил пережить разлуку с любимым. Уговаривала себя, что не я первая и не я последняя, кто ждет мужа с горячей точки.

Глеб уехал, и я словно впала анабиоз, меня ничего не волновало. Даже букеты с украшениями, что приносил каждое утро курьер, меня не радовали. Ну а чему радоваться? Если принесли букет цветов, значит, Глеб сегодня не вернется. Откуда я об этом знаю? Ян наутро принес записку от мужа, там он и пояснил: если цветы не принесли, значит, я скоро буду. Я была вся на нервах, меня постоянно рвало, сильные головные боли замучили, так что я проводила все время в постели, слушая любимую музыку Глеба — это своего рода была невидимая ниточка, соединяющая нас. Алина завершила проект. Так совпало, что мне не до кабинета и у нее какие-то проблемы. Посему мы с ней взяли паузу.

Через неделю я все-таки взяла себя в руки и поехала на работу. Нужно было хоть как-то отвлечься, иначе свихнусь. Прошла еще неделя, цветы все приносят, но я держалась как могла. Все время проводила на работе, я не хотела оставаться одна. Ненужные мысли лезли в голову. И вот уже пошла третья неделя, сегодня пятница, и наступают выходные, я их просто ненавидела. Делать нечего, рабочий день закончился, вызвала лифт и только вышла из него, меня вновь начало мутить. Я пробежала в туалет, еле успела, меня опять вырвало, от липкого пота блузка прилипла к телу. Вышла из кабинки, пошла умываться, нужно привести себя в порядок, Яну не стоит видеть меня такой. Боюсь, что мужу передаст о моем состоянии, а ему нервничать нельзя. Он пытается меня взбодрить, первое время передавал приветы от мужа, но сейчас мой ушел в режим тишины, и это убивало меня с каждой минутой. Стою возле раковины, в ногах слабость, да такая сильная, что они трясутся. Чувствую, что меня кто-то трогает за плечо, но не слышу, что говорят, в голове нарастает гул, и в глазах темнеет, затем резкая боль, и меня поглотила тьма.

— Где скорая, мать вашу?! — слышу сквозь пелену крик Насти, открыла глаза и взвыла: боль внизу живота была невыносимой. — Очнулась, — всхлипнула она. — Потерпи моя хорошая, сейчас врачи приедут. — И опять плачет. Я попыталась встать. — Не двигайся, — остановила она меня, и я чувствую влагу под собой, понимаю, что это кровь. Тут влетает Ян.

— Мать твою! — воскликнул он и хватает меня на руки, бежит к выходу. — Люда, все будет хорошо, слышишь!

Я плачу, понимаю, что только что потеряла ребенка. Какая же я эгоистичная дрянь! Думала только о себе и не пошла к врачу! Это я виновата в случившемся, только я. Это была последняя мысль перед тем, как я вновь потеряла сознание. Очнулась уже в больнице на каталке, меня куда-то везут. Потом все было как во сне: голоса людей, уколы и опять провал. Пришла в себя только утром, лежу одна в палате, в руке игла, поднимаю взгляд — капельница.

— Глеб, прости… — произношу на пределе слышимости и тихо заплакала.

— А ну прекрати слезы лить! — слышу строгий голос, поворачиваю голову, в палату зашла женщина в годах. — Ты что ж творишь! — качает головой. — Ребенка потерять захотела?!

— Я его не потеряла? — с затаенной надеждой спрашиваю.

— Это же Беркутов, а они так просто не сдаются! — тепло улыбнулась она и тут же строго: — Но волноваться завязывай, угроза выкидыша не миновала. И соблюдать строгий постельный режим. — Погрозила она пальцем.

— Не буду больше.

— Вот и славненько.

Тут я вспомнила, что она сказала «Беркутов».