Красси Зуркова - Самодива

Остальное произошло в мгновении ока. Он был отброшен от меня кулаком, врезавшимся ему в лицо. Люди бросились к нам со всех сторон и стали держать Джейка, пока охранник поднимал Эвана с пола и выводил его наружу.

– Что он сделал? Он что-то сделал тебе? Я надеюсь, для его же блага, что он этого не сделал. – Джейк держал мое лицо в своих руках, отчаянно всматриваясь в мои глаза, как будто боялся, что я могла ему солгать. – Я такой идиот, я не должен был спускать с тебя глаз. Скажи, что он ничего тебе не сделал, потому что иначе…

– Он ничего не сделал. Я в порядке.

Толпа все прибывала. Все стояли и глазели на нас.

– Пойдем, я найду тебе выпить. Или ты предпочитаешь лечь?

– Я в порядке, Джейк, правда. Давай не будем раздувать из этого проблему.

Он повел меня в соседнюю комнату, где мы могли бы побыть наедине.

– Тебе больше не нужно беспокоиться об Эване.

Что-то в его тоне заставило меня нервничать.

– Что ты имеешь в виду?

– Он покинет Пристон прежде, чем он откроется после каникул.

– Ты же шутишь, правда?

– И не думаю. Эван вытворял такое дерьмо и раньше, на него есть компромат, и он это знает. Так что, скорее всего он уйдет сам, прежде чем его вызовут в дисциплинарный комитет. Иначе он будет отчислен. Риз и я удостоверимся, что так и будет.

– Отчислен за что? За то, что он посмел подойти к девочке–трофею Эстлинов?

– Он бы сделал с тобой такое, что ты и представить себе не можешь.

– Сделал со мной? Просто послушай себя! Он подросток, который переступил черту, потому что слишком много выпил. И вы готовы разрушить из–за этого его жизнь?

– Мне плевать его будущее.

– Джейк, да что с тобой? Ты говоришь, как твой брат.

– Я не говорю, как он. Если бы Риз видел тоже, что и я, то он порвал бы Эвана на куски. Так что отчисление по сравнению с этим подарок, уж поверь мне.

– Но ты, же понимаешь, что Риз виноват так же, как и Эван?

– Мой брат не имеет к этому отношения. – В его голосе прозвучал стальной холод.

– Конечно, имеет. Эван считает Риза образцом для подражания, и сегодня он поступил также, как Риз поступает с другими девушками, даже во время так называемой фазы Теа, потому что Эван видел это. И почему бы ему этого не сделать? Я с Ризом уже несколько месяцев, так что мне точно должны нравиться такие вещи.

Чтобы ответить ему понадобилось несколько секунд.

– Это не обсуждается, Теа. Эвану придется найти другой кампус для его слабоумных выходок.

– А если он откажется?

– Это не вопрос «хочу, не хочу»

– Нет, это обычная сделка Эстлинов. Ты заставишь его назвать свою цену.

– Я сделаю… что? – его лицо перекосило от гнева, а руки мгновенно сжались в кулаки. – Риз тебе сказал? – я отвела взгляд от плещущегося в его глазах безумия. – Что именно он сказал?

– Джейк, я не думаю, что мы должны…

– Нет, должны. Скольким же мой дорогой брат с тобой поделился? – Мое молчание только подпитывало его гнев, подтверждая то, о чем он уже и так догадался. – Риз может быть хорошим рассказчиком. Он выдал тебе все подробности? Как она бегала за ним, умоляла взять ее прямо в машине и сказала, что с самого начала хотела только его?

– Пожалуйста, не надо.

– А почему нет? Это сексуальная история. Именно это Риз готов рассказать девушке, прежде чем уложить ее на фортепиано? Тогда он рассказал тебе об этом? Или раньше, когда вы выбрали для меня Нору?

Его распирало от ярости и боли, давно накопившейся боли за то, что ему пришлось отойти в сторону. Исчезнуть. Стереть себя из воспоминаний других людей, даже из своих собственных.

– Так вот как он отбил тебя у меня, Теа? Сказал тебе, что я последний дурак, потому что позволили женщине себя использовать?

– Он никогда не пытался отбить меня.

– Нет. Он просто забрал тебя, когда решил, что он тебя хочет. Даже не дал тебе время сделать свой собственный выбор.

– Мой выбор уже был сделан.

– Я так не думаю. В тот вечер, когда мы остановились… это был бы твой первый раз, не так ли?

Я не слышала своего «да», но он слышал.

– И когда я увидел, что ты отталкиваешь его у фортепиано – это было из–за меня?

Еще одно «да», еще тише, чем в первый раз.

Это было все, в чем он нуждался. Впервые его руки сомкнулись вокруг меня без чувства вины, и он глубоко вдохнул мой запах, как будто до сих пор у него отнимали воздух.

– Джейк, слишком поздно.

– Мне плевать.

– А мне нет. Я с Ризом, и мы не можем…

– Теперь все это неважно. – Он взял меня за руку. – Я не могу поверить, что ждал так долго. Пойдем со мной.

Пойдем… куда?

Когда он выводил меня из Плюща, я пыталась решить, что мне сказать ему в машине. Что было слишком поздно для нас обоих, и я действительно имела это в виду. Единственное место куда мне нужно было сейчас пойти – это домой. Причем быстро. Потому что нужно было спрятать его подарок, пока я не придумаю как объяснить Ризу, почему его брат пытался купить для меня оригинал Шопена еще в сентябре, задолго до того, как должен был познакомиться со мной. Даже задолго до того, как я встретилась с Ризом.

Мы прошли мимо машины, и Джейк продолжал идти дальше.

– Куда ты меня ведешь? Мы должны прийти домой до того, как вернется Риз.

– Вернемся, не переживай.

Мы миновали еще один квартал и завернули за угол, к зданию, в пустынном вестибюле которого стоял рекламный щит, надпись на котором гласила:

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ИНЖЕНЕРНУЮ КАФЕДРУ ПРИНСТОНА.

– Джейк, что мы здесь делаем?

Не говоря ни слова, он направился вниз по коридору, где потолочные лампы проливали свой яркий душераздирающий свет на пол, покрытый линолеумом, словно освещая путь к больничной койке.

Затем я увидела их. Десятки фортепиано. Во всех оттенках черного и коричневого они были собраны под бесконечными кирпичными сводами атриума, сквозь стеклянную крышу которого, должно быть, днем видно небо, но сейчас покрыто ночью.

– Что это такое?

Он улыбнулся, не выпуская моей руки.

– Временное убежище. Мы жертвуем их школам и небольшим концертным залам. Их отсюда заберут.

Как всегда, эти простые слова и спокойный тон – как будто он показал мне самую обычную вещь.

– Так это склад

– На неделю. Мы попросили университет, и нам разрешили.

– Кто «мы»?

– Риз и я.

Он повел меня вдоль ближайших инструментов. Черная Yamaha. Steinway из красного дерева. Knabe из богатой гладкой вишни. А потом, вдруг, в середине помещения, я увидела, стоящий отдельно от остальных – белый рояль. Кремово–белый, который заставляет вас желать распахнуть двери в летнее поле для ярких солнечных лучей, для букетов из крошечных цветов и для поцелуев – непредсказуемых как первые ноты, когда музыку для вас подбирает кто-то другой.