Вера Фальски - Ни слова о любви

Труднее всего оказалось распоряжаться временем, которое вдруг растянулось, точно резиновое. Сразу же после увольнения Сабина занялась квартирой – достаточно запущенной, поскольку аккуратисткой она, еще недавно проводившая все дни на бегу, не была никогда. Но на то, чтоб упорядочить пространство в тридцать восемь квадратных метров, ушло всего несколько дней, не более. И уж точно вся эта уборка не могла считаться солидным фундаментом новой жизни.

– А может, тебе пойти учительницей в школу?

Анджей, муж Сабины, преисполненный благих намерений, подбрасывал ей идейки одна хуже другой. Поскольку сам он всю жизнь усердно и терпеливо строил карьеру чиновника, то и ориентировался всегда исключительно на бюджетные должности. Но Сабина теряла остатки сил от одной лишь мысли, что будет должна изо дня в день укрощать этих человекообразных, которые ростом ей по пояс и не способны к поддержанию последовательного разговора. К счастью, муж целыми днями пропадал на работе, а Ружа, их одиннадцатилетняя дочь, была то в школе, то на внеклассных занятиях, и большую часть времени Сабине хотя бы не приходилось хлопотать вокруг свидетелей своего падения. Но вечерние часы, которые семья проводила вместе, были хуже всего – даже хуже пытки, которую она терпела в одиночестве. Сабине не удавалось совладать с собственными эмоциями и все тяжелее было притворяться перед близкими, будто она отлично освоилась в новой ситуации.

Разумеется, Анджей старался поддерживать ее и в этих неловких попытках даже выглядел бы очаровательным, сумей Сабина в своем подавленном состоянии вообще это заметить. Кроме того, подбадривающие интонации мужа не могли заглушить голос той несомненной и очевидной для всех истины, что на жалкую зарплату министерского канцеляриста они долго не протянут.

И вот наконец настал день, когда Сабина определенно решила: больше она не выдержит! Она отвернулась от окна – своего наблюдательного пункта, у которого проводила долгие часы, бездумно таращась на мир людей, у которых есть осмысленные занятия. Закололо где-то в области сердца. Дыхание перехватило.

«Где телефон? Что со мной происходит, инфаркт, что ли? Нет, Анджею звонить не надо, а то еще сорвется и приедет… Вот оно, хоть какое-то мое достижение: умереть в тридцать пять!»

В голове хаотично роились мысли. Сабину охватила паника. Она попыталась сфокусировать на чем-нибудь взгляд, и ей в глаза бросилась кипа цветных журналов на подоконнике – пакет изданий, которые выпускал ее прежний работодатель и которые она, как работник концерна, до недавнего времени еженедельно получала по почте. Давненько она собиралась избавиться от этого хлама, да каждый раз что-то мешало. По воле случая на самом верху лежал журнал со специфическим названием «Свадебные цветы». Сабина уставилась на обложку, где была изображена невеста с довольно неудачным, на ее взгляд, макияжем, державшая в руке абсурдно-нелепый букет из древесных шишек. Трудно определить, как долго все это длилось, – Сабина утратила ощущение времени, пребывала вне его, пока не поймала себя на том, что снова нормально дышит.

И тогда она села за компьютер и начала писать. Предложения выстреливали из-под ее руки, точно автоматные очереди. Сабина не вставала с места, пока голос мужа не вырвал ее из забытья:

– Милая, ты рассылаешь резюме, да? Прекрасно, прекрасно, но как насчет перерыва на ужин? Я голоден как волк. – Анджей искренне обрадовался, увидев, что жена в кои-то веки занята чем-то еще, помимо перекладывания предметов с места на место или же приготовления очередного за день кофе, бог весть какого по счету. – Господи милосердный, да здесь хоть топор вешай!

Он замахал рукой: в воздухе клубился густой сигаретный дым. За несколько часов Сабина выкурила почти всю пачку. Доказательство преступления – переполненная пепельница с опасно тлеющим содержимым – было здесь же, у компьютера.

Вот так – совсем случайно – началась новая глава (nomen omen[1]) в жизни Сабины и ее родных. Когда она начинала писать, ей и в голову не приходило, что это станет для нее революцией. Это был способ не сойти с ума, занять чем-то мысли, пока она не придет в себя до такой степени, чтобы задуматься о том, чем, собственно, заниматься всю оставшуюся жизнь. Но, поставив наконец точку в последнем предложении текста, растянувшегося почти на пятьсот страниц («Что, и впрямь так много? Как мне это удалось?»), она подумала: «В сущности, почему бы и не показать это кому-нибудь? В конце концов, накропать столько слов – это не хухры-мухры!» И отправила электронное письмо первому же человеку, пришедшему ей на ум, – девушке из отдела маркетинга крупного издательства, с которой когда-то мимолетно познакомилась по работе.

Сабина и не предполагала, что через три дня получит ответ:

Пани Сабина,

роман нам очень нравится, лично я, между прочим, проглотила его за одну ночь. Сейчас его читают еще несколько человек из начальства, но, кажется, уже можно сказать, что мы хотели бы встретиться с вами для обсуждения условий сотрудничества. Будет ли у вас время на этой неделе?

Да, время у Сабины было.

Книга выстрелила, точно дальнобойная ракета, и очень скоро стала не только явлением издательского рынка, но и феноменом поп-культуры. Читательницы глотали ее как обезумевшие, а критики и разномастные эксперты задавались мыслью, какую же именно потребность общества удалось угадать автору и что говорит о нашем социуме эта необычайная популярность банальной, по сути, истории, написанной пусть и ловко, но без особенных литературных достоинств. Сабина в эти дискуссии, которые велись где-то поверх ее головы, не углублялась – прежде всего потому, что у нее не было на это времени. Издательство поймало волну и заказало ей сразу три очередные части цикла. А она… Она писала и с растущим изумлением наблюдала, как ежеквартально на ее счет поступают все более солидные суммы.

Восемь лет… Именно столько времени прошло с того переломного года, когда Сабину выгнали с работы и она написала свою первую книгу. Теперь она превратилась в совершенно другого человека. Начнем с того, что и Сабиной Черняк она больше не была. «Дождь, который к счастью» она подписала псевдонимом Соня Гепперт и именно под ним обрела известность. Псевдоним она использовала частично от неуверенности, обладает ли ее произведение хоть какой-то ценностью, а частично по просьбе Анджея, который побаивался, что кто-нибудь из Департамента нечаянно наткнется на творчество Сабины, – это могло показаться его коллегам несерьезным и отрицательно повлиять на планируемое повышение по службе. Кроме того, в глубине души он так и не преодолел колоссального удивления, что такая ерунда, как писанина его жены, может приносить столь реальную и несомненную прибыль.

Тем временем Сабина начала со смены гардероба. Перевоплотившись в Соню Гепперт, она стала носить бежевые и коричневые цвета, которые отлично сочетались с ее молочным тоном кожи и светло-русыми волосами – именно того матового, не тронутого красителем оттенка, добиться которого так неустанно и чаще всего безуспешно стремится множество южноевропейских женщин – представительниц среднего класса. Эта приглушенная палитра красок создавала вокруг Сабины ауру подлинной элегантности. Свитера, накидки и шали, которые теперь стали основой гардероба писательницы, были выполнены из летящих тканей или же из мягких, пушистых, будто щенячья шерсть, материалов, таких как кашемир, шерсть с добавкой шелка или альпака. Их стоимости Сабина поражалась сравнительно недолго и уже вскоре, расплачиваясь у кассы, перестала обращать внимание на счет. Перепрыгнуть не ступеньку-другую, а целый пролет на лестнице финансового положения оказалось элементарно просто.

В своей однокомнатке они уже не жили. Продав права на экранизацию и написав сценарий на основе «Подвязки с красным бантом», третьей книги о приключениях Амелии, Сабина смогла купить (и без кредита!) новую квартиру. Вместо квартала высоток на Хомичувке – тихий Жолибож. Новые апартаменты – площадью двести квадратных метров, без скошенных стен – располагались на последнем этаже небольшого элитного дома, в котором, кроме них, было всего лишь трое жильцов. Дизайнеру, занимавшейся отделкой нового гнездышка семьи Черняк, удалось сочетать стиль парижской мансарды и нью-йоркского лофта; при этом в квартире ощущалось тепло домашнего очага, что было особенно важно для Анджея. В цветовой палитре преобладали, разумеется, оттенки бежевого и коричневого. У Сабины была теперь собственная комната для работы, с окнами во всю стену, выходящими на просторную террасу и открывавшими вид на сад, в котором росли старые вишни и яблони.

И, собственно, все бы складывалось идеально, если бы не одна надвигающаяся проблема. Дело в том, что популярная писательница, создательница саги об Амелии Крук, с определенного момента возненавидела свою героиню. Искренне и всем сердцем. Фантазировала на тему ее смерти. В голове Сабина прокручивала десятки вариантов этой сцены – любимейшим был тот, в котором осточертевшей тамаде, привязанной к стулу посреди танцевального зала, гости насильно скармливают куски многоэтажного свадебного торта, и она давится сахарной фигуркой невесты, украшающей верхушку кондитерского чуда.