Энцо Бьяджи - Причуды любви

Даже революция кардинально не меняет чувств и традиций. В России Ольги, Маши, Ирины до сих пор надевают белое подвенечное платье. А бывший министр культуры госпожа Фурцева сказала:

«Наши танцовщицы должны быть белоснежны и чисты, как советское мороженое». Она, по-видимому, не слыхала известного афоризма: «В жизни каждой женщины должно быть трое мужчин: отец, муж и любовник».

«Россия — это страна, Где женщины сразу тянутся к тебе губами», — писал Казанова. «Такое случается лишь раз в году, в новогоднюю ночь, — возражает ему современный летописец. — Причем они это делают без всякой задней мысли». Что ж, кое-какие сдвиги со временем все-таки происходят.

Есть сведения, что, когда нацисты захватили Ростов и Новороссийск, они провели там своеобразное исследование с целью установить степень добродетельности русских женщин. Выяснилось, что восемьдесят пять процентов незамужних — девственницы. Правда, многие юноши в то время были призваны в армию.

«Женщина — это, брат, черт знает, что такое… — читаем мы в Братьях Карамазовых, — …такая, я тебе скажу живодерность в них сидит… в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно!»

Даже в жизни Ленина была страсть к Инессе Арманд, которая из-за него рассталась с мужем. Эта француженка, долгое время прожившая в России, была, по свидетельствам очевидцев, гораздо привлекательнее Надежды Крупской, «скучной, лишенной обаяния и весьма недалекой женщины».

«Ты — одно из тех созданий, которые излучают радость жизни и придают силы тому, кто в одиночестве стоит у руля», — писал Ленин Инессе.

В сентябре 1920 года Инесса Арманд умерла от холеры в одном из кавказских сел. Александра Коллонтай рассказывала: на похоронах Ленина нельзя было узнать, он едва держался на ногах.

А ведь по своим воззрениям он был истый пуританин. «Для буржуазных дам свободная любовь превращается в свободу адюльтера», — утверждал он.

Владимира Маяковского — «певца Октября» — Ленин не почитал. Называл его «шутом», а его стихи — «там-тарарам-бум-бум». Сталин же, напротив, ценил Маяковского как «лучшего, талантливейшего поэта советской эпохи».

Свои письма к Лиле Брик Маяковский подписывал «Твой Щен», а ее звал «Котенок», «Лилик», «Личика», «Лисик», «Лиленок» — целая симфония уменьшительно-ласкательных суффиксов.

Пожилая женщина в накинутой на плечи шали перелистывает старые письма, и в ее голосе я не слышу грусти. Пыхтит серебряный самовар, мы говорим о Петербурге, о царе, о Ленине, о молодой женщине по имени Лиля Брик, о молодом поэте Владимире Маяковском.

— Когда я познакомилась с Владимиром Владимировичем, — рассказывает она, — мне было двадцать три года, а ему двадцать два. Он был дружен с Эльзой Триоле, моей сестрой. Впервые я увидела его у нас на даче: он вышел в желтой блузе, пролетарской кепке, с красным платком на шее и крикнул: «Эльза, пошли гулять!» Меня они взяли с собой. Владимир Владимирович всю дорогу читал стихи, а под конец спросил: «Могу я посвятить их вам?» И тут я поняла, что люблю его. Но я уже была замужем за Осипом Максимовичем Бриком, его самым преданным другом.

Осипа Максимовича я знала с детства, еще когда училась в гимназии. Восхищалась его умом, его жизнелюбием. Это была первая, детская любовь. Я не стала от него скрывать, что мы с Маяковским полюбили друг друга, и он понял. Мы решили никогда не расставаться и жить все вместе, втроем. «Не могу себе позволить быть ревнивым», — говорил Владимир Владимирович.

Знаю, в это трудно поверить, но наша связь была предельно честной, между нами сохранялось духовное единство, и жили мы все в одной квартире. Страшно вспомнить, сколько всего произошло с той поры, хоть многое и позабылось. Многие умерли, а я вот живу».

Идеология не изменила древних канонов любви. Как справедливо написала одна французская журналистка, советские девушки вовсе не мечтают о герое из агитки — передовике труда или космонавте. Им нужен принц, обладающий традиционными буржуазными качествами: красотой, умом, великодушием, нежностью, хорошими манерами.

Тому не трудно отыскать подтверждения в жизни. Шел второй акт «Жизели» на сцене Большого театра. Уныло кружились в танце девушки-привидения. Внезапно прима-балерина Раиса Стручкова вышла из образа своей героини: взяла белый цветок и стала обрывать лепестки, изображая нехитрое девичье гаданье. И зал взорвался аплодисментами.

В романе «Судите же нас, люди» Александра Андреева бригадир Петр Гордеенко рассуждает с горечью: «Мы беспрестанно говорим, пишем, подсчитываем, сколько чугуна, электроэнергии, нефти производится на душу населения, и радуемся тому, каких поразительных успехов достигнем через пятнадцать лет. Но вот о том, сколько каждому из нас нужно счастья, речь даже не заходит».

За семьдесят с лишним лет коммунистического эксперимента советским властям не удалось выкорчевать некоторые «буржуазные» предрассудки. Теоретики марксизма-ленинизма провозглашали полную свободу сексуальных отношений. Любовь в их понимании — это нечто простое и приятное, сродни утолению жажды, лишенное всякого драматизма, эмоций, страданий, раскаяния.

Русскую женщину можно увидеть и понять в письмах, где она делится своими переживаниями, говорит о своем одиночестве. Вот одно из таких писем, опубликованных в журнале «Юность»: «У меня такое чувство, что мы с мужем все больше отдаляемся друг от друга. Слишком разную жизнь мы ведем, редко бываем вместе, почти не ходим в театры, на прогулки. Говорят, настоящая любовь способна выдержать любые испытания. Я с этим согласна, когда речь идет о чрезвычайных событиях — о разлуке, болезни, смерти. Но что делать, если она подвергается испытанию каждый день, в самых незначительных, бытовых мелочах?.. Наверно, и эти трудности любовь способна преодолеть, но что тогда от нее за радость?»

Или возьмем экзотическую любовь вьетнамских женщин и завоевателей-янки. Стройные, грациозные создания в шелковых одеждах, а рядом грубые парни из Техаса и Огайо: они сидят за стойкой бара в Сайгоне, смотрят на точеные лица с прозрачной кожей, слушают покорные и тихие, как журчанье ручья, голоса и чувствуют себя владыками мира…

— Иди сюда, — говорит юная вьетнамка американскому солдату, — посиди со мной. Ты самый сильный, самый смелый. Дай руку, я тебе погадаю. О, у тебя будет сказочная жизнь… Меня зовут Тхан Ван. Это значит «Голубое Облачко». А тебя как зовут? Джон? Послушай, Джон, все будет хорошо, очень хорошо. У таких крепких парней, как ты, всегда все кончается хорошо. Может, закажешь для меня чего-нибудь?

Джон смеется и заказывает виски со льдом. Жужжит вентилятор, в лесах и полях на солдат обрушиваются напалмовые бомбы, а здесь есть все, что душе угодно: приятная прохлада, красивая подружка и сколько угодно виски. Голубое Облачко неторопливо потягивает из стакана и говорит, говорит обо всем и ни о чем, а из репродуктора доносится гортанный голос, поющий вьетнамскую песню. Голубое Облачко переводит: «Не забывай о родной деревне, о своем доме, где под окном цветет миндаль».