Белый (ЛП) - Смит Т. Л.

Мне очень нравится, когда ты злишься: ты становишься в позу, твои ноздри раздуваются, глаза горят… ты безумно сексуальна в этот момент, и я тебя неистово хочу. Так что да, я хочу ссориться с тобой, но хочу и того, чтобы эти конфликты больше были похожи на нормальные. Хотя, конечно, совершенно нормальными мы не будем, но попытаться можно, чем черт не шутит, да?

Я не хочу тебя потерять, желаю всегда быть рядом, но не могу, если буду тебя пугать. У меня не должно быть даже малейшей возможности сделать тебе больно. Но я не смогу это обеспечить, пока не научусь себя контролировать. И я буду стараться. Поэтому меня ждут шесть месяцев терапии. Потому что я не могу позволить, чтобы подобное повторилось.

Прости меня, Эдди. Я вернусь.

Жди нас, я и мой член вернемся за тобой.

Джейк.

Месяц спустя

Джейк

Не думаю, что смогу измениться полностью — думаю, это вообще не в силах человека. Но я вырос от того человека, кем был, до того, кем стал. Раньше я шутил про всё и всех вокруг, тем самым не давая окружающим повода искать во мне и моем поведении какого-то глубинного смысла, и это срабатывало. Теперь же я использую слова, чтобы выражать то, что чувствую. Или, по крайней мере, пытаюсь так делать. Говорить не всегда легко. Сарказм мне нравится, он делает мое самовыражение проще.

Я не видел Эдди месяц — целый месяц — и это меня убивает. Такое чувство, что мы соединяемся только для того, чтобы в очередной раз расстаться. Она попросила меня никому не рассказывать о ее беременности — не хочет, чтобы другие люди знали. Хочет дождаться безопасного срока, чтобы сообщить окружающим. Не знаю, что это значит, но не делиться этой новостью с Роуз и Блэком сложно. Блин, Блэку я вообще рассказываю все, так что эта часть особенно сложная.

— Эдди, — говорю я в трубку.

Так поздно она обычно не звонит, потому что уже спит. В последнее время она в таком состоянии почти всегда.

— Джейк. — У нее очень расстроенный голос, это заметно сразу.

— Что такое, Эдди?

— Джейк, у меня идет кровь. — Эдди всхлипывает, и я понимаю, что она плачет. — Думаю, я теряю ребенка.

Она начинает рыдать.

— Эдди, я звоню Бэкке. Оставайся там, где сидишь. — Я вешаю трубку, хватаю сумку и бегу к двери, направляясь прямо в аэропорт. По пути звоню Бэкке, которая говорит, что тоже едет на место и отвезет Эдди в больницу.

Впервые в жизни я молюсь.

Отчаявшись найти Эдди, я бегаю от двери к двери. Когда, наконец, нахожу, она лежит в палате одна, свернувшись на постели в клубок. И плачет. Я подхожу к ней, мягко касаясь руки. Она открывает глаза и видит меня, а я забираюсь к ней и обнимаю, пока она горестно плачет.

— Я потеряла ребенка, — с трудом произносит она, когда слезы останавливаются.

Не знаю, что сказать, чтобы облегчить боль потери, поэтому делаю то, что могу придумать в этот момент — обхватываю ее лицо ладонями и целую. Губы Эдди соленые от слез. Она снова начинает плакать, прижимаясь ко мне.

— Все хорошо, Эдди. Мы справимся.

— Ощущается не как «хорошо». Я неудачница.

— Не правда, не говори так. — Снова обхватываю ее лицо ладонями и заглядываю в глаза. — Ты не можешь быть неудачницей, поняла меня? Без шансов.

По щекам Эдди катятся слезы. Она убирает мои руки, но только для того, чтобы прижаться ко мне ближе.

Я замолкаю, надеясь, что она уснет, и просто остаюсь рядом, успокаивающими движениями поглаживая ей спину.

Заканчивая обход, врач говорит, что мы можем уйти. И мы едем к Эдди домой. Там тихо, как никогда. Я стараюсь всегда касаться ее хоть как-то — рукой, бедром, как угодно. Когда делаю это, она заметно расслабляется.

Мне больно, и не только потому, что Эдди потеряла ребенка — меня не было рядом, я отсутствовал, пытаясь стать лучше. Это заняло много времени. Терапия помогла мне понять, что я не так уж сломлен, как думал — просто разбит на куски, которые, со временем, можно собрать. И это помогло. Я изменился. Передал права на Клуб Бадди — он это заслужил, и сможет позаботиться обо всем и обо всех, уверен. Он предложил мне членство, но из меня херовый член Клуба, и так было всегда. Очевидно, что я отказался, желая быть подальше от той части своей жизни.

Потом у меня была терапия, направленная на то, чтобы бросить пить. Это было сложно, намного сложнее, чем мне казалось.

Алкоголь — очень сильная зависимость.

Я всегда был хорош в обращении с компьютерами. В школе, конечно, не очень хорошо учился, но технологии мне здорово помогали. А сейчас вдруг это умение пришлось к месту. Я начал работать на Сакса — отслеживание, хакерские штучки — и это тоже помогло. Черт возьми, это реально помогло, заняв мои мозги и руки так, чтобы не хотелось пить. Раньше я спасался только ею, Эдди. Простое прикосновение — и в моих мыслях была только она.

Забавно, что человек может так сильно изменить твои цели и устремления, даже не поняв это.

Даже не зная, что сделал.

Я люблю ее, я же не дурак. Я и Роуз любил, и думал, что больше такого не почувствую. А потом появилась Эдди и просто забрала меня — вот так сразу. Думаю, я знал это, еще увидев ее впервые. Она заставила меня вернуться к началу, втянуться, даже без понимания, что процесс пошел. И, почувствовав ее прикосновение, я возвращался снова и снова, чтобы вновь испытать это чувство. Потому что, коснувшись, Эдди украла у меня тот самый битый осколок, который не давал мне жить. Теперь, касаясь ее в ответ, я думаю, что делаю для нее то же самое. Прикосновение — малая, но ужасно важная часть восстановления, особенно если ты любишь.

Теперь я не воспринимаю это как данность и хочу касаться ее все время. Даже если не нахожусь рядом.

— Джейк, — шепчет она, очнувшись от дремоты.

Я иду прямо к ней — делать мне больше нечего, чтобы отвлекаться на мелочи. Мысли слишком навязчивы. Когда я подхожу, Эдди уже сидит, и в ее глазах слезы. Она тихо говорит:

— Я хочу, чтобы ты меня поцеловал.

— И все?

Она кивает.

— Разве ты не знал, что твои поцелуи успокаивают боль? Когда ты меня целуешь, я обо всем забываю. Так что поцелуй меня, пожалуйста, — просит она, не переставая плакать.

Я обхватываю ладонями ее мокрые от слез щеки, наклоняюсь и мягко целую. Нежно пробую ее слезы, собирая их губами. Забираю ее боль, даря слабое освобождение. Она выдыхает мне в губы, будто верит, что я могу исправить все, что произошло. Это опасная сила. Это значит, что кто-то считает вас способным снять чужую боль. Это пугает.

Эдди приоткрывает рот, и мы касаемся языками. Потом она придвигается еще немного ближе и прижимается сильнее. Воздуха не хватает — мое дыхание становится ее дыханием, и наоборот.

Я целую ее, пока слезы не высыхают, пока не слышу, что хаотичное биение сердца под моей ладонью не приходит в норму. Потом выпускаю ее и снова мягко целую в губы. Она смотрит с легкой улыбкой, а затем прижимается головой к моей груди. Так мы и засыпаем, в последствии оставаясь в постели всю неделю, вставая только для того, чтобы поесть или сходить в туалет.

Эдди

Я выхожу на работу через неделю после произошедшего.

Еще через неделю начинаю улыбаться.

На третью — смеюсь.

Джейк исцеляет меня одним своим присутствием, но мне грустно от того, что я не могу дать ему то, что было во мне. То, что являлось частью нас обоих.

Никто не говорил, что будет больно не только физически, но и морально. Эта боль забирает часть тебя, и становится очень страшно, что она не пройдет. Именно это я проживаю, когда остаюсь без него, в одиночестве.

Когда я с Джейком, то я целиком с ним. Он словно забирает эту боль, чтобы я была собой не зависимо от того, что я могу ему дать в ответ. Такая любовь смущает, ведь он любит меня так сильно и самозабвенно, что трудно осознать, что так бывает. Может быть, чувство его так глубоко из-за того, что он был когда-то сломлен, и потому, что знает, какой бывает боль?