Будь хорошей, девочка (СИ) - Третьякова Марина

Марина непонимающе моргнула и слегка нахмурилась.

— Надо было сказать, что ты под кайфом, я бы не принимала твои слова… Аааа, — ткнулся носом в её шею, и она, не выдержав щекотки, засмеялась и попыталась оттолкнуть. Не сильно, легонько, даже нежно. — Прекрати, пожалуйста.

Тон строгой училки до ужаса позабавил, и я тут же представил Марину в белой блузке и черной мини-юбке сидящей на столе.

— У тебя есть… — отвлекся, когда заметил, что к приемному покою подъехала машина, из которой вышли родители Марины.

Малышка сразу стала серьезной, и я снова ощутил страх, что потеряю её.

— Мне надо идти, — она спохватилась, глядя на свои больничные тапки, и я, не споря, вышел из машины и поднял её на руки, продумывая в голове варианты, что сказать её близким. — Не бросай меня, ладно?

Робкий голос прервал ход мыслей, и я посмотрел в любимые глаза.

— Не брошу. Даю слово.

Примерно через полчаса уговоров нас пустили в палату, где с видом умирающей королевы лежала Ника.

— Мама! — заметив родителей, сестрица тут же ударилась в слезы, даже не обратив внимания на нас с Никитой.

Мама быстрым шагом подошла к кровати и обняла Веронику, содрогаясь от тихих рыданий, а папа встал рядом с ними, неловко прокашливаясь.

Эта сцена выглядела трогательно, и вид плачущей мамы подействовал и на меня, поэтому Никита поспешил увести меня из палаты к посту, где сидела медсестра.

— Скажите, а с Савельевой что случилось? — услышав мой голос, женщина покосилась на Никиту, и тот, бросив на меня короткий взгляд, отошел к кулеру в нескольких метрах от нас.

— Подозрение на эндометриоз, — не понимала ничего в этих врачебных терминах и нахмурилась, но медсестра решила пояснить. — Кровотечение открылось, сейчас обезбол вкололи, а завтра гинеколог её осмотрит.

— А что с ребенком, его удалось спасти? — машинально поднесла руку ко рту, готовясь к худшему, но слова, сказанные ровным тоном, выбили почву у меня из-под ног.

— Каким ребенком? Савельева не беременна. Просто гормональный сбой, завтра доктор назначит лечение.

Не беременна.

— То есть…

— Марин, — Никита подошел и, коснувшись моей щеки, озабоченно нахмурился. — Ты в порядке? Может, уедем?

— Ника не беременна.

Ни один мускул на его лице не дрогнул, и Никита продолжил ласкать меня взглядом.

— Я знаю. Говорил же тебе.

— Господи, — ткнулась ему в грудь и зажмурилась, но слезы все равно скатились по щекам. — Прости меня. Прости.

Сердце щемило, нос заложило, и голос звучал глухо из-за переполнявших эмоций.

— Давай уедем прямо сейчас.

— Нет, — так резко, что сама поразилась. — Я должна увидеть её.

— Тебе нельзя волноваться…

— Пожалуйста. Дай мне пять минут, а потом мы уедем. Обещаю.

У палаты Ники мы наткнулись на папу. Тот вышел и растерянно посмотрел на нас.

— Ты чего такая бледная? — беглый взгляд на стоящего рядом Никиту и пристальный на меня. — Тебе бы присесть.

— Пап…

— Владимир Николаевич. Я люблю вашу дочь и прошу у вас разрешения жениться на ней, — мы с папой ошарашенно уставились на Никиту, и тот легонько сжал мою руку и лукаво мне улыбнулся.

— Вы же расстались, — папа косил под дурачка, но уверена, все понимал. Просто хотел вытянуть из Никиты подробности.

— Я хочу жениться на Марине, — притянул он меня ближе и собственническим жестом обнял за талию, украдкой поглаживая живот.

Папа несколько секунд сверлил Никиту взглядом, а потом вздохнул и посмотрел на улыбающуюся меня. Не выдержала и опустила голову, ощущая, как сердце поет, а с лица не сходит рвущаяся наружу радость.

— Матери пока не говорите. Я сам скажу. Завтра.

Кивнула, чувствуя, что рука на животе едва заметно расслабилась, и накрыла её своей, переплетая наши пальцы.

— Ладно. Спасибо, пап, — заметила в родных глазах искорку тепла и, повинуясь порыву, шагнула папе навстречу, и он тут же смял меня в медвежьих объятиях. — Спасибо.

Сморгнула слезы и, сжав папу, насколько хватило сил, отстранилась, шмыгнув носом.

— Повнимательнее, — папа строго посмотрел на Никиту, и тот серьезно кивнул.

— Есть!

Из палаты вышла мама, и, заметив руку Никиты на моем плече, нахмурилась, но папа подцепил её под локоть и потянул к лестнице.

— Идём, пускай дети поговорят.

— Вов, но я дочь не видела уже сто лет… — попыталась она запротестовать, но папу не переубедить.

— Идём-идём! Завтра поболтаете.

И они оба скрылись на лестнице, оставив нас одних у двери палаты.

— Подождешь в коридоре? — видела, что Никита напрягся, но спорить не стал, и, коснувшись моих губ, коротко кивнул.

— Не забывай, — он метнул взгляд на безымянный пальчик моей правой руки, на котором поблескивало кольцо, и улыбнулся. — Назад дороги нет.

Знаю. Её уже давно нет.

С той самой ночи, когда ты впервые меня поцеловал.

— Привет, — вошла в палату, и в нос тут же ударил запах маминых духов. — Как себя чувствуешь?

Белая накидка вдруг стала давить на плечи, и я с трудом нашла в себе силы улыбнуться сестре, хотя хотелось диаметрально противоположного.

— А как, по-твоему, я должна себя чувствовать? — Ника, судя по всему, уже шла на поправку, потому что бледность, отражавшаяся на ее лице в первые минуты, когда мы все вошли в палату, уже исчезла, уступив место привычной маске недовольства. — Зачем пришла? Позлорадствовать?

Закусила губу, чувствуя, как пульс начинает ускоряться.

А чего я ожидала от встречи? Что Ника расплачется и распахнет объятия?

Игнорируя ядовитый тон, прошла мимо постели больной к окну и уставилась в синеющее небо.

— Ты солгала.

Перехватила в оконном отражении её силуэт, заметив, что сестра поджала губы, опуская взгляд на катетер на сгибе локтя.

— Не совсем.

— Но тесты? — обхватила себя руками, большим пальцем поглаживая ободок колечка.

— Ты прекрасно знаешь, что подделать их не составляет труда, — отмахнулась, как от назойливой мухи, и повернулась к двери. — Он пришел с тобой?

Сглотнула, не зная, что сказать. Решила не лгать.

— Мы были вместе, когда мама позвонила… — не хотелось обсуждать с Никой подробности личной жизни. Боялась, что хрупкое счастье, которое только сегодня согрело меня своим теплом, снова растворится, оставляя после себя привкус горечи.

— Так и знала, что ты не будешь терять ни минуты, — упрек достиг цели, и я ощутила укол совести. Хотя с какой стати? Это она лгала, притворяясь жертвой.

— Ник, прекрати, пожалуйста. Давай просто забудем обо всем и будем жить дальше, — повернулась к сестре, и, перехватив её ядовитый взгляд, вздохнула. — Я люблю его, но поверь, не хотела причинять тебе боли. Это произошло случайно. Я не знала, кто он, пока ты не открыла мне глаза тем вечером. Если бы я знала, я никогда бы…

— Перепихнуться с парнем, даже не спросив его имени. И ты еще называешься моей сестрой, Господи… — она хотела сказать что-то еще, но взгляд зацепился за кольцо на безымянном, и Вероника резко выпрямилась. — Это…

— Да. Я выхожу за него, — сказала, и ощутила, как потеплело на душе. Я выйду за Никиту, потому что люблю его. И он любит меня. Мы со всем справимся. — Папа в курсе, мама, думаю, уже тоже. Не хотела говорить тебе при таких обстоятельствах, но лучше тебе знать правду.

Ника злилась. Это было видно по её постепенно краснеющему лицу и плотно сжатым губам. Мне бы бежать из палаты, подальше от этой неконтролируемой ярости, но не хотела расставаться на такой ноте.

— Я хочу, чтобы ты знала, больше нет смысла ругаться. Все уже в прошлом. Я готова забыть о разногласиях, если ты тоже дашь слово сделать это.

Опустила руку, отчего-то стыдясь демонстрировать не к месту блеснувший камень.

Тишина напрягала, постепенно сгущаясь, словно туча перед бурей. Неизвестно откуда появившаяся тревога начала проникать в душу, отравляя мысли. Ладони покрылись холодным потом, и я провела ими по бедрам.