Э. Каннингем - Синтия

— Ты лишил их жизни, чтобы спасти свою.

— Вы меня обманываете.

— Нет, Харви.

— Почему вы готовы отпустить Синтию?

— Потому что синица в руке, Харви, причем свободная от налогов синичка, куда лучше, чем стая журавлей в воздухе.

— Какая там синица? — крикнул я, и он вежливо попросил меня говорить потише. — Какая еще синица? — тихо повторил я.

— Она у тебя в кармане, Харви. Это те восемьдесят пять тысяч, которыми ты пытался подкупить ковбоев. В дорожных чеках.

— У меня восемьдесят пять тысяч? Да я валял дурака. Я это просто придумал.

— Харви, — холодно перебил он меня. — Мы прослушивали твой номер в Торонто, мы подслушивали в отеле. У нас есть связи в банке. Короче, ты дашь мне эти восемьдесят пять тысяч или мне придется в тебя немного пострелять?

— Но вы вернете мне обеих девиц?

— Разумеется.

— Когда?

— Как только ты подпишешь чеки и передашь их мне.

Я сунул руку в карман, вынул пачку чеков и показал Корсике.

— Подпиши.

— Где?

— Сядь на пол и подпиши.

Он бросил мне шариковую ручку, а я сел на пол рядом с трупами и подписал пять чеков на десять тысяч, пять на пять и десять на тысячу долларов каждый. Затем я подтолкнул пачку в его сторону. Он взял чеки и сунул в карман.

— Хорошо, Харви. Оставайся на месте. Сосчитай до ста, но до этого не сходи с места. Мы прекрасно пообщались и было бы жаль, если бы все вдруг испортилось.

Он попятился к выходу из зала и скрылся. Может, я и бросился бы за ним, а скорее всего, остался бы на месте, но мне не пришлось принимать решения, потому что в зал почти тотчас же ворвались Синтия и Люсиль. Люсиль крепко обняла меня и стала целовать. Из глаз ее капали слезы. Именно такого отношения и жаждало мое потрепанное в боях я. Синтия, напротив, стояла и удрученно смотрела на покойников. Я боялся, что она закатит истерику, но она, похоже, в этот момент внезапно повзрослела.

— Мне их, конечно, жаль, — сказала она, — но это в общем-то были плохие люди.

— Начнем с самого начала, — сказал лейтенант Ротшильд. — Сейчас всего-навсего десять минут первого ночи, а Харви молод и полон сил. Неважно, что у меня язва, а у Келли жена, которая подаст на развод, если он хоть раз не придет домой до утра. Подумаешь, какие пустяки. В нашем распоряжении масса времени. Зачем нам спать?

— Я рассказал всю историю, лейтенант, — произнес я. Признаться, я не только рассказал все, что знал, я изучил всю обстановку его кабинета — желтые стены с облупившейся краской, три деревянных стула, два металлических шкафа-картотеки, голубую лампочку, свисавшую на проводе с потолка, старинный ундервуд, и даже рискнул пошутить насчет того, как плохо город Нью-Йорк ценит своих верных работников. Шутка осталась неоцененной.

— Расскажите нам еще раз, Харви, как было дело.

— Я арестован? Мне хотелось бы это знать. Потому как, если вы хотите меня арестовать, я сейчас же вызову своего адвоката, чтобы мои права были надежно защищены.

— Чушь собачья, — буркнул лейтенант, — и вы, Харви, это прекрасно знаете. Я могу отлично разобраться с вами и без ареста, так что не злите меня.

— Что же, например, вы можете такого сделать?

— Например, могу лишить вас лицензии заниматься, расследовательской деятельностью. Или поговорить с вашим начальством в компании. Или…

— Ладно, лейтенант. Давайте дружить.

— А вы расскажите нам все с самого начала.

Я все рассказал, и они меня выслушали молча, если не считать того, что Келли изредка издавал лошадиное ржание. Закончив, я спросил лейтенанта:

— Почему вы не объясните этой горилле, что я не комик на эстраде?

— Потому что вы как раз и есть комик. К несчастью, вы не слышите себя со стороны. Вы говорите, что проникли в музей «Метрополитен» с двумя ковбоями толстяка Ковентри, после того как убедили их, что способны отключить систему сигнализации. Потом вы якобы спрятались под кроватью в американской галерее. В конце же, когда они уже собирались забрать картину Рембрандта, появился Валенто Корсика, застрелил их из «люгера», зарегистрированного на ваше имя, а затем, раскланявшись, удалился, оставив вас наедине с трупами и пистолетом. Ну как вам это нравится, Харви?

— Звучит несколько неправдоподобно, — согласился я.

— Послушайте меня, лейтенант, — заговорил Келли. — Надо арестовать его по подозрению в убийстве. Он застрелил двоих. Это самое главное. Остальное только мешает. Он застрелил этих ковбоев — это ясно как божий день.

— Так-то оно так, только ничего тут не ясно. Беда в том, что Харви как раз никого не застрелил.

— Почему? Потому что он это отрицает?

— Нет, — покачал головой Ротшильд. — Ты же неплохо меня знаешь, Келли. Я никогда не верю в то, что говорит подозреваемый, пока не могу воочию в этом убедиться. Но Харви говорит правду. Он не в состоянии подстрелить и кролика, даже если бы он умел стрелять. А вот стрелять он как раз не умеет. У него никогда не было оружия, и разрешения на его ношение тоже не было.

— У него есть разрешение на «люгер».

— Это верно. Так расскажите нам все как есть, Харви. Поставьте себя на мое место. Произошло убийство. На оружии ваши отпечатки, и у вас имеется разрешение на это оружие.

— Они его сами записали на мое имя, — сказал я. — И добыли разрешение… Мафия…

— Кто они?

— Мафия.

— Ах, мафия…

— Корсика сам мне это сказал….

— Корсика ничего вам не сказал. Он мертв. Сегодня его труп выловили из реки. Мы обнаружили пятна крови в прачечной «Рицхэмптона» и кровь в шахте для грязного белья.

— Это был граф Гамбион де Фонти. Он не Валенто Корсика. Это была подставная утка, его наняли, чтобы сбить со следа толстяка Ковентри.

— Который замыслил украсть Рембрандта? Знаю. Вы уже говорили. Значит, он заявляется в Нью-Йорк с четырьмя бандитами, чтобы украсть, возможно, самую дорогую картину в мире. Зачем? Для кого? Объясните! — Он глубоко вздохнул и продолжал уже мягче: — Я тут повысил голос. Это может быть истолковано как попытка запугать свидетеля. Я этого и в мыслях не держал. Почему вы мне про это не напомнили, Харви?

— Не хотел сердить вас, лейтенант.

— Не хотели меня сердить? У вас такое мягкое сердце или вы что-то задумали? — Обернувшись к Келли, он распорядился. — Приведите девушку.

— Которую?

— Демпси. Со второй обращаться помягче. Она дочь Э.К. Брендона. Вот два доллара. Если она опять захочет есть, принесите еды. Что она делает?

— Заполняет анкету для компьютерного теста на совместимость.

— Понятно. Пусть мне сообщат, если она совсем разволнуется. На худой конец, отошлем ее домой.