Алексей Вилков - Акварель

Мне приходится удовлетворить его любопытство, и я позволяю себе открыться на шаг вперед, хвалю его за напористость, подмигиваю, обнажив кончик языка, и вполне доходчиво отвечаю, чем поразил меня Дима, чем мы занимались ночи напролет, и что в нем не устраивало. Новых фактов я не открыла, только промусолила вверх – тормашками. Дима Вингурт не тема для бесконечного обсуждения. Лучше поболтать о его жене. Но Сержу она безразлична, а утомлять моего любознательного мальчишку решением собственных проблем я не собиралась.

Обсудив вдоль и поперек последнего любовника, Серж накидывается на Кристи. Кто она такая? Что меня с ней связывает? Как она выглядит? Где она сейчас? Почему мы не вместе? Его любопытству нет предела. Он обгонит даже зазнайку Пиноккио. Пора обрубить его длинный нос.

Тут совсем нечего скрывать. Кристи – глупая пигалица с солидным приданным, живущая, как и я, по принципу: «можно все!». На том мы и спелись. Когда-то она занималась модельным бизнесом. Матушка – природа щедро одарила ее. Щеголяя тонкими ножками, она приковывала взоры сотен поклонников.

Сама я рождена не для подиумов: мелкая ростом и чуть-чуть непропорциональна, но формы имею, привлекая неусыпных животных из вида мужчин. У Кристи идеальные рост и вес, максимально подходящие параметры. Грех не пользоваться дарами. Кристи не прогадала и потратила несколько лет на стринги, каблуки и хронический сколиоз в пояснице, о чем жалеет, посещая личного тайского массажиста. Кроме модельного ремесла она обожает дорогие авто, кокаин и шмотки от кутюр – типичная дитя зажиточного скупердяя. Наркоманка, шопоголичка, и, по слухам недоброжелателей, слабонервная клептоманка. В себе подобных отклонений не наблюдаю.

Утомив Сержа сумбурным повествованием, я обрываюсь на полуслове и возвращаюсь к вечной теме любви и дружбы.

– А ведь ты привязался ко мне в чистую, и я не в силах противостоять.

– Зачем портить? Нам хорошо вместе.

– А почему бы и нет?!

– Со мной понятно. Я конченый мазохист и твой вечный воздыхатель. Но ты, никем не покоренная Яна Даль? Почему ты до сих пор одна?

– Ты забыл?

– Ах, да! Ты здесь инкогнито!

– Цыц! – причмокиваю я указательный палец, заставляя Сержа завороженно смотреть мне в рот. – Об этом никто не должен знать, иначе один храбрец пострадает. Ты готов пострадать за любовь?

– За любовь к тебе – да! – самозабвенно отчеканил Сомов, будто готовился целый день к главному вопросу этого хмурого вечера.

– Только без сопливых объяснений, – предупреждаю его, чтобы не нарваться на рыцарские бравады.

– Ты снова все опошляешь, – обиженно заявляет Серж, гладя себя по груди. – У меня нездоровое сердце. С детства пью таблетки и посещаю кардиолога. Дистония какая-то, но, слава Богу, последние годы чувствую себя нормально. У меня до сих пор в сумке аптечка. До твоего появления обходилось без проблем. Когда ты поселилась рядом, я перестал спать. Сердце колотится, грудь поднимается куполом, я задыхаюсь, открываю настежь форточки, но подлые комары заполняют комнату, и мне приходиться запираться. Откуда здесь эти твари? До утра я убиваю их и чешу обкусанные руки. Я чувствую, как изнутри брызжет адреналин, и будоражит кровь. Я думаю о тебе, ворочаюсь, не смыкаю глаз. Плохо. Тошно. Спать нужно, и я лежу, завернувшись в одеяло и потею, прилипаю к подушке, но так и не высыпаюсь.

Я не вслушиваюсь в его причитания, а оцениваю несуразный вид влюбленного ипохондрика. Коричневые брюки с кожаным ремнем, серый пуловер с треугольным полукругом, кроссовки а ля Майк Тайсон, не идущие не к джинсам, не к пуловеру, разве что к носкам, надежно спрятанным под обувью.

Вечер прохладный для сентября, но не настолько, чтоб одеваться в теплые зимние свитера, будто собираясь пить глинтвейн, чтобы не замерзнуть. Сержу не хватает толстенных круглых очков, дабы точно соответствовать образу заучки. Он похож на ботаника, но не один настоящий ботаник с этим не согласится. Уж слишком выхолощено и аристократично он выглядит. Серж голубых кровей. Такова дурная наследственность и испорченная порода.

Меня не пробьешь на жалость, и я даже не стремлюсь утешать его и гладить по головке. Я предлагаю закончить посиделки и пойти прогуляться. Сомов смущен моей холодностью. Он-то надеялся, что я пущу скупую слезу и приглашу в гости выпить грамм двести скотча, чтобы прислониться к его груди и вслушиваться в биения измученного, больного сердца.

Поднявшись и скрепя коленями, мы идем на прогулку.

На улицах богемного города мерцают звезды, тихо и свежо. Нет ни мошек, ни комаров, что вполне естественно, и непонятно, как они прорвались в его комнату. Похоже, он привез с собой целое комариное племя из Подмосковья или выращенное в специально приготовленных инкубаторах, чтоб беглому сорванцу не чувствовать слишком остро ностальгию по покинутым просторам и не забыть отчизну, ощущая сладкие уколы и расчесы.

Туристов вокруг непривычно мало. Мне не холодно. Так действует крепкое вино, или у меня жар от пылких признаний Сержа, то ли от собственной откровенности. Поразительно, но я всего лишь третий день в Каннах, а уже устала от моего навязчивого поклонника.

Проветрившись до легкого першения в горле, мы вернулись в отель и зашли освежиться в бар. Знойный ветерок выдул хмель, и можно с легкостью напиться повторно. Нервы мои ни к черту. Давно сбился цикл, и я уже забыла, что такое полноценная овуляция. Тампоны я оставила еще в Праге.

В фойе нас подловили неизвестные персоны. Серж от испуга чуть не наделал в штаны. Это его приятели, несколько беспечных тупиц, праздно развенчивающих жизнь подобно собрату. Парочка нахохленных петушков и одна выщипанная курица. Детки аналогичным образом сбежали из клетки и предавались веселью, забыв о смирении и учении.

Мне отнюдь не стоило их корить, ведь у самой рыльце в пушку, и я не пуританских нравов. Если сравнить их положительные качества с моими данными, то я непременно останусь в аутсайдерах, ведь я очень плохая девочка. Очень плохая и неисправимая.

Малолетки пригласили Сержа кутить. Он умоляющим взглядом выпрашивал, чтобы я не оставляла его одного. Я смекнула, зачем я сдалась ему: для дешевого понта, для украшения их прыщавого общества, чтоб тупицы думали, что я его женщина, завоеванная в честном бою.

В Каннах слишком много русских – факт, не вызывающий удивления. Ради развлечения я послушно согласилась. Серж чуть не взорвался в приступе неописуемого счастья, чуть не улетев термоядерной ракетой к созвездию Большой Медведицы.

Расположившись на просторных диванах по периметру фойе, мы перешли к соблюдению норм светского этикета. Захлебываясь фонтаном радости, Серж, заикаясь, представил меня однокашникам, а я надменно улыбалась и унижала оценивающим взглядом каждого дармоеда, в том числе ненаглядную мокрую курицу.

Два чудика представляли собой отъевшихся снобов, чьи мозги давно пропитались бухлом, прокурены первоклассной марихуаной, а ума хватало лишь на то, чтобы сбежать с халявной учебы и мотаться по миру в поисках адреналина.

– Вы как сюда попали, черти? – набросился на них Серж, вытирая потные ладошки о брюки.

Чудики не понимали, как мог старый мудила Серж охмурить столь дорогую цыпочку. Дар речи вернулся к ним в течение минуты. Первая опомнилась курица, проглотив обглоданную кость зависти к моей красоте.

– Мы проездом, – осторожно прозвучала девочка. – Решили здесь переночевать. Другие отели заняты на месяц вперед.

– Это Люси! Подруга из Петербурга. Яна, познакомьтесь! – представил нас Серж, перестав тереть до дыр брюки.

Устало улыбнувшись, я даже обронила несколько слов:

– Вам повезло. Сейчас не сезон. Приехали бы вы месяц назад, то наткнулись бы на совершенно другую картину.

– Богема нас не интересует, – встрял самый упитанный и невоспитанный тугодум. – Плевать нам на фестивали. Эстеты и критики снимают фильмы сами для себя, и эта умственная жвачка не возбуждает. Как-то раз я смотрел пару шедевральных картин на Венецианском фестивале. Спустя полчаса показа не выдержал и ушел. И я был не первым и не последним. Кинотеатры наполовину пусты. Я за народное кино, чтоб било по мозгам, чтоб в кассу под попкорн и колу.

– В некоторых кинотеатрах Америки запрещено брать с собой попкорн, – заметила Люси. – Это считается пошлым.

– Чушь собачья! – протрезвонил третий увалень с банальным именем Коля. – Попкорн и кино – две вещи неразделимые. Можно поспорить, что важнее, попкорн или синема? Философский вопрос.

Беседа переходила в русло метафизических прений о мировом прокате и массовой индустрии удовольствия. Получалось, что ни попкорном единым жива наша молодежь. Коля согласился с этим утверждением под напором Люси, а первый чурбан по имени Марк соглашался с любыми глупостями, лишь бы ему не промывали мозги.