Пенни Самнер - Дерево ангелов

— Пожалуйста, скажите мне, Нина Андреевна, — хрипло прошептал он, — пожалуйста, скажите мне, что я вдрызг пьян.

Глядя на взрослого мужчину, скорчившегося под столом, Нина поняла, что, очевидно, так оно и есть.

— Да, Дмитрий Борисович, — кивнула она, — боюсь, что вы действительно очень пьяны.

Папа и мужчины постарше удалились в кабинет, чтобы выпить коньяку и выкурить по сигаре, а молодые люди, прихватив охотничьи ружья и бутылки со сливянкой, отправились на Южное поле.

— Зачем им ружья? — Нина потянула Дарью за рукав. — Это на случай, если появятся волки? — Дмитрий Борисович был явно не в лучшей форме, чтобы встречаться с волками.

— Волки? Да нет, господь с тобой, молодые господа не собираются стрелять по живому… вот дурачье-то! — Дарья фыркнула и хлопнула себя по юбке. — Кофе! Где эти несносные девчонки?

Нина пошла в гостиную, где стол был уставлен тарелками с фисташками, печеньем, щавелем с анисом и фундуком в сахаре. Однако ела, похоже, одна только графиня, остальные дамы обмахивались веерами или закалывали шпильками волосы. Нина сунула в рот фисташку и фундук, но мама заметила ее и подозвала к себе, держа в руке бокал.

— Ниночка, отнеси это, пожалуйста, Кате в ее комнату.

В холле марсала обожгла Нине язык и ударила в нос, она так закашлялась, что съеденные орехи полезли обратно. Когда она поскреблась в Катину дверь, сестра не ответила, и Нина пошла к себе почитать. Поначалу ей не нравились «Большие ожидания» Чарльза Диккенса, но теперь, когда она дошла до призрачной мисс Хэвишэм в подвенечном платье, Нина читала роман с удовольствием. «Очень надеюсь, что тебе понравится эта книга, — сказала ей мисс Бренчли. — Мы обязательно поговорим о ней после моего возвращения, я буду ждать этого с нетерпением». Мисс Бренчли была их гувернанткой; мама разрешила ей съездить домой на два месяца — у мисс Бренчли умер отец, и она не была в родной Англии уже пять лет.

Нина дочитала главу и вспомнила про вино. На этот раз она без спросу открыла Катину дверь; в комнате царил полумрак и свежесть, ставни были закрыты, а Катя сидела перед зеркальным туалетным столиком.

— Закрой дверь, — велела она и добавила: — Ну разве все это не кошмар, а, Нина?

Однако Нине не пришлось раздумывать над ответом, потому что в этот миг прогремел выстрел, потом еще один.

— Они палят в пустоту, — сообщила она сестре.

— В пустоту неба. — Катя встала. — Давай, мы должны пойти туда.

— Катя!

— Нина, мне нужна твоя помощь. Пора сказать Дмитрию, что я не могу выйти за него.

И Нина вдруг поняла, что тот взгляд, устремленный вдаль, за край долины, появился у Кати потому, что она не хотела выходить за Дмитрия Борисовича.

— Но почему, Катя?

Сестра устало улыбнулась.

— Я не знаю, Нина, не знаю. — Она вздохнула, теребя ленточку на груди. — Помнишь, как прошлым летом мы сбежали ночью из дома и лежали в траве, глядели на звезды? Мне кажется, я начала многое понимать тогда. Поняла, что такое любовь. Но потом все запуталось. Не могу объяснить почему, Нина, просто все запуталось…

Нина хотела спросить, как можно запутаться в таком простом чувстве, как любовь — ведь наверняка знаешь, любишь кого-то или нет. Но Катя прижала пальчик к ее губам и повела за собой через холл на крыльцо веранды. Обогнув оранжерею, они дошли по тропинке до калитки. Трава на Южном поле была сырой, и Нина видела, что сестра непременно попортит свои новые туфельки и лимонное платье, но Кате, похоже, было все равно; ее тонкая кружевная шаль волочилась по земле, и Нина едва поспевала за сестрой.

— Катя!

Грянул выстрел, послышались крики, и Катя с криком «Нет! О нет!» бросилась бежать. Шаль упала на землю, и когда Нина подобрала ее, лимонное платье уже скрылось из виду.

Январь 1912

Катя вышла замуж за Ивана. Свадьбу сыграли через месяц после той помолвки — скромно, в узком семейном кругу, и новобрачные сразу же уехали в Ниццу, где Иван должен был войти в дело своего дяди.

С тех пор прошло уже полтора с лишком года, и сегодня утром Нина вспомнила, как сестра напутствовала ее на прощание — о том, что значит быть женщиной. «Ты должна привыкнуть к крови», — сказала тогда Катя.

Летом приятно было проходить, раскинув руки, между чистых простыней, с хрустом колыхающихся, словно паруса, на бельевых веревках. Но за ними, в середине, всегда скрывался ряд покрытых пятнами тряпиц и лоскутков, похожих на флаги брошенного судна. Те из них, что принадлежали прислуге, были просто ветошью, нарванной из старого полотна, маме же принадлежали подрубленные хлопчатобумажные платочки, которые после сушки спрыскивали лавандовой водой и стыдливо прятали в нижнем ящике большого гардероба.

Когда Катя объяснила, для чего эти тряпицы, Нина была в ужасе, хотя и знала, что у собак на ферме бывает кровь. Когда у сук начиналась течка, их держали на крыше сарая, на привязи, чтобы они не спрыгнули к воющим внизу псам. Конечно, с женщинами не случалось ничего подобного, и все же тряпицы на веревке были позорной уликой, означавшей, что раз в месяц женщина считалась нечистой. Если срок кухарки наступал на Страстной неделе, то готовить пасхальные куличи поручали какой-нибудь другой женщине.

Правда, кровь на снегу сегодня утром не была человеческой — кухарка чистила форель.

— Убийца! — зловеще проговорила она.

Возвращаясь с рынка, Дарья встретила управляющего Сергея Рудольфовича, который поведал ей новость о сбежавшем убийце. Дарья продолжала:

— Мальчонка влетел во двор, весь белый от страха, и орал во все горло, что человек тот прячется в одном из сараев на дворе. Барин догнал его на коне и всадил ему в сердце охотничий нож. Так-то!

Нина сжала воротник своего темно-синего шерстяного пальто и представила героем этой истории не Сергея Рудольфовича, а папу. За утро она уже слышала рассказ об этом происшествии дважды, но была рада послушать вновь. Однако мисс Бренчли не очень хорошо понимала простонародный говор, да и нелегко было отвлечь гувернантку от ее обязанностей.

— Идем! — Нина почувствовала, как ее тянут за рукав. — У нас еще несколько минут, чтобы погулять в саду до обеда.

Мамина бабка по матери была наполовину англичанкой, наполовину француженкой. Ее отец, купец-англичанин, привез дочь с собой в Россию, где та познакомилась с богатым московским купцом, за которого и вышла замуж. Она научила своих дочерей обоим языкам, которые были для нее родными, а те в свою очередь передали эти языки своим детям. Нина говорила по-английски с пеленок — сперва с мамой и папой, а потом с гувернантками-англичанками, среди которых мисс Бренчли была четвертой по счету.