Брачный приговор (СИ) - Лав Агата

Есть у Чертова.

— Мать твою, ты когда-то успела поцарапать меня, — он присвистывает.

Поднимает ладонь и разглядывает свежую царапину. Я сама не заметила, когда успела поранить его. Смотрится пустяково, но он кривится так, словно я нанесла ему увечье.

— Потом сочтемся, — с явным подтекстом добавляет он. — Выглядишь, как малышка, которая умеет залечивать мужские раны. За что-то же Лавров выбрал тебя.

Он опускает взгляд на вырез моей блузки.

Больше всего меня пугает его “потом”. Сердце выстукивает это слово по слогам снова и снова. Когда “потом”? Когда Чертов потеряет ко мне интерес и рядом со мной не останется охраны? И что он сделает? Снова приедет ко мне…

— Твой этаж.

Охранник указывает на створки, которые разъезжаются в стороны. Он не отходит, предлагая мне протиснуться мимо него.

— Президентский люкс не обещаю, но разузнаю, — с усмешкой добавляет он на прощание.

Утро следующего дня приходит хлопком двери.

Я резко распахиваю глаза, пытаясь понять, какой сейчас час. Потом сажусь в кровати, подпирая бархатную спинку и собирая одеяло воздушным облаком. Слава богу, я не стала раздеваться! Я вообще провела ночь, как плохой сторож. То отключалась, то просыпалась, то прислушивалась к вымышленным шорохам.

— Мне не нужно обслуживание, — произношу громко.

Пусть это будет уборщица. Или менеджер, который вернулся поговорить, каким чудесным человеком был мой погибший муж. Уж лучше он, чем люди юриста.

Но мне никто не отвечает. При этом я слышу шаги, теперь они отдаляются от меня. Уверенные и явно мужские, они направляются в другой конец президентского люкса. В отеле все-таки нашелся номер побольше, меня переселили в него вчера вечером.

— Да кто там?!

Я порывисто поднимаюсь с кровати. Едва не падаю обратно, запутавшись в одеяле, но каким-то чудом ловлю равновесие в последний момент. Спускаюсь на пол и оглядываюсь по сторонам. В руки просится предмет потяжелее, хотя разум сразу же выносит вердикт, что это глупая затея.

— … позвони Короткову, — из дальней комнаты приходит мужской голос. — Поставь его в известность. У меня нет времени с ним разговаривать.

Это же его голос?

Это же…

Сгусток напряжения бьет наотмашь по центру груди. Я чувствую, как он скручивается в тугой клубок из колючей проволоки, и царапает меня изнутри с каждым вдохом. Теперь в руки просится другое. Просится перекреститься.

Я крадусь на цыпочках, приближаясь к двойным дверям. Они выводят к гостиной, а за ней располагается кабинет. Мне кажется, что звуки идут именно из него.

— Боже, Таня, только не глупи, — заклинаю саму себя. — Ты же умеешь быть осторожной.

Я обхватываю ручку одной двери и осторожно приоткрываю ее. Гостиная встречает нетронутым лоском. Я вчера провела в ней всего минуту, успела только вырубить телевизор, который включился автоматически, когда я вошла в номер. Я сразу ушла в спальню, зная, что мне понадобится долгая медитация, чтобы уснуть.

— Волгоград, — мужчина повышает голос, четко называя мой родной город, после чего следует хозяйская усмешка. — Хочешь подвезти мне сюда море? Не переоцениваешь свои силы?

Дверь в кабинет сделана со стеклянной вставкой. Так что я вижу его сквозь матовую дымку. Высокий крепкий силуэт. Широченный разворот плеч и черный костюм. Что еще? Он стоит около письменного стола, над которым слегка склонился. Видимо, бросил бумаги на столешницу и читает их одновременно с разговором по сотовому.

— Похороны устраиваем мы, — говорит он уже серьезным тоном. — И мне нужны копии всех бумажек следствия. Подсуети там своих, чтобы я не ждал.

Он вдруг разворачивается, как будто услышал мое дыхание. Я замираю, чувствуя тяжесть его взгляда даже через матовое стекло. Умом понимаю, что он видит меня также схематично, как и я его, но все равно чувствую себя обнаженной. Как будто он может исследовать каждый уголок моего тела, проникнуть под кожу, а затем и вовсе в мысли.

— Я перезвоню, — хрипло бросает мужчина в трубку.

Я вижу, как его ладонь уходит от лица, перенаправляя телефон в карман пиджак. Затем он сдвигается с места. Направляется к двери, которая остается последней преградой между нашими телами.

Еще секунда и я вижу его перед собой.

Преступника и жуткого человека, который намного влиятельнее моего погибшего фиктивного мужа. Я не смогла справиться с Лавровым, научившись лишь кивать ему, а тут другой уровень. Еще сложнее и опаснее.

Еще…

Дверь отъезжает в сторону, а вместе с ней уплывает моя фальшивая улыбка. Я всегда прячусь за ней, когда безумно нервничаю. Это особенность моего организма, с которой я не могу ничего поделать, я из тех людей, что реагируют смехом на кризисную ситуацию. Но тут я цепенею и сама не знаю, что сейчас изображено на моем лице.

Чертов же шагает в гостиную. Он переступает порог и неотрывно смотрит на меня, словно сверяет мою внешность с фотографиями из отчетов. Он-то в точности такой, как на снимке, который мне показал юрист. С Чертовым можно спокойно знакомиться на сайтах знакомств, не будет разочарований по поводу аватарки, которой уже десять лет и которая не имеет ничего общего с реальной внешностью кавалера.

На Чертове шелковая темно-синяя рубашка, которая играет блеском при каждом его движении. Брюки же черные, как и начищенные ботинки. На правом запястье видно массивный хронометр, не уступающий по брутальности кастету. Вся кисть забита черной татуировкой с яркими алыми вставками, которые уходят под манжет рубашки. Мне почему-то кажется, что у него забита вся рука, но я боюсь рассматривать рисунок.

Я стараюсь смотреть куда-то поверх его плеча или на верхние пуговицы рубашки, которые небрежно расстегнуты. До его лица я вовсе не добираюсь, один раз мазнула взглядом по резким чертам и хватит.

Мне, правда, страшно. Впервые в жизни так жутко.

— Доброе утро, — бросает он.

Я не понимаю, нормальный у него тон или с издевкой. Поэтому лишь киваю и сжимаю ладони в кулаки, когда он начинает приближаться.

— В этом номере можно заблудиться, — продолжает Чертов, делая шаг за шагом в моем направлении. — Любите простор, Татьяна?

У меня длинный список того, что я люблю. Но в него точно не входят незнакомцы с холодными глазами. Особенно те, которые приходят без стука.

— Номер выбрали ваши люди, — отвечаю и по-прежнему избегаю пересечения наших взглядов.

— В отеле нет моих людей, — Чертов подходит на расстояние вытянутой руки. — Пока что.

— Значит это люди юриста.

— Они грубят вам? — он делает паузу, но я успеваю сделать лишь вдох. — Вы поежились, когда заговорили о них.

Я ощущаю его внимательный взгляд, который изучает меня. А мне на ум приходит лишь трусливое бегство. Я опускаю голову и принимаюсь изучать свои носки спортивного бренда.

— Боюсь, у нас разное представление о грубости.

??????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????????

Я не тороплюсь выкладывать ему свои жалобы. Я пока что даже близко не понимаю, в какой роли он приехал ко мне. Как близкий друг Лаврова и человек, который хочет позаботиться о бедной вдове. Или как враг Лаврова, который готовится вонзить когти в его наследство.

Чертов молчит. Он никак не реагирует на мой уклончивый ответ некоторое время. А потом надвигается скалой, примешивая к воздуху насыщенные ноты своего одеколона.

— Где вы поранились?

— Что?

Вместо ответа он подхватывает мою ладонь и ведет ее наверх, пока я пытаюсь справиться с мыслью, что он дотрагивается до меня. Он делает это предельно осторожно, но я чувствую, что его деликатность может смениться штормом грубости в любой момент. Его длинные пальцы с резко очерченными костяшками обжигают и в то же время показывают, что умеют обращаться с женским телом.

— Вот здесь, — подсказывает Чертов, разворачивая мою руку.

Я замечаю свежую ссадину. Ох! Я упустила из виду, что вчерашние стычки с охраной оставили следы на теле. Хотя возможностей было масса: меня грубо хватали в кафе, зажимали охранниками в машине, а потом Родий тащил меня в лифт. Неудивительно, что на мне остались раны, моей коже достаточно малейшего соприкосновения, чтобы запомнить “обидчика”.