Марина Львова - Саня или двойная свадьба

С возрастом я научилась не обращать внимание на сплетни и разговоры и просто сочувствующие взгляды соседей, а дома просто старалась избегать отца, да и его особенно не тянуло к общению со мной.

В тот день я просто проигнорировала появление отца, про себя только немного удивившись его раннему появлению. Я торопливо поела, быстро помыла и убрала посуду и уже собиралась тихо проскользнуть к себе в комнату, когда он схватил меня. Он напал на меня из-за спины, обхватил руками и начал целовать слюнявыми губами, шепча: «Тоня, Тонечка!» С пьяных глаз он принял меня за маму. Говорят, в молодости она была очень на меня похожа, вернее, я напоминаю сейчас молодую маму.

— А потом?

— Что было потом? Он повалил меня на пол, стал рвать на груди платье, задирать подол. Я сопротивлялась как могла, но в его слабом, насквозь пропитом теле откуда-то появились силы. С трудом освободив одну руку, я ударила его кулаком по голове и била, била до тех пор, пока он не затих. Кое-как мне удалось выбраться из-под него, отец мешком лежал поперек коридора, из его разбитой губы текла кровь, в кулаке была зажата вырванная прядь моих волос. Руки и лицо у меня были в крови, меня била крупная дрожь, и просто не было сил подняться на ноги. Заскрежетал ключ в замке, и в квартиру вошли мама с бабушкой. Увидев их, я зарыдала в голос, поднялась на ноги и бросилась к ним, но бабка оттолкнула меня, обругала и стала кричать, что я во всем виновата, что все несчастья в доме от нас с мамой, что лучше бы мне было не рождаться на свет. Она долго еще кричала на меня, а мама, моя мама обтирала отца, обнимала его и жалела. Вот тогда я и бросилась на кухню и схватила нож и отрезала себе волосы, по крайней мере никто теперь не сможет схватить меня и вырвать пряди моих волос. К вечеру, когда бабка успокоилась и перестала выкрикивать угрозы в закрытую дверь моей комнаты, а отец громко храпел, лежа на диване, я собрала свои вещи в рюкзак и тихо выскользнула из дома.

— А что было потом?

— Началась моя самостоятельная жизнь: работала, училась. Перешла со следующего семестра на вечерний.

— Как ты жила?

— Сначала было трудно, а потом привыкла. Стала носить джинсы, они давали мне ощущение надежности и защиты, уходя из дома, я не взяла с собой ни одного платья. Научилась обходиться самым необходимым. По крайней мере, смогла выжить и даже окончить институт с твоей помощью.

— А как к тебе относились?

— Как к юродивой, честное слово, на Руси всегда с почтением относились к ненормальным. Для окружающих я всегда была немного чокнутой. Я стала Саней, своим парнем. Сейчас все заняты своими проблемами, и абсолютному большинству глубоко наплевать на тех, кто с ними рядом. Меня считали стильной, не похожей ни на кого. Первое время моя бритая голова вызывала недоумение и удивление, я всем своим видом бросала вызов окружающим, не всем хватало храбрости последовать моему примеру. К чудному привыкают быстро, очень скоро многие девушки стали брить себе головы. Мой стиль поведения был принят, и ко мне не приставали с вопросами.

— Ты совсем не виделась с матерью?

— Не-а. Борька иногда рассказывал. Что ты смотришь? Мы раньше жили с ним в одном дворе, пока он год назад не переехал. Меня и нашли с его помощью, когда отец умер, помнишь? Они своим старым соседям оставили свой адрес.

— Прости меня.

— За что? Мы же с тобой все давно выяснили. Только не надо меня жалеть, все получилось не так уж плохо. Мне привычнее, когда ты меня ругаешь.

— Я тебя ругаю?

— Целыми днями.

— Прости.

— Если еще раз извинишься, я стукну тебя подушкой.

Ни слова не говоря, Максим вскочил с кресла и с размаху бросил меня на диван. От неожиданности я вскрикнула, но сумела-таки дотянуться до подушки и замахнуться, бросать я ее не стала, так как увидела стоящую на полу каменную горку. Вода журчала, поблескивая, вращался камень на ее вершине. Я испугалась, что нечаянно разрушу эту красоту. Максим проследил за моим взглядом и спокойно сел рядом со мной на диван. Мы любовались красотой камней, ставших необычайно яркими в струях воды. Максим легонько обнял меня рукой и я непроизвольно прижалась к его теплому плечу. Мои опасения были напрасны, мой рассказ не вызвал у Максима отвращения ко мне. Мне стало легко и спокойно на душе, словно большая цепь, стягивающая мое сердце, разорвалась, и я стала наконец свободной. Большим пальцем руки Максим легонько поглаживал мое плечо, чуть повернув голову, я наблюдала за его рукой. Что будет, если я поцелую эту руку? Эта совершенно бредовая мысль неожиданно пришла мне в голову. Некоторое время я пыталась бороться со своим желанием, потом мои губы прихватили гладящий меня палец, а зубы слегка его укусили. Максим замер и напрягся.

— Будет очень хорошо, если ты до конца понимаешь, что творишь, — прошептал он и мягко уложил меня на диван.

Я протянула руку к выключателю, но он мягко отстранил ее.

— Не надо, тебе не надо бояться ни света, ни темноты. Смотри мне в глаза.

И его руки снова неторопливо отправились в путешествие по моему телу, дарящее мне новые ощущения и радость. Максим, словно музыкант, своими прикосновениями заставлял петь мое тело. Эта музыка движений переполняла меня, я задыхалась, не могла понять, что со мной происходит, пока не догадалась, что мне нужно поделиться своим восторгом и счастьем. Мои руки поднялись и обняли склонившегося надо мной мужчину. Я должна была тоже дарить ему счастье. Мои руки скользнули по ткани, и все во мне возмутилось. Нет! Во мне проснулось первобытное желание вернуться к естеству, одежда скрывала гладкую кожу и сильные мышцы. Рывками я стала снимать с него одежду. Два обнаженных тела коснулись друг друга, словно упругие капельки ртути слились вместе, соединенные взаимным притяжением. Забытое ощущение покоя охватило меня.

— Как долго я тебя искала…

— … блуждая впотьмах в холод и непогоду.

— Откуда ты знаешь, о чем я подумала?

— Я чувствую это.

Я хотела еще что-то спросить, но его губы закрыли мой рот, а его полуприкрытые глаза были так близко, но я не могла увидеть их выражение. Максим тесно прижался ко мне, но это не привело меня в ужас, а вызвало ответное желание раствориться в нем, принадлежать ему до конца. С ним мне уже ничего не было страшно. Мое тело выгибалось ему навстречу, требуя еще большего наслаждения.

Резкая боль заставила меня вскрикнуть от изумления и обиды. Это напоминало неожиданное предательство, ведь было же так хорошо. Почему же теперь так больно? Максим замер, словно моя боль передалась ему и ушла без следа, растворившись в его могучем теле. Глаза его потемнели и сузились. Мне стало страшно, таким незнакомым и отрешенным стал вдруг его взгляд. Мое тело робко двинулось ему навстречу, он ответил мне, и вскоре все вокруг закружилось в сказочном танце.