Райский сад (СИ) - Фомина Татьяна

— Значит, вы ее мама?

— Да.

— Рад с вами познакомиться….

— Татьяна Николаевна, — с улыбкой подсказала ему она.

— Татьяна Николаевна, очень рад и заранее благодарен. Извините, мне нужно идти.

— Всего доброго, Ротов Николай.

— До свидания и большое спасибо!

Он взял билет до Осипенково на ближайший рейс. Автобус отходил через сорок минут. Времени более, чем достаточно. Он успел купить игрушечный телефон и мандарины для Ильи и уже сидел возле окна, мысленно торопя водителя, ехать как можно скорее.

Когда автобус тронулся, Николай откинулся на спинку сидения и попытался привести в порядок свои мысли. И чем больше он старался найти те слова, которые смогут убедить Анну простить его, тем больше вспоминал их последнюю встречу.

«… пойми, я не могу убить своего, нашего ребенка… и, уже слишком поздно».

«Я не убью твоего ребенка!»

«Потому, что я люблю тебя, и никому не отдам нашего ребенка!»

«Господи, какой же я был осел! Я назвал своего собственного сына ублюдком. Я поверил этой лживой суке, что Анна спит с врачом!»

Николай не мог себе простить то, как он обошелся с ней. Бросил, оскорбил, унизил, когда она сказала, что ни за что не избавится от его ребенка. Его ребенка! А он бросил мать своего сына! Он не знал, что ответит ему Анна, но знал, что заплатит любую цену, лишь бы она его простила, и малыш носил его фамилию.

Он планировал побыть в Осипенково до завтра, а утром снова ехать в город. Но весть, которую сообщила чуть ли не с порога Ирина, убила его на месте. Анна собиралась замуж.

Когда Андрей спустился вниз, он увидел Ирину, улыбающуюся закрытой двери. В руках она держала пакет с мандаринами.

— Кто приходил?

— Ротов.

— И что уже ушел? — удивился Андрей.

— Ага, уже ушел. Хотя не ушел, а почти убежал.

— Что ты ему сказала?

— Я?! Ничего.

— Что ты ему сказала? — еще раз спросил Андрей.

— Успокойся, я не успела сказать ему, какой он безрассудный, безответственный, бездушный и так далее.

Анна никому не говорила, кто был отцом ребенка, которого она носит, но Ирина была просто убеждена, что без Ротова тут не обошлось.

— Тогда почему, он даже не зашел?

— Сказал, что очень торопится.

Холодный пот выступил на лбу у Николая, который пристально вглядывался в лобовое стекло. Видимость была нулевая. Уже давно стемнело. Да еще, как назло, валил снег. «Дворники» едва успевали счищать тут же приклеивающиеся к стеклу хлопья. Новость, которую ему сообщила Ирина, заставила его ехать в такую погоду с сумасшедшей скоростью, равносильной самоубийству. Но Николай совершенно об этом не думал. Для него сейчас самое страшное было то, что женщина, которую он любил больше всего на свете, выходит замуж за другого, а его ребенок уже никогда не назовет его отцом. Он не сердился на Анну за то, что она все-таки решилась выйти замуж. Нет, он не винил ее. В конце концов, женщине очень трудно вырастить ребенка одной. Просто он хотел сам услышать от нее, что она его не любит и забыла все те ночи, когда они были вместе. Он знал, что солгать она не сможет. И, если только….

Он резко остановил машину возле больницы скорой медицинской помощи. Было уже начало одиннадцатого. Те два часа, что он ехал сюда, показались ему вечностью. Он нажал кнопку вызова в приемном отделении.

Сторож, дежуривший на посту, наотрез отказался пустить его внутрь, несмотря на горячие уговоры и обещания. Николай, выругавшись, вернулся в машину и набрал номер отделения, где работала Анна. Это было последнее ее дежурство перед декретом. От работы в приемной и перевязочной ее освободили, поэтому она сидела в ординаторской, разбирала и заполняла бумаги, выписывала направления из журнала.

— Аня, там тебя к телефону, — мягким голосом сказала Вера Петровна.

— Мама? — спросила Анна, осторожно вставая из-за стола.

— Да нет. Какой-то мужчина.

— Он не назвал себя? — ее голос дрогнул.

— Нет.

— Вера Петровна, пожалуйста, вы не могли бы узнать, кто это?

Анна подошла к стационарному телефону.

— Конечно, могу. Алло? Кто ее спрашивает? Как? Николай Ротов? Хорошо.

Вера Петровна прикрыла рукой трубку.

— Какой-то Ротов Николай. Тебе плохо, девочка?

— Нет, нет, — еле слышно вымолвила Анна. Краска отлила от ее лица. — Передайте ему, пожалуйста, что я не буду с ним разговаривать, и чтобы он больше не звонил.

Анна развернулась и пошла нетвердой походкой назад.

— Да, она так сказала, — услышала она голос Веры Петровны. — Не за что.

Вера Петровна положила трубку.

Кровь стучала в висках. Теперь Анна жалела, что не узнала того, что хотел сказать ей Ротов.

Николай отключил сотовый и с болью смотрел в окно. Снег почти перестал, и лишь в свете фонарей был виден танец колючих снежинок.

Ко входу приемного отделения подъехала машина скорой помощи. В стеклянных дверях появился неприветливый сторож, впустив приехавших. Двери за ними тут же закрылись. Но «скорая» осталась стоять.

За рулем сидел Иван Шакуров.

Несолаев снял перчатки, маску и вытер лицо, прогоняя усталость. Дежурство в приемной было не из приятных. Он собирался выйти, как двери распахнулись, и Иван вкатил каталку, на которой лежал мужчина с закрытыми глазами накрытый до подбородка простыней.

— Погоди немного.

— Я бы рад, да тут все серьезно… — как-то странно сказал Иван, и как-то быстро ретировался.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Несолаев и заметил, что мужчина на каталке открыл глаза. — Сейчас, погоди малость, где-то твоя история припозднилась.

Однако к его удивлению мужчина резво сел на каталке, свесив ноги. Он был одет и обут.

— Что все это значит?! — строго спросил Роман Игоревич. И, кажется, он узнал «пациента».

— Это был единственный способ попасть к вам в отделение, — невозмутимо сказал Ротов.

— Здесь больница и не положено находиться посторонним. Тем более в одежде.

— Вы ведь все равно кварцуете. — Николай смотрел на Несолаева.

— Хорошо. Зачем ты сюда хотел попасть? У тебя пара минут, чтобы дать вразумительный ответ.

— Мне нужно поговорить с Аней. Мерк Анной Викторовной.

— Я в курсе, как ее зовут.

— Пожалуйста, выслушай меня, или я просто не уложусь в твои «пару минут», — сказал Ротов.

— Хорошо, я слушаю.

— Я звонил, но она отказалась со мной разговаривать. Ее сестра сказала, что она выходит замуж, и я… мне нужно очень многое ей сказать. Завтра уже может быть поздно. Я — отец ребенка, которого она носит.

Несолаев несколько секунд переваривал услышанное.

— Во-первых, Анна ни за кого замуж не выходит, потому что, не знаю правда за что, до сих пор любит тебя. А во-вторых, не слишком ли поздно ты понял, что это твой ребенок?

— Не поверишь, но до сегодняшнего дня, я был уверен, что это ребенок твой.

— Ты рехнулся?

— Наверное. Вот поэтому я должен поговорить с Аней. Я люблю ее. Ты не мог бы сделать так, чтобы она пришла сюда… Только не говори, что это я, понимаешь?

— Понимаю. Ладно, что-нибудь придумаю. А ты лучше снова приляг. Только сразу не пугай ее.

— Да что я, дурак что ли?!

— Ну, до сегодня точно им был.

Несолаев вышел из приемной, закрыл двери, и направился в ординаторскую.

— Анечка, не службу а в дружбу выручи.

— Что такое, Роман Игоревич?

— В приемнике лежит больной, присмотри за ним пару минут, чтобы не свалился. Я выйду на воздух. Всего пару минут.

— Конечно, Роман Игоревич.

— Ты только не уходи, и не давай ему вставать.

— Не волнуйтесь.

— Нет, это ты лучше не волнуйся. И вот еще что, — Несолаев замялся. — Всякое бывает, поэтому не нужно судить слишком строго. Каждый может ошибиться, но потом раскаивается. Поэтому не сердись, умей прощать.

— А я и не сержусь на вас…. — Анна недоуменно смотрела на Несолаева.